Город - Стелла Геммел

– Он – нет, а я – да, – вмешалась Сароан. – Он исполнит свой долг. И прекратит войну.

Индаро гадала про себя, что двигало этой женщиной. Джилу она почему-то верила. Даже если он полностью своих намерений и не открывал, ей верилось, что он ввязался в заговор, чтобы остановить кровопролитие. Насчет Мэйсона у нее не было подобной уверенности. Но от Сароан, с ее немногословием и половинчатыми объяснениями, так и веяло неискренностью. Индаро посмотрела на Фелла: он явно думал так же. Зря ли он так хмуро косился на государыню блюстительницу!

– Если он так озабочен прекращением войны, – спросил Фелл, – почему он сам не убьет императора и не возьмет власть? У него же Тысяча за спиной!

В чертах Сароан возникло незнакомое выражение. Индаро не сразу распознала в нем омерзение. Неужели эту ледяную женщину оскорбило предположение, что Винцер мог бы убить своего императора?

– Ты не понимаешь, какие отношения связывают этих людей. – Мэйсон потер ладонями лицо и вздохнул. – Они же не как мы, Фелл. Они знают один другого столетиями… и даже дольше. Они дрались и плечом к плечу, и друг с другом, предавали и плели заговоры на протяжении поколений… Марцелл моложе Ареона, император ему как отец, дедушка, наставник, соперник, государь… и все это разом. Ареон – последний в своем роду. Когда его не станет, Марцелл и очень немногие вроде него окажутся наедине с целым миром бабочек-однодневок, мгновенно живущих созданий, не способных ничего достичь: едва родятся – и сразу же умирают. Но я верю, что Марцелл непременно остановит войну. На этом зиждется весь наш план. Он понимает, что война постепенно уничтожает и Город, и все окрестные земли. Ареон – тому безразлично, сколько еще народу погибнет, лишь бы добиться победы. Он уже не видит, что победы в этой войне не будет. Марцелл более здраво смотрит на вещи. Я полагаю, он будет неплохим императором… по императорским меркам. – И добавил: – Вся наша будущность от этой веры зависит.

Он окликнул стражников и попросил принести вина и еды.

– Нам еще многое нужно сегодня обсудить… Через десять дней вы отправитесь к Райским воротам. Оттуда Индаро, Элайджа и Джил поедут в Адрасто встречать отряд вторжения. Фелл проникнет в Город и найдет Шаскару. Нынче в Город трудно попасть, в особенности после бунта в Малом оперном театре… Нужно предъявлять особого рода бумаги, но их обеспечит Сароан.

Государыня блюстительница молча поднялась, нетерпеливо поглядывая на Мэйсона.

– Для начала Сароан должна вернуться в Алый дворец. Ехать ей далеко, а солнце садится. Мы ее больше не увидим.

Эти слова прозвучали как предсказание. Женщина с усталым видом повернулась к выходу.

– Почему ты так не любишь меня? – спросила Индаро.

Госпожа блюстительница обошла стол и заглянула ей в глаза. Индаро увидела в ее взгляде настоящую неприязнь.

– Потому, что не доверяю тебе, Индаро Керр Гильом, – холодно произнесла Сароан. – Я знаю твоего отца: он любит Город, невзирая на все его недостатки, и нипочем не предаст своего императора, невзирая на все его недостатки. Полагаю, что в глубине души ты такая же, как и он, а значит, в итоге предашь нас всех.

И она поплыла к выходу, оставив потрясенную Индаро обмозговывать и эти слова, и всю глубину ее презрения. Фелл опустил руку ей на плечо. Его ладонь прямо-таки горела. Индаро подняла на него глаза.

– Наплюй, – сказал он почти ласково. – Она же тебя совсем не знает. А теперь вот что… Давай-ка отойдем. У меня грустные новости…

Часть пятая

Властелины крови

28

Это было достаточно уединенное крыло Алого дворца, удаленное и от светского шума, и от всепроникающего запаха конников и конюшен. Обширные покои располагались вокруг прелестного внутреннего дворика, полного цветов. В эти теплые осенние дни окна держали настежь открытыми навстречу аромату поздних роз, что взбирались по беленым стенам и клонили душистые головки прямо на подоконники.

Маленькая изящная женщина с белокурыми кудрями, подвязанными лентой высоко на макушке, сбросила шелковый халат и ступила в роскошную ванну, украшенную эмалью. Грациозно уселась и, блаженно вздохнув, скользнула в теплую воду, усеянную лепестками.

– Ой! – тут же вскрикнула она, быстро садясь и начиная шарить в воде.

– Что случилось, госпожа? – взволнованно засуетилась новая служанка.

Женщина надула губки.

– Ты мне лепестки пополам с шипами насыпала? – жалобно спросила она, показывая служанке кусочек стебля, обнаруженного в ароматной глубине.

Девушка взяла у нее колючую веточку.

– Прости, госпожа… – виновато выговорила она.

