Любовь по науке, или на практику в другой мир - Лидия Миленина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помолчала, опустив глаза. Что тут ответишь? Пожалуй, самое лучшее — ответить искренне то, что думаешь.
— Нет, история правильная. Как раз для свидания. Люди ходят на свидания, чтобы узнать друг друга и завязать отношения, — осторожно произнесла я. — Это твое прошлое, и узнавая его, я лучше узнаю тебя, магистр Гарон.
— На сегодня — просто Гарон, ладно? Не исключено, что ты еще выберешь меня, так что нужно привыкать, — на этот раз он улыбнулся — тепло и с благодарностью. Мой ответ ему явно очень понравился.
— Хорошо, Гарон. Мне так даже удобнее. И я… сочувствую твоей потере. Только, хоть убей, не понимаю, почему Лагерра обвиняет тебя в ее смерти! Тебя ведь там не было! Не ты же столкнул ее мать в вулкан — ты бы никогда ничего такого не сделал!
— А дальше, милая Маша, начинается самая странная часть этой истории. Таратта погибла, когда Лагерра была еще ребенком. Ее воспитывал отец, а обо мне она даже не слышала. Но когда Лагерра подросла и была неугомонным подростком, она пробралась в какой-то удаленный запретный уголок их замка. И там в пыльном сундуке нашла письма… Письма, которые Таратта, как оказалось, писала мне. Я никогда не получал их. Подозреваю, значительную часть она просто сразу сжигала. А другую — складывала в сундук, открывавшийся лишь магией рода. Муж не мог его открыть, потому что не был ее кровным родственником. А вот юная Лагерра открыла без труда. Со свойственным подросткам любопытством она прочитала письма. Каждое из них начиналось со слов «Милый Гарон!..». Таратта писала мне, что любит и помнит. Что по сей день не уверена, правильно ли поступила. Что иногда ей кажется, что ее истинным на самом деле был я… Странно, ведь истинность драконы ощущают практически сразу, мы с ней оба знали, что не являемся истинной парой. Писала, что порой она сильно страдает, что в ней рождаются противоречия, а найти ответ она не может… И еще писала, что если она… умрет, то пусть я найду правильный ответ. Узнаю точно, как быть в ситуации, подобной той, с которой столкнулись мы с ней. Лагерра была в шоке. Она вбила себе в голову, что мать любила не ее отца, а другого мужчину. И почему-то решила, что этот мужчина — то есть я — когда-то отверг ее. И что ее эскапада к вулкану была самоубийством…
— Подожди! Но даже будучи подростком, она должна была понимать, что мать защищала людей и погибла случайно! — возмутилась я.
— Видишь ли… — взгляд Гарона стал совсем мрачным. — Мы ведь не знаем, что произошло на самом деле. Никто не знает, как именно погибла Таратта. Возможно, ее действия действительно были завуалированным под самопожертвование самоубийством. Это вообще очень удобный и популярный вариант… Просто причиной была не безответная любовь, как подумала Лагерра в детстве, а червь сомнения, что мучительно долго подтачивал ее изнутри…
— Кошмар какой, если так… — прошептала я.
Представила себе эти бесконечные сомнения. Они приходят в полной мере не каждый день. Но никогда не уходят до конца. Они постоянно живут на заднем плане. Этот червячок ползает по пространству твоей души и выгрызает проплешины даже в самом безоблачном счастье. Жизнь становится отравленной. Радость блекнет, удовольствия не ощущаются в полной мере.
Все отравлено нерешенной дилеммой.
— Да, — серьезно кивнул Гарон. — Когда Лагерра совсем выросла, то поняла, что причиной могли быть сомнения, а не безответная любовь. Но к тому времени она уже вовсю ненавидела меня. За то, что на свете был дракон, который отравлял счастье ее матери и отца самим фактом своего существования. Мы с ней не были лично знакомы до тех пор, пока она не прибыла ко двору нашего Правителя. Там на некоем светском рауте мы с ней были представлены друг другу. Лагерра не показала вида, а я вежливо высказался, что имел честь знать ее родителей… А при следующей встрече на балу она при всех бросила мне в лицо ворох писем Таратты со словами, что если бы меня не было на свете, то ее мать была бы жива. Видимо, специально подготовила эффектный выход.
Гарон помолчал, потом в своем духе усмехнулся:
— Я не гордый, письма я поднял… И прочитал — позже, конечно. Лагерру же урезонили и даже велели извиниться. Она сделала это, чтобы не испортить отношения со всеми знатными свидетелями происшествия. Я принял извинения, какое-то время пытался наладить с ней отношения, объяснить все… Но все было бесполезно. Теперь она ненавидит меня еще и за тот позор, что пережила на балу, когда никто не поддержал ее. Не упускает случая уколоть меня и нагадить по мелочам.
— Кошмарная история, — я вздохнула. — В ней жалко всех. Просто всех. И всех можно понять — хотя лично мне сложно понять Лагерру в ее несправедливой ненависти. В общем…
— В общем — давай, наконец, выпьем, — улыбнулся Гарон. — История закончена. И надеюсь, она не в конец испортила тебе аппетит. Выпьем за понимание и узнавание. В любом случае теперь ты больше знаешь обо мне и, как сама сказала, можешь понять.
— Могу, — прямо поглядела я на него поверх бокала. — Теперь я лучше понимаю твои мотивы. Проводя Эксперимент, ты еще и исполняешь волю погибшей возлюбленной узнать «правильный ответ». И я… могу это понять.
Я опустила глаза. Гарон смотрел на меня через бокал, вино красиво сияло в приглушенном теплом свете ресторана, и его лицо казалось загадочным, невероятно мужественным
