Заметки о Ленине. Сборник - Коллектив авторов

Так Ленин пользуется каждым случаем, чтобы обнажить фразерство, удержать от неосторожного обращения со словом, подчеркнуть чрезмерное увлечение лозунгами или ярлыками: «Если нам удастся привлечь новых работников для культурно-просветительной работы, тогда уже будет дело не только в новом названии и тогда можно будет примириться с „советской“ слабостью наклеивать ярлычки на каждое новое дело и каждое новое учреждение». (Там же, стр. 36).

Итак, основная стилевая тенденция Ленина — борьба с «фразами», с «краснобайством», с «большими словами». Одна из постоянных его задач, формулированная еще в 1903 г., — «разоблачать фразерство и мистификацию, где бы они ни проявлялись, в „программах“ ли революционных авантюристов, в блестках ли их беллетристики, или в возвышенных предиках о правде-истине, об очистительном пламени, о кристальной чистоте и о многом прочем». («Искра» 1903 г., № 48 и Собр. соч. IV, 245). Все, что носит на себе отпечаток «поэтичности» или философской возвышенности, возбуждает в Ленине гнев и насмешку. Он в этом смысле так же аскетичен и суров, как Толстой. Если поставить его стиль на фоне того пышного философского и публицистического стиля, который господствовал в русской интеллигенции начала XX века (Вл. Соловьев, Мережковский, Бердяев и т. д.), то разница станет особенно ясной. Ленин избегает всякой абстракции квалифицируя ее как «болтовню». Большие слова он тщательно охраняет от затаскивания, от превращения их в название: «диктатура есть большое слово. А больших слов нельзя бросать на ветер». («Известия В. Ц. И. К.» 1918 г., № 85 и Собр. соч. XV, 215).

В связи с этим естественно, что в речи Ленина нет больших слов, нет высокой лексики. Основной слой его речи — деловой, иногда намеренно сухой научный язык. Когда же ему нужно возражать или убеждать, т. е. когда на первом плане оказывается не рассуждение, а речевой пафос, тогда он прибегает к особым приемам, соответствующим основной тенденции.

Прежде всего — ввод разговорно-обиходных слов и выражений, в том числе так-называемых «крепких слов». Сестра Ленина, А. И. Елизарова, рассказывает, как она разыскивала его реферат о Михайловском, читанный им в 1894 г. в Самаре и распространившийся потом без его подписи. «Помню, что когда я стала разыскивать среди московских знакомых интересующий меня реферат, я натолкнулась на то затруднение, что в Москве вращался не один, а несколько анонимных рефератов против Михайловского. — Который вам? спросила меня некая Юрковская. Затрудняясь определить точнее, я стала спрашивать ее мнение относительно прочитанных ею трех. Об одном она отозвалась, как о наиболее интересном, но „выражения уж очень недопустимые“. — А например? — спросила я невинно. — Да например: Михайловский сел в калошу. — Вот, пожалуйста, этот мне достаньте, — заявила тогда я, прекратив дальнейшие расспросы, ибо решила для меня совершенно определенно, что это и есть тот, который я ищу. Потом я смеялась с братом по поводу признака, по которому определила его работу». («Страничка воспоминаний» — «Пролетарская революция», № 2. Цитирую по журналу «На посту» 1923, № 4, стр. 19).

Эти «недопустимые выражения», действительно, один из резких стилевых признаков Ленинской речи.

Какова же их стилевая функция? Они, очевидно, нужны Ленину не как простая «ругань», а как особый лексический слой, который он вводит в свою деловую, книжную, лексику, создавая резкий контраст и отступая от норм письменной интеллигентской речи. Вводом этих разговорно-обиходных выражений и поговорок он переходит в область устной речи, устного спора. «Откуда сие, Аллах ведает», «Положение, можно сказать, хуже губернаторского», «Сапоги в смятку», «Это сплошной вздор» и т. д. — все эти выражения, попадая в лексический слой книжного языка, действуют как цитаты из языка разговорного и в связи с этим получают особый смысл и силу.

Особенно характерны случаи, когда такая цитата использована не только лексически, как разговорный штамп, но и семантически — получается нечто в роде каламбура, свидетельствующего об языковом внимании Ленина: «Ты увертывался всеми правдами и неправдами (особенно неправдами!) от ответа на вопросы», говорит Ленин, обращаясь к кадетам. («Победа кадетов и задачи рабочей партии» — брошюра 1906 г. и Собр. соч. VII, ч. I, стр. 91). С этим можно сопоставить другие случаи, как: «Да, да, недаром, совсем не даром лобзают теперь кадеты Плеханова. Цена этим лобзаниям очевидная. Do, ut des, как говорит латинская пословица». (Там же). Латинскими пословицами Ленин пользуется довольно часто, ценя в них, повидимому, сжатость и силу выражения. В данном случае следует отметить, что пословица сопровождается целым комментарием, который продолжает латинскую конструкцию с обращением на «ты». Приведу еще пример звукового каламбура: «Надо этот политический переворот переварить, сделать его доступным массам населения, добиться, чтобы этот политический переворот остался не только декларацией». (Речь «О новой экономической политике и задачах Политпросветов» на II Всероссийском Съезде Политпросветов 1921 г. — сборник «Социалистическая революция и задачи просвещения». Изд. «Красная Новь», стр. 59).

Основная тенденция Ленина — пользоваться в письменной и ораторской речи формами разговорно-обиходного языка — не ограничивается областью лексики, а захватывает и область синтаксиса, интонации. Обычная ораторская форма синтаксических повторений, образующих период, встречается у Ленина довольно часто, но, в соединении с обычной для него лексикой, периоды эти не имеют патетического, «высокого» характера, а реализуют лишь интонацию сильного категорического утверждения, действуя как периодические удары молотком: «При крепкой организованной партии отдельная стачка может превратиться в политическую демонстрацию, в политическую победу над правительством. При крепкой организованной партии восстание в отдельной местности может разрастись в победоносную революцию. Мы должны помнить… Мы должны взять…..» (IV, 15.) «Говорят о чрезмерной высоте выкупных платежей, о благодетельной мере понижения и пересрочки их правительством. Мы скажем на это, что….. Мы выдвинем требование….. Говорят о малоземельи крестьян….. Мы скажем на это, что….. Мы выдвинем требование….. Мы выдвинем требование….. Мы потребуем….. Мы будем стараться…..» (IV, 29).

Иногда функция этих повторений несколько иная — не столько стилистическая (интонационная), сколько конструктивная. Есть примеры, когда при их помощи речь Ленина слагается в своего рода «строфы», с полным синтаксическим параллелизмом, оставаясь в лексическом отношении обычной. Приведу такой пример без сокращений: «Вы видите они бедны они выступают только с маленьким листиком, изданным хуже рабочих и студенческих листков. Мы богаты. Опубликуем его печатно. Огласим новую пощечину царям Обмановым. Эта пощечина тем интереснее, чем „солиднее“ люди ее дающие. Вы видите: они слабы, у них так мало связей в народе, что их письмо ходит по рукам, точно в самом деле копия с частного письма. Мы — сильны, мы можем и должны пустить это письмо „в народ“ и прежде всего в среду пролетариата, готового к борьбе и начавшего уже борьбу за свободу всего народа. Вы видите: они робки, они только еще начинают расширять свою профессионально-земскую агитацию. Мы смелее их, наши рабочие уже пережили „стадию“ (навязанную им стадию) одной только профессионально-экономической агитации. Покажем же им пример борьбы». («Письмо к земцам» «Искра» 1902 г., № 18 и Собр. соч. IV, 107). Здесь особенно резко выступает установка на определенную конструкцию, напоминающую классические речи римских ораторов.