Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры - Александр Тюрин

В конце полета передо мной распахнулся бутон, и я оказался на арене гладиаторского цирка.

Со всех сторон арена была окружена лепестками-трибунами. Публика на трибунах состояла из техманнов и биомехов. Не все лица были хорошо прописаны, вернее, прописаны лишь настолько, насколько требуется для массовки. Их глотки издавали кровожадную речевку на латинском языке.

Помимо колонн дорического ордера на арене стоял рыжий клоун. Такие же человеческие глаза, как и у предыдущего, но роста примерно моего.

– Сегодня многие отважные бойцы взойдут на эту арену, но далеко не все с нее уйдут, – громогласно заявил клоун и показал на меня пальцем. – Назови свое имя, человече.

Честно говоря, я не любитель кровавых поединков со своим участием, если даже заранее известно, что грохну всех врагов с тысячепроцентной гарантией. Ладно, сделаем скидку на массовые вкусы и немного поиграем.

– Негр. Негр Нелитературный.

На арену под торжественные звуки фанфар вышла грозная команда противника.

Жаба особо крупных размеров с гривой британского льва и с символом водной власти – трезубцем. Хищный динозавр в ковбойских сапогах и в цилиндре дяди Сэма. Пяток поросят во вражеской форме времен Второй мировой войны с нашивками разных дивизий Ваффен СС. Какой-то волосатый мужик с безумным взглядом и ржавым топором. Многоголовый галльский петух с металлическими клювами и острыми шпорами, на которых запеклась чья-то кровь.

– Эти чудеса биомеханики, – возгласил клоун, – олицетворяют все, что тебе не нравится в жизни. Так что дерись без дураков.

Клоун щелкнул по большому куску мрамора, стоящему на бортике арены – лишний камень осыпался и получилось изваяние римского императора, в тоге, с лицом Огастеса Октавио. Статуя порозовела, задрожала и «оживший» император поприветствовал публику. Публика откликнулась характерным жестом, напоминающим «хайль». А мои противники оглушительно гаркнули: «Ave Caesar, moritumi te salutant».

Трибуны зашумели, какие-то девушки-техманны заголосили: «Как жалко, что Негра сейчас убьют».

Сверху упала бейсбольная бита, едва не приложившись к моей голове. Потом разные острые, тупые, режущие предметы, включая молотки, топоры и косы, посыпались градом, то ли отвлекая мое внимание от противника, то ли увеличивая мой арсенал. Хотя какой это к черту арсенал. Мне для исполнения желаний не помешал бы дедовский калаш.

– Бокс! – рявкнул клоун на манер спортивного рефери, и я испуганно подхватил с арены биту.

Жаба прыгнула на меня с наглым кваканьем, явно нацеливаясь трезубцем на мои глазные впадины. Я пропустил эту тушу над собой, а затем, не без паники, припечатал ее раза три-четыре своим оружием.

– Этот тип нанес мне непоправимый ущерб, я буду жаловаться в комиссию ООН по правам искусственных амфибий, он не имел права бить наотмашь, мой адвокат уже... – вылетело напоследок из жабиной пасти, прежде чем я добил ее сокрушительным пятым ударом.

Хм, и в самом деле переборщил – она расплескалась, как кисель. Слизневидные органические чипы, мягкие индикаторы, мигающие тревожными цветами, провода и шлейфы, залитые потоками метаболической жидкости, грива льва – все это налипло на мои подметки...

Не давая ни секунды на осознание вины, на меня накинулся хищный динозавр. Вчера я бы даже не мог представить себе такой сцены: тираннозавр бежит на меня, а я бегу на него и не представляю себе, что буду делать через мгновение.

Мне удалось прошмыгнуть под его челюстями, под брюхом тоже, и выскочить со стороны хвоста. Несколько ударов удачно подвернувшимся молотком и хвост противника прибит к арене, а вместе с тем пригвожден и сам противник. Динозавр визжит, как щенок, и плачет крокодиловыми слезами, и роняет на арену цилиндр дяди Сэма.

– Два-ноль, – сдержанно похвалил рефери.

Поросят в форме дивизий СС удалось скосить русской народной косой с двух махов. Они не успели докричать до конца здравицы в честь фюрера и развалились на куски отлично прожаренной поросятины.

А вот с безумным мужиком пришлось повозиться. Когда он подошел ко мне гордой походкой Франкештейна, мне пришлось его... обнять. Не подумайте плохого. Просто я уперся под его локти, так что ему не рубануть по мне ржавым зазубренным топором. Наступила патовая ситуация. Я вспоминал разные приемы из книжки про дзюдо, которую читал все детство на ночь, а этот махновец пытался врезать мне рукояткой по затылку. Наконец я догадался провести еще один рискованный, а если точнее, шаловливый прием. И пока противник подхватывал свои падающие штаны, настал черед приема из книжки. В падении я перекинул мужика через себя и он... попал под колеса... вернее, под шпоры несущегося во весь опор петуха.

Нанопластиковые кишки мужика, намотавшись на петушиные шпоры, запрыгали по арене. Клювы петуха взметнулись над моей головой, сейчас пробьют черепной коробок...

На этот раз я вовремя вспомнил про кусари. Возможно, публика посчитала мои действия тупо-прямолинейными, однако я вздохнул с облегчением, когда моя наноцепь снесла петуху все его воинственные головы. Он еще носился по кругу, но серьезной опасности по причине безголовости не представлял.

– А теперь оставь животных в покое.

Клоун неторопливо снимал полосатый кургузый пиджачок, переходя из роли справедливого судьи в олицетворение того, что мне не нравится в жизни.

Ладно, не больно-то ты крут с виду.

Я метнул в сторону нового противника кусари, однако клоун закрылся ореолом разрядов и мое оружие сгорело, как бикфордов шнур, разве что дыма не было. Вот это сюрприз.

Клоун подошел ко мне, на его лице появилась искренняя улыбка, и я поверил в то, что дело кончится каким-нибудь смешным поединком на подушках.

Клоун двинул мне ногой в живот, быстро и беспощадно, словно я был манекеном.

Я шлепнулся на спину, из носа потекла кровь вперемешку с соплями, боль пульсировала в затылке, в шее, тяжело ворочалась в животе. О мои хрящи, мои кости, мои внутренности!

– Если ты уже мертвый, то лежи, я отрежу твои уши – на трофеи. Если ты еще живой, то вставай. Или кто из нас комик?

Я перевернулся на живот, отжал тело от арены. Клоунская личина сползала с оппонента, отслаивалась, разлетаясь осенними листьями.

А когда она отслоилась полностью, то напротив меня стоял Грамматиков. Реальный, настоящий. Бизнесмен, миллиардер, похожий на меня, как Дориан Грей на свой портрет. Грамматиков, оказывается, адреналинщик, любит лично поиграть кулаками-каблуками.

– Урман, ты же хотел этой встречи. Сейчас ты можешь размазать по арене проклятого оборотня, который забрал твою удачу, твою славу, твои способности, твои достижения и греческий профиль. Ах да, чуть не забыл, твою мужскую потенцию проклятый оборотень тоже забрал. В очереди по сдаче стеклотары она тебе не очень нужна.

Публика на трибуне прыснула от смеха. Какой-то техманн стал упражняться на тему использования мужской потенции в тесной очереди. А мне было не до шуток. Настает последний решительный бой и разойтись по-хорошему с оборотнем невозможно. Одна жизнь, одна биография, одна внешность – это именно тот Боливар, которому не снести двоих.

Я не успел подняться, когда Грамматиков подпрыгнул и влепил в меня свои огромные клоунские башмаки, отшвырнув на бортик арены. Этот бортик меня доконал. Он был и твердый как камень, и липкий, как жевательная резинка. Когда я отлепился от него, то понял, что силы на нуле. На абсолютном нуле. Не нашел я у себя и ненависти, которая может с лихвой заменить силы.

Я отбежал от Грамматикова настолько, насколько позволяла арена.

– И это все, на что ты способен? – поинтересовался крупный бизнесмен.

– Негр, мажь попу вазелином! Тогда будет не так больно! – выкрикнул какой-то гнусный техманн, и все трибуны подхватили. – Ва-зе-лин! Ва-зе-лин!

А вдруг трибуны правы? И я, как всякий порядочный дристун, просто боюсь, что разозлю врага и будет еще больнее.

Грамматиков не стал бегать за мной, он повернул руку ладонью ко мне и просто помахал ею. Ничего более. Но меня словно ударило мешком картошки, увесистым таким, килограммов на пятьдесят, и бросило на арену. В ушах сплошной звон, по позвоночнику проходит в затылок волна тяжелой боли.

С трудом проглотив слюни и сопли, скопившиеся в глотке, я приподнялся и обратился к злодею:

– Эй, ты ж мне как брат, по-моему, мы можем обо всем договориться.

На физиономии у Грамматикова нарисовалась хищно-презрительная гримаса, какую мне самому вовек не изобразить.

– Еще отступные попроси и алименты. Нет, Негр, мне проще вырастить клона, чем иметь дело с тобой. Ты ж всегда будешь доказывать, что ты первичен, а я вторичен. Не хочу быть вторичным.

Переговоры закончились, практически не начавшись. Я, заметив движение пылинок, на этот раз увернулся от невидимой силы, которая двинула безголовым петухом о колонну. Бедное создание превратилось в суповой набор, разбросанный по арене.