– Амита, глупенькая! – Женщина просияла и рассмеялась. – Я же тебя просто подразнить хочу! Ты здесь новенькая, но скоро поймешь, что, покуда ты ведешь себя благоразумно, я буду доброй и внимательной госпожой. А теперь намыль мне спину, пожалуйста. Возьми вон ту бутылочку, в которой цветки лаванды плавают…

Амита налила немного мыла на мягкую хлопковую ветошку и стала осторожно мыть женщине спину – от границы волос, куда спадали из-под повязки тонкие завитки, и вниз, до ложбинки между ягодицами. Спина была сущее загляденье. Нежно-бледная, словно изваянная из безупречного лунного камня. Потом ее обладательница откинулась в воде и закрыла глаза. Амита воспользовалась случаем, чтобы поподробнее рассмотреть лицо хозяйки. Послеполуденный солнечный свет, вливавшийся прямо в окно, самым злостным образом выдавал ее возраст. В уголках глаз залегли «гусиные лапки», кожа под подбородком утратила былую упругость. Госпожа Петалина вела себя точно шестнадцатилетняя девочка, но на самом деле, по мнению Амиты, ей было хорошо за сорок.

Вновь вздохнув, Петалина стряхнула с бедер размокшие лепестки и задумчиво проговорила:

– Пожалуй, надену сегодня хлопковое платье, синее с кремовым.

Амита немного забеспокоилась. Понимать ли эти слова как приказание? Может, ей следует бежать за платьем прямо сейчас? Если так, то задачка была не из простых. Платья госпожи исчислялись многими сотнями, и Амита не имела ни малейшего понятия, о котором шла речь. Или ей продолжать прислуживать госпоже возле ванны, а платьем заняться потом? Она еще гадала, что же делать, когда Петалина открыла большие голубые глаза и уставилась на нее.

– Когда я вымоюсь, ты обсушишь и напудришь меня, – объяснила она. – Потом я облачусь в чистый шелковый халат и прилягу. Тогда у тебя будет время разыскать платье. Ты позовешь младшую служанку, чтобы помогла тебе опорожнить и вынести ванну и все здесь прибрать. Полотенца отправишь в стирку. – И она вновь прикрыла глаза, нежась в воде.

Амите уже рассказали, что Петалина сама была когда-то служанкой. До сих пор эта женщина обращалась с ней по-доброму, но, опять же по слухам, нрав у нее бывал что твой кипяток. Пока никаких признаков этого Амита не замечала. Впрочем, она и в служанках здесь ходила менее суток.

– Напомни-ка мне, – не открывая глаз, проговорила Петалина, – откуда ты у меня взялась?

– Из дома полководца Керра, госпожа. Я прислуживала его внучке.

– Ах да. Той бедняжке, что умерла от болезни легких…

– Да, госпожа. Такая жалость…

Петалина вновь открыла глаза и посмотрела на девушку. Амита самым невинным образом встретила ее взгляд, после чего потупилась, надеясь, что напускное горе по четырнадцатилетней девочке, которой она никогда не знала, поможет скрыть ложь. Еще она надеялась, что якобы служба у больного ребенка отчасти извинит ее неопытность в качестве горничной.

– Жена полководца Керра – писаная красавица, – заметила Петалина. – Редко встретишь такую. А еще внуки у них есть?

– Как я понимаю, у супругов пятеро сыновей, госпожа. Уже взрослые, у всех дети. А сама госпожа…

– Да?

Голубые глаза смотрели пронизывающе.

– Она… У нее вправду замечательные глаза, моя госпожа.

Правду сказать, у жены полководца была лошадиная физиономия, кожа в оспинах и нос картошкой. Однако она прекрасно справлялась с ролью матери семейства, производившего военачальников: в этом смысле Керры брали не качеством, а количеством. По крайней мере, так рассказывали Амите.

Петалина продолжала пристально рассматривать новую служанку. Потом уголок ее губ пополз вверх, она хихикнула. И наконец, к удивлению Амиты, красотка медленно ушла под воду вся целиком, так, что наружу торчал лишь ворох кудрей на макушке. Потом в ванне забулькали пузыри, и голова вновь появилась. По лицу госпожи сбегала вода, Петалина, ликуя, улыбнулась горничной:

– Думается, Амита, мы с тобой поладим.

Когда Петалина была извлечена из ванны, обсушена и напудрена, точно младенец присыпкой, облачена в белый шелковый халат и устроена на диване для послеполуденного отдыха, Амита отправилась в обширные гардеробные, где хранились бесчисленные наряды госпожи. Для этого потребовалось выйти наружу, пересечь садик, расположенный в тени дворцовой стены, и миновать коридор, подводивший к задней части покоев. Этот проход ей показала какая-то из младших девушек, постоянно жаловавшаяся на неудобство расположения. Вслух Амита с ней согласилась, но на самом деле такое обстоятельство было ей только на руку, ибо давало повод выходить в садик, когда только ей хотелось.