Сумерки - Дин Кунц

Он выпрямился, и это вывело крысу из себя. Она двинулась на него.

Он отпрянул к стене.

Тварь стремительно приближалась с пронзительным писком. Если она заберