Старая Русса в истории России - Иван Николаевич Вязинин

В роковых 1937 — 38 гг.

1 декабря 1934 г. в Смольном был убит С. М. Киров. И именно в этот день ЦИК СССР постановил рассматривать уголовные дела “врагов народа” в упрощенном порядке: обвиняемых лишали права на защиту и на обжалование приговора. Советский суд был фактически растоптан. Вряд ли это было случайным совпадением. Он превратился в придаток карательных органов. Одновременно объявили проверку и обмен партийных документов.

В печати стали появляться материалы о разоблачениях крупных “контрреволюционных организаций”: “Ленинградского центра”, “Московского центра”, “Объединенного центра троцкистско-зиновьевского блока”... Начались массовые аресты партийных, советских, профсоюзных, комсомольских работников, военнослужащих, рядовых тружеников. Однако осенью 1936 г. “не оправдавший доверия вождя” Нарком внутренних дел Ягода был заменен Ежовым. Начался жестокий и кровавый террор.

1937 г. А как эти события отразились на жизни старорусцев? Сначала немного статистики. На 1 января в городе насчитывалось 16760 трудящихся, в том числе 7460 индустриальных рабочих. Более двух тысяч были стахановцами. Общий объем промышленного производства с начала второй пятилетки более чем удвоился и составил 57 миллионов рублей.

Старалось и колхозное крестьянство. После отделения зоны Подгощской МТС в районе осталось 306 сельхозартелей, объединявших 9 тысяч дворов из 11784. Росла техническая вооруженность. На полях колхозов и пяти совхозов работало 176 тракторов, 59 льнотеребилок, 22 автомашины, 13 комбайнов.

Среди передовиков сельского хозяйства было немало женщин. Восемь из них руководили колхозами, 96 — бригадами, 65 — звеньями. Были и трактористки и комбайнеры...

Но, просматривая подшивки “Ленинградской правды”, новгородской “Звезды”, старорусской “Трибуны”, невольно обращаешь внимание на то, как стремительно вторгалась на их страницы атмосфера террора и насилия. Особенно после выступления Сталина на февральско-мартовском пленуме, где генсек заявил, что по мере наших успехов классовая борьба усиливается. На практике эта ошибочная теоретическая формула послужила обоснованием “грубейших нарушений социалистической законности и массовых репрессий”. (Напомним, что уже была принята новая Конституция, в которой говорилось, что эксплуататорские классы — ликвидированы).

В соответствии с директивными указаниями после каждого процесса в Старой Руссе проводились собрания, митинги. Их участники клеймили позором очередную “банду наемных убийц, шпионов, диверсантов, вредителей”, требовали самого сурового наказания. К глубокому сожалению, большинство искренне верило чудовищному обману. А многие потом и сами оказывались в числе “презренных наймитов”.

“До 37-го массовые репрессии, — пишут В. М. Богов и М. Н. Петров в книге “Из тайников спецхранов” (Л. 1991), — обходили новгородские районы Ленинградской области, хотя счет арестованных уже велся десятками. Начало было положено в Боровичах и Старой Руссе”.

27 июля состоялся внеочередной пленум Старорусского РК ВКП(б). Как “вредители, шпионы, правотроцкистские бандиты” были исключены из партии Иван Семенович Васильев — секретарь РК, Александр Михайлович Кузьмин — председатель РИК, Петр Анкудинович Тарабунин — зав. земотделом, Владимир Федорович Сивков — председатель горсовета, Александр Михайлович Каншин — директор МТС.

21, 25, 30 августа и 7 сентября на пленумах РК и бюро были исключены из партии еще 22 коммуниста — за “участие в котрреволюционной деятельности” и 12 — за “связь с врагами народа”. Так из 21 члена РК восемь оказались “шпионами и диверсантами”. Формулировка постановлений по делам быстро приобрела стандартную форму: 1) Из партии исключить. 2) С занимаемой должности снять. 3) Материал о преступной деятельности передать в РО НКВД.

“Преступники работали в районе более трех лет, — информировал обком и лично Жданова и. о. секретаря райкома Ф. Никифоров, — и если бы их подрывная деятельность не была своевременно пресечена доблестными сотрудниками НКВД, то район в любую минуту мог стать центром антисоветского выступления”. “За потерю революционной бдительности” были отстранены от работы начальник РО НКВД Т. С. Лохов и прокурор В. Л. Бурыгин.

Директор курорта Аркадий Павлович Шаранин по службе часто встречался с председателем облсовета профсоюза медицинских работников Шестовым, позднее арестованным по обвинению в троцкизме. Этого оказалось достаточным, чтобы исключить А. П. Шаранина из партии. Такому же наказанию подвергся директор Ляховичской МТС Михаил Митрофанович Ланин за то, что оказывал материальную помощь детям арестованного “троцкиста” П. К. Клокова, в недавнем прошлом председателя Старорусского уисполкома. Заведующий РОНО Николай Петрович Охонский был исключен за “засорение школ враждебными элементами” (два преподавателя оказались прапорщиками времен первой мировой войны).

15 ноября особая тройка рассмотрела “дело” новгородских водников, по которому проходили семь человек во главе с начальником пристани Новгорода И. Г. Дорошенко, в том числе директор Заильменской сплавконторы Михаил Никитич Турбасов. В вину им ставили участие в антисоветской организации, срывы заданий по перевозкам и сплаву, осуществление диверсий и аварий, нарушение графика движения пассажирских пароходов по Волхову, Мсте и Полисти. Четверых приговорили к расстрелу, остальных (в т. ч. Турбасова) к 10 годам лагерей.

Дальнейшее “углубленное” изучение дела водников сотрудниками райотдела НКВД, возглавляемого новым начальником Григорием Бельдягиным, привело к “раскрытию” целой “контрреволюционной организации” в сплавконторе. Арестовали около сотни “вредителей”. Более ста “агентов фашизма” взяли на фанерном комбинате. Последние “портили машины, взрывали котлы, поставляли некачественную древесину”. Шестерых расстреляли, остальных приговорили к 10 годам лишения свободы. За какие-то несколько месяцев сотрудникам НКВД удалось изолировать еще 53 “врага народа”, работавших на местном участке железной дороги.

Работники НКВД вообще предпочитали заводить “групповые” дела, демонстрирующие их “проницательность и активность”, подтверждающие тезис Сталина об обострении классовой борьбы на пути к социализму.

Вместе с городскими были “обезврежены” группы “повстанческого характера” в Виленском, Сусоловском, Астриловском, Дретенском сельсоветах. Обвинялись в создании подобных групп, как правило, учителя и священники. В Нагаткинском с/с, например, организацию из 13 человек якобы возглавлял служитель Марфинской церкви Борисов. В случае нападения империалистов на СССР, они, как и другие, должны были “поднять вооруженное восстание”. 18 наиболее активных “повстанцев” были расстреляны. Ободренные успехом бельдягинцы повторили фальсификацию в следующем году, но уже с охватом четырех соседних районов. Все “обвиняемые” были приговорены к высшей мере.

В священнослужителях видели особенно опасных противников, якобы использующих свое влияние духовных пастырей для целенаправленной обработки прихожан. В Залучском районе были расстреляны священники всех семи храмов. Собираясь друг у друга в дни религиозных праздников, они посмели “выражать недовольство преследованием церкви”.

В числе их был и 70-летний настоятель церкви в Коровитчино Петр Васильевич Новорусский, брат Михаила Новорусского, проходившего по одному процессу с Александром Ульяновым.

Надо ли говорить, что все эти обвинения были чудовищной фальсификацией.

12 декабря состоялись первые выборы в Верховный Совет СССР. Своим депутатом в высший государственный орган трудящиеся Старорусского избирательного округа единодушно назвали известного писателя Алексея Николаевича Толстого. Много полезного сделал он для древнего города. По его ходатайству СНК РСФСР выделил дополнительные