Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Игорь, ты не понял, – она рассмеялась легко и необидно. – Настоящее «спасибо», не дежурное, а от сердца, по телефону не говорят.

– А как говорят?

– Лично. Глядя в глаза. И при этом обязательно дарят цветы, если это уместно, или что-нибудь памятное. Я совершенно точно знаю, что Андрюша этого не сделал.

– И ты хочешь сделать это за него?

– Нет, за себя. Так ты можешь со мной встретиться?

– А как Андрей к этому отнесется? Мне не хотелось бы…

– Я понимаю, – мягко оборвала она меня. – Но мне совершенно все равно, как он к этому отнесется, если вообще узнает об этом. Это мое дело.

– Как же он может не узнать? Ты что, собираешься скрыть от него, что встречалась со мной?

– Игорь, мы… в общем, мы расстались.

– Почему? Что случилось?

– Послушай, ты настоящий милиционер, – она снова рассмеялась, на этот раз звонко и переливчато. – Ты не ответил на мой единственный вопрос, зато задал три кучи своих.

– Извини. Конечно, я буду рад с тобой встретиться.

Я лихорадочно вспоминал, какие на завтрашний вечер запланированы дела и можно ли их отменить. Ничего конкретного не вспомнил, хотя точно знал, что дела были, в том числе и неотложные, но я решил на все наплевать.

– Завтра. Ты как?

– Отлично. В котором часу?

– В восемь. Сможешь?

– Конечно. Где?

Я прикусил язык, чтобы не ляпнуть: «У меня дома», и назвал вполне нейтральное место, мою любимую кофейню на Старом Арбате.

– Я знаю, где это, – ответила Юля. – Завтра в восемь. Спасибо. До встречи.

Иногда плохо знающие меня люди спрашивают, почему, если уж мне так прибило нести службу в рядах Краснознаменной Московской милиции, я не стал хотя бы следователем. Все-таки уважаемая профессия, более приличная в глазах обывателей, нежели какой-то там заурядный незаметный участковый. Обычно я отшучивался, иногда глупо, иногда по-хамски, потому объяснять истинные причины моего выбора мне бывает или лень, или просто не хочется душу раскрывать. Сегодня я могу ответить на этот вопрос честно: потому что из меня следователь, как из дерьма пуля. Вообще-то раньше я этого не знал точно, только подозревал, окончательно же утвердился в своих подозрениях только несколько часов назад, когда рано утром, еще до того, как ровно в восемь меня старик Ринго пришел меня будить, раздался телефонный звонок. Это был Шурик Вилков. Несмотря на вчерашние возлияния, он, похоже, ночью не спал. Думал, что ли?

– Игореха, а тебе не кажется, что мои трупы могут быть связаны с твоим делом?

Ну точно, Шурик всю ночь думал. И додумался. Мне бы это и в голову не пришло.

– Не кажется, – ответил я сонно. – А какая связь? И вообще, который час?

– Какая разница, который час. Важно, есть связь или нет.

– Нету, – буркнул я, испытывая непреодолимую потребность доспать. Все-таки я набрался сил перевести глаза на будильник. Пять утра. Нет, я не хочу быть следователем и по ночам думать о трупах и обвиняемых, вместо того, чтобы смотреть сны. – Ты обалдел, что ли, в такое время звонить?

– Перебьешься, – фыркнул дурно воспитанный Шурик. – Короче, так: я сейчас звоню Семенову и прошу, чтобы он тебя прикрыл на сегодня.

– Зачем это?

– Поедешь со мной разговаривать с Аргуновым и его женой.

– Да не поеду я! С чего ты решил, что я поеду? У меня рабочий день, между прочим.

– Вот я и позвоню твоему старшему.

– Все равно не поеду. С какой стати?

– Я тебя прошу, – голос Вилкова стал елейным, примерно таким, каким он вчера сюсюкал над моими котами. – Ну Игореша, будь другом.

– Да зачем?! Что я там делать буду?

– Будешь разговаривать. А я буду слушать.

– Суфлера нашел, да? – не удержался я от подначки, зная Шурикову особенность: в особых случаях вести допрос совместно с другим следователем или оперативником, способным гладко строить фразы. Разговор в таких случаях вел напарник, а Шурик только слушал. Правда, он к таким допросам тщательно готовился, составлял план и перечень вопросов, которые и должен был задавать тот, у кого это получалось более ловко.

– Ты не въехал, – с досадой ответил он. – Ты в курсе той истории, а я – только так, по верхам. Лучше тебе самому вопросы задавать. Ну так что, я звоню Семенову?

– Ага, звони, – злорадно произнес я, зевая и представляя, что через пять минут будет происходить в доме у Вальки.

Нет, я ничего не хочу сказать, у него замечательная жена и отличные дети, но даже им вряд ли понравится звонок в такое странное, мягко говоря, время. А уж что Валька сделает с Вилковым… Тут никакой, даже самой разнузданной фантазии, много не будет.

В своих прогнозах я не ошибся, через пятнадцать минут меня снова разбудили. На сей раз это оказался Семенов, который сильно гневался. Не на меня, конечно, а так, на жизнь в целом. Он коротко сообщил мне, что просьбу Вилкова выполнит и перед руководством меня прикроет, ежели меня невзначай начнут искать и требовать «к ноге», после чего длинно и витиевато, с использованием всего богатства русскоязычной ненормативной лексики изложил концептуальные основы своего мировоззрения и отношения к следователям, которые простым честным участковым не дают выспаться, будят своими звонками всю семью и вынуждают оправдываться перед близкими. Я слушал не очень внимательно, то и дело задремывая, но Вальку не прерывал, потому что нужно же человеку выпустить пар, а на кого его выпускать, когда рядом только любимая жена и любимые дети, сиречь существа невинные, нежные и к восприятию уродливых порождений русского языка не приспособленные.

В десять утра я заехал за Шуриком, и мы погнали за город, к Аргуновым. По дороге Шурик, который этим утром более походил на Александра Ивановича, изложил мне свой план. Сначала беседуем с обоими супругами, расспрашиваем их насчет возможности насильственных действий со стороны Ситникова. Какие отношения были у него с невесткой, охоч ли он в принципе до женского пола и так далее. Потом приступаем к разговорам по одному. Шурик остается пить чай с мадам и беседовать о вечном, а я уединяюсь с Львом Александровичем под тем предлогом, что должен задать чисто мужские вопросы, искренне отвечать на которые в присутствии дам не принято. Я не понял, почему план Вилкова был именно таким, и уже во второй раз за утро сказал себе, что я, конечно же, не следователь и много чего не понимаю.

– Все-таки странно, что ты сегодня решил заняться Аргуновыми, – сказал я.

– А чем я должен заниматься, по-твоему?

– Ну, раз ты получил вчера информацию, что Подрезкова была знакома с Забелиным, я думал, что ты кинешься ее допрашивать.

– А куда спешить?

– А чего тянуть? – задал я встречный вопрос.

То, что мне ответил на это Шурик, звучало многосмысленно, глубоко философично и абсолютно непонятно:

– Посадил дед репку.

Из трех произнесенных им слов к производству по уголовному делу имело непосредственное отношение только первое: посадил. Два других слова к ситуации никак не привязывались.

Шурик помолчал немного и добавил:

– Выросла репка большая-пребольшая… Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, Жучка за внучку – вытянули репку. А если бы не тянули, то не вытянули бы. А если бы тянуть начали раньше времени, то ничего бы не получилось, потому что репка не созрела. Понял?

Вот теперь понял. И правильно, что я не следователь. Не моя это наука. У меня голова под следственную работу не заточена.

– И никуда она не денется с подводной лодки, – добавил Шурик, глядя в окно на мелькающие голые деревья. – Ребята за ней смотрят.

– А если Подрезкова успеет со свекром договориться, пока ты тянешь свою репку? Все-таки дело семейное.

– Я предупредил: если она или ее муж с ним хоть словом перемолвятся, когда никто не слышит, всех уволят на хрен.

Всех – это следователя или оперативника, которые дежурят в больнице в надежде на то, что Ситников (чего не бывает на свете?) вдруг согласится дать показания, и бдительно следят за тем, чтобы потерпевший и обвиняемая или ее муж не вступили в сговор по поводу дачи этих самых показаний.

– Ты же не можешь запретить сыну и невестке навещать Ситникова, – с сомнением произнес я. – Все-таки они – семья, близкие родственники, а Ситников в тяжелом состоянии…

– Я все могу, – ответствовал Александр Иванович. – Пусть навещают, но только рядом всегда будет сидеть мой человек и записывать на диктофон все их переговоры. Вот и пусть попробуют в таких условиях договориться.

Мы остановились перед въездом на участок, и пока охранник открывал нам ворота, я успел разглядеть двух крупных кавказских овчарок, свободно бегающих вдоль забора без намордников, и совсем не к месту подумать о том, что от меня здорово пахнет кошками. То есть человеческое обоняние этого запаха, разумеется, не чувствует, а вот собачий нос вполне может унюхать. И что тогда? Остались от козлика рожки до ножки…

Но я напрасно переживал. Охранник позвал собак и тут же взял их на поводок еще до того, как я заглушил двигатель и вышел из машины.