Хребты Безумия - Говард Лавкрафт

В среду 18 июля, утром, я получил телеграмму из Беллоуз-Фоллз, в которой Эйкели сообщал, что он отправил черный камень поездом №5508, отправившимся из Беллоуз-Фоллз в 12:15, то есть в свое обычное время, и прибывающим в Бостон на Северный Вокзал в 4:12 пополудни. Он должен был, по моим расчетам, прибыть в Эркхем, по меньшей мере, к следующему полудню, так что почти все утро четверга я его ожидал. Но наступил и прошел полдень, а когда я позвонил в почтовый офис, мне сообщали, что никакого груза для меня не прибыло. Уже сильно встревожившись, я позвонил транспортному агенту в Бостон на Северный Вокзал; и без особого удивления узнал, что груз не прибыл и туда. Поезд №5508 прибыл вчера с 35-минутным опозданием, и никакой коробки для меня там не было. Агент обещал навести справки и все выяснить; я же послал в конце дня телеграмму Эйкели, в которой обрисовал сложившуюся ситуацию.

Ответ из Бостона пришел на следующий день, агент позвонил мне, как только выяснил все обстоятельства. Похоже, что посыльный на поезде №5508 припомнил инцидент, который мог иметь отношение к пропаже моего груза – перебранку с худощавым, рыжеволосым, неотесанным мужчиной с очень странным голосом, происшедшую, когда поезд делал стоянку в Киине, Нью-Хэмпшир, примерно после часа дня.

Этот мужчина, как он сказал, был крайне взволнован и уверял, что ожидает прибытия тяжелого ящика, которого не было в поезде и который даже не упоминался в журналах посыльного. Он назвался Стенли Эдамсом, и у него был такой монотонный густой голос, что клерк почувствовал себя дурно, разговаривая с ним. В результате посыльный даже не смог запомнить, чем же разговор закончился, а помнил лишь, что когда он вновь пришел в полное сознание, поезд уже тронулся. Бостонский агент добавил, что этот посыльный был молодым человеком исключительной честности и надежности, с хорошими рекомендациями и уже давно работал на компанию.

Этим вечером я выехал в Бостон, чтобы лично расспросить посыльного о случившемся, получив его имя и адрес в конторе. Он оказался откровенным человеком, с приятными манерами, но я скоро понял, что он не сможет ничего добавить к тому, что мне уже было известно. Странным мне показалось лишь то, что он не был уверен, сможет ли узнать того человека, если встретит его еще раз. Поняв, что от него я больше ничего не смогу добиться, я вернулся в Эркхем и до утра писал Эйкели, затем в почтовую компанию, полицейское управление и почтовому агенту в Киине. Я чувствовал, что человек с необычным голосом, который так сильно повлиял на посыльного, играет ключевую роль во всем этом загадочном деле, и надеялся, что станционные служители или телеграфисты в Киине смогут что-то сообщить о нем, о том, как он обратился со своим запросом, когда и где.

Я вынужден, однако, признаться, что все мои попытки расследовать ситуацию оказались тщетными. Действительно, человек со странным голосом был замечен после пополудни 18 июля в Киине, а какой-то зевака смутно запомнил у него в руках тяжелый ящик; однако человек этот был им абсолютно неизвестен, и прежде, как и впоследствии, никто его не видел. Он не заходил в помещение телеграфа и не получал никаких сведений, равно как никаких сообщений касательно присутствия черного камня на поезде №5508 ни для кого по телеграфу не поступало. Естественно, Эйкели присоединился ко мне в расследовании этого происшествия и даже сам съездил в Киин, чтобы опросить возможных очевидцев случившегося и людей, живущих неподалеку от станции; однако его отношение к происшествию было куда более фаталистическим, чем мое. Он склонен был считать потерю ящика зловещим следствием неизбежного противодействия и ничуть не надеялся на возможность найти утраченное. Он говорил о несомненной телепатической и гипнотической силе созданий, живущих на холмах, и их агентов, а в одном из писем намекал, что, по его убеждению, камень уже давно покинул нашу планету. Я, со своей стороны, был сильно разгневан, поскольку видел в изучении старых, полустертых иероглифов возможность узнать нечто новое и удивительное. Этот эпизод еще долго будоражил бы мое воображение, если бы последующие письма Эйкели не ознаменовали собой начало совершенно новой фазы ужасной истории загадочных холмов, которая сразу же завладела моим вниманием.

IV

Неизвестные создания, писал Эйкели все более неровным почерком, взялись за него гораздо серьезнее, чем раньше, и с более определенными целями. Ночной лай собак в безлунные ночи или когда луна была полузакрыта облаками стал просто чудовищным, а кроме того, были отмечены попытки пристать к Эйкели, когда он оказывался на пустынных дорогах. Второго августа, направляясь на машине в деревню, он увидел срубленный ствол дерева, перегородивший ему дорогу там, где она пересекала участок густого леса; в то же время лай двух огромных собак, бывших с ним вместе, ясно предупредил его о созданиях, которые могут прятаться поблизости. Что могло бы случиться, не будь рядом с ним собак, – он не решался даже предположить – но с тех пор больше никуда не выходил без собак из своей своры – по крайней мере, двух верных и сильных помощников. Вскоре имели место еще два дорожных происшествия, пятого и шестого августа; один раз машину обстреляли; в другой раз заливистый собачий лай известил его о присутствии дьявольских созданий в лесу.

Пятнадцатого августа я получил отчаянное письмо, которое необычайно меня взволновало, так что я искренне пожелал, чтобы Эйкели отбросил свою скрытность и призвал на помощь закон. В ночь с 12 на 13 августа случилось уж нечто совсем ужасное, возле дома была стрельба, и утром он обнаружил трех из своих двенадцати огромных псов убитыми. На дороге видны были многочисленные отпечатки когтей и, между ними, следы Уолтера Брауна. Эйкели позвонил в Бреттлборо, чтобы ему доставили новых собак, но телефонная линия отключилась, прежде, чем он успел что-либо сказать. Позже он отправился на машине в Бреттлборо и выяснил, что монтер нашел главный кабель перерубленным, причем как раз на том участке, что находился близ одиноких холмов Ньюфэйна. Но Эйкели направился домой с четырьмя новыми псами и несколькими ящиками патронов для своего крупнокалиберного ружья. Письмо было написано в почтовом отделении Бреттлборо и пришло ко мне безо всякой задержки.

Мое отношение к происходящему в этот момент перестало быть чисто научным и превратилось в сугубо личную тревогу, Я боялся за жизнь Эйкели, в его отдаленном одиноком сельском доме, и частично за себя самого из-за моей явной причастности к загадочной проблеме холмов. Эти твари могли дотянуться и сюда. Смогут ли они всосать и заглотить меня? В своем ответе на его письмо я умолял Эйкели обратиться за помощью к властям и предупреждал, что сделаю это сам, если он меня не послушается. Я выразил намерение лично посетить Вермонт, несмотря на его протесты, и помочь ему объяснить ситуацию представителям власти. В ответ на это пришла телеграмма из Беллоуз-Фоллз следующего содержания: