Герман Геринг. Железный маршал - Борис Вадимович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня не пугала и не вызывала отвращения война, если она была призвана возродить германское могущество. Но больше всего мне хотелось бы защитить себя от обвинений по одному пункту, затрагивающему мою честь: я никогда не отдавал приказы на проведение этих позорных актов».
Под словами «позорные акты» Геринг подразумевал массовые казни.
14 декабря, когда речь зашла о геноциде евреев в Польше, во время обеденного перерыва бывший наместник Ганс Франк разубедил Гесса и Риббентропа, полагавших, что Гитлер мог не знать об истреблении евреев. Он злорадно заметил, что, если бы фюрер действительно не был в курсе происходившего, весь процесс истребления невозможно было бы организовать так быстро и эффективно. Он подтвердил, что все делалось по прямому приказу фюрера.
Кейтель осведомился у Геринга, не лучше ли было бы Гитлеру не полагаться на свое окружение и не возлагать на него всю ответственность, а взять ее на себя. Геринг возразил:
«Не забывайте, кем он был! Главой нашего государства! Я бы не вынес, если бы он был судим иностранным судом! Приказы отдавал я, и я беру на себя всю полноту ответственности!» Но мне легче десять раз умереть самому, чем стать свидетелем такого страшного унижения».
Ганс Франк неожиданно возразил Герингу:
«Это по его милости мы сейчас здесь, и единственное, что нам остается, — рассказать, как все происходило в действительности!»
После этого Геринг признался Гильберту:
«Знаете, мне совсем не хочется преувеличивать мою любовь к фюреру — вы ведь знаете, как он ко мне относился в конце. Но я не знаю, что говорить. Мне кажется, что он в последние полтора года почти все передоверил Гиммлеру».
«Но все делалось с его согласия, — резонно возразил Гильберт, — иначе разве стали бы возможны злодеяния, совершенные в таких масштабах?»
«Думаю, Гиммлеру так или иначе приходилось ставить фюрера в известность о многих убийствах и тому подобных вещах», — вынужден был признать бывший рейхсмаршал.
Когда на следующий день. Гильберт беседовал с Герингом в его камере, тот уверял собеседника, что до последнего момента пытался предотвратить войну с Англией. Он продемонстрировал книгу Далеруса, которую собирался использовать на процессе в качестве доказательства своего миролюбия.
Когда речь зашла об уже представленных на процессе доказательствах, Геринг признал:
«Дела идут все хуже и хуже, и так будет продолжаться до тех пор, пока мы не получим слово и не изложим нашу точку зрения на весь ход истории. Но знаете, что меня расстроило сильнее, чем даже тот фильм о концлагерях, — это было еще не самое страшное! Меня расстроил короткий эпизод заседания Народного суда, на котором судили участников заговора 20 июля и где председательствовал этот трепач Фрейслер. Я чуть не умер со стыда! Прежде я лишь догадывался, какие мракобесы заседают в этом суде, но пришел в ужас, когда услышал, как судья рычит на подсудимых, вина которых еще не была доказана!»
Гильберт поинтересовался, почему, несмотря на все впечатляющие данные о массовых убийствах и иных преступлениях, Геринг продолжает поддерживать Гитлера, и прибавил:
«Мне кажется, народ вряд ли оценит ваше поведение положительно».
Рейхсмаршал объяснил:
«Вам никогда не понять наш народ так, как понимаю его я. Стоит мне сейчас унизить того, кого я всегда и во всем поддерживал, меня будет ждать всеобщее презрение. Кто знает, как все обернется через пятьдесят или сто лет?»
«Наверное, Гитлер так и останется самым кровавым и вероломным чудовищем двадцатого века», — предположил Гильберт.
«Да, возможно, он был жесток и вероломен, — согласился Геринг, — но в ином смысле. У меня в голове не укладывается, что он действительно совершил такие злодеяния. Последние два года он был жесток и вероломен по отношению ко мне. Он столько раз с презрением и уничижением отзывался о некомпетентности и никчемности люфтваффе, что я, краснея, поворачивался и уезжал на фронт, чтобы избежать подобных сцен. Знаете, я фактически остался не у дел после того, как вы сумели завоевать господство в воздухе. Но потом он приказал мне присутствовать на всех штабных совещаниях, будто желая сказать: «Стой и проглатывай все это, черт бы тебя побрал!»
По свидетельству Гильберта, Геринг был очень взволнован и говорил так страстно, что у психолога не осталось сомнений: рейхсмаршал до сих пор мучительно переживает раны, нанесенные его самолюбию фюрером. Прощаясь, психолог заметил:
«У нас еще будет время побеседовать о многом до вынесения приговора».
«Вы имеете в виду смертный приговор? — усмехнулся не потерявший чувства юмора Геринг. — Приговор меня ничуть не беспокоит, меня волнует, удастся ли сохранить лицо. Поэтому я чрезвычайно рад, что капитуляцию подписал Дениц. Мне бы не хотелось, чтобы мое имя связывали с этим позором. Ни в одной стране мира никогда не чтят вождей, признавших поражение. А смерть — ну ее к чертям! Я ее уже лет с двенадцати — четырнадцати не боюсь».
23 декабря Гильберт и Геринг беседовали на темы геополитики. На этот раз рейхсмаршал дал совершенно неверный прогноз будущей расстановки сил среди великих держав. Он полагал, что «Америка, у которой интересов в Европе нет, в конце концов уйдет с континента и здесь развернется бескомпромиссная борьба между Англией и Россией».
Психолог возразил:
«В чем смысл бесконечной ненависти и конфликтов? Вы не думаете, что люди рано или поздно освоят науку переносить друг друга — хотя бы для того, чтобы существование человечества не было поставлено под угрозу?»
Геринг ответил полушутя:
«Нет, мир перенаселен. Разве что современная наука додумается обеспечить всем пропитание с помощью специальных пилюль. Англия обязана заботиться о политическом равновесии в Европе и о своем влиянии на континенте. От этого она никуда не уйдет. С населением всего в сорок пять миллионов человек Англия держит в повиновении полумиллиардную империю. Британцам придется оберегать жизненно необходимый путь через Средиземное море, препятствуя попыткам любой другой державы взять под свой контроль этот регион. Я хотел убедить Англию, что в ее интересах дать нам возможность стать сверхдержавой на континенте. Тогда мы не мешали бы Англии в ее империи. В наших интересах было сохранение Англии в качестве противовеса русской и японской угрозам. Нас отнюдь не обрадовало взятие японцами Сингапура. Но англичане не пожелали видеть нас
