Любовь по науке, или на практику в другой мир - Лидия Миленина

Но… на самом деле его история в очередной раз свидетельствовала, что…

И тут он сказал:

— Можешь понять, но…

— Но что?

— Я имею в виду то, что повисло за кулисами твоей фразы. Ты по-человечески можешь понять мои мотивы. И даже уважаешь их. Но узнав предысторию целиком, ты утвердилась в мысли, что… ты не нужна мне сама по себе. Только как инструмент для доказательства моих выкладок. Так ведь? — он говорил спокойно, проницательно глядел на меня (профайлер несчастный!), но неизменная легкая усмешка была… горькой.

И тут во мне традиционно закипело.

— А что, скажешь — нет? — подняла глаза. — Более того! Ты настолько хочешь доказать свою правоту, проведя все необходимые научные процедуры, что даже не идешь на поводу у прекрасной возможности! У прекрасной возможности, что у тебя была — сразу выиграть отбор! Нет, ты хочешь, чтобы все было по науке, чтобы комар носа не подточил! И после этого все эти доказательства, это свидание… вся эта музыка… рвущая душу… Так лживо!

— Маша, остановись! Ты не все понимаешь!

— А что я не понимаю?! — я залпом осушила бокал, словно это была водка, а не вкуснейшее иномировое вино. — Скажи мне! Что такого я не понимаю, чтобы сделать другие выводы? Логика, Гарон, понимаешь ли, логика!

— Не понимаешь, что это было бы… опасно! — теперь уже Гарон начал кипятиться. Темные глаза разгорелись, гнев в них смешался с со страстью — это чувство не перепутаешь с другим. Мужчина словно бы обжигает, поглощает тебя глазами, затягивает в жаркий омут. И, несмотря на мой собственный гнев, по телу побежали сладкие, палящие мурашки.

— Думаешь, я не хочу этого?! — почти рявкнул он. Потом понизил голос до бархатного баритона: — Думаешь, я тогда… на скамейке не хотел положить всему этому конец? Не хотел прижать тебя, наконец, к груди, целовать, пока из твоей головы не выветрятся все сомнения и… глупые мысли… Думаешь, мне было легко просто так сидеть рядом с тобой в Серебристой роще… А потом подписаться на этот отбор вместо того, чтобы совершить то, о чем мечтает любой дракон — утащить свою любимую подальше и быть вместе в том пламени, что вечно жжет нас изнутри! Холить и любить… защищать и оберегать… Заботиться и обладать — да, обладать, проклятье — мы же драконы, Маша! Думаешь, так легко было держать себя в руках, да?! Нет, Маша… нелегко. Думаешь, я такой черствый сухарь, что только и думаю об Эксперименте и науке?! Да будь он проклят, этот Эксперимент! Я понял это, когда впервые увидел тебя, нелепо стоявшую в моем кабинете с клеткой в руке… Просто дай я волю своим чувствам и…

Он замолчал и сглотнул. Кстати, Гарон даже не подумал поставить полог тишины — настолько распалился. По мере его речи бархатный баритон все больше переходил в страстный и громкий огненный бас, и окружающие начали на нас оглядываться.

Меня же просто закрутило в вихре его слов. Мысли выветрились из головы, я жадно — и в тоже время испуганно — впитывала его слова. Жар, исходивший из дракона, словно бы пролетал над столом и жег меня прямо в сердце. Во все тело!

Во всю душу…

«Вот и выяснили отношения… — пронеслась растерянная одинокая мысль. — Вот и его признание! Как я хотела… Только что мне с этим делать… теперь?»

— Что «и»? — растерянно и хрипло прошептала я. Хрипло — потому что на глаза внезапно попросились слезы, и я тоже сглотнула.

— А то, что я боялся — и сейчас боюсь — что ты разделишь участь Таратты! Просто с другой стороны, — теперь его голос прозвучал ласково. — А этого я не могу допустить. Лучше я проиграю отбор, чем дам тебе так рисковать!

— Не поняла! — брякнула я в полном недоумении.

Гарон горько усмехнулся.

— Да, это неочевидно. Но… Таратта выбрала быть со своей истинной парой, отказавшись от дракона, которого любила. Она мучилась, сомневалась и, возможно, даже погибла из-за этого. Ведь такие сомнения расшатывают… душу и сознание. Величайшее бремя — выбор между двух равновеликих величин. Или когда непонятно, насколько они равны и «велики», а ты из-за этого и не можешь выбрать, — снова усмешка, полная боли. — И величайшая мука, когда потом сомневаешься в своем выборе. Ты прошептала «Кошмар…», когда я рассказал тебе о сомнениях Таратты. Так и есть. Это кошмар. И этот кошмар вполне может убить — в буквальном или переносном смысле. Но знаешь, почему еще она выбрала истинную пару? Потому что знала, что выбери она меня — и мучения от потери истинного, тоска по нему, даже чисто физическая тоска — будут еще ужаснее! Не знаю, были бы у нее сомнения или нет, но мучения были бы точно. Маша, пойми, я уверен в том, что наши с тобой чувства сильнее и важнее истинности…

Я опустила взгляд. Сейчас он открыто говорил о том, что «между нами». И совсем не смущаться не могла. Все же мы с Гароном в разных весовых категориях. У него за спиной не знаю сколько десятков лет разного жизненного опыта. У меня этих десятков — только два…

Я вообще еще никогда так открыто не говорила о чувствах с мужчиной, к которому неравнодушна!

— Ты ведь сама любишь называть все своими именами, — улыбнулся Гарон, явно заметив мое смущение. — Ты хотела моего… признания. Вот оно. Теперь ты все знаешь. И я знаю… я же не слепой. Так вот, я уверен, что наши чувства сильнее! Но я не уверен, что ты не сойдешь с ума от тоски по истинному, если выберешь меня! Или что тебя не сведут с ума сомнения… Ведь… Подожди! — он приподнял руку останавливающим жестом, видя, что я хочу возразить. — Ты скажешь, что тебе наплевать на истинность и твоих истинных, которых целых четыре. И это было бы правдой, я бы не волновался, если бы речь шла только о мальчишке-принце, поющем бессмертном и даже беспардонном юноше-тэрине. Но, как мы знаем теперь, истинность истинности — рознь… Думаешь, я не знаю, что Гарвер действительно импонирует тебе? Что ты ощущаешь в нем нечто вроде «он может быть тем самым»? Он может заменить меня. С ним будет хорошо… На него можно опереться. Да, Маша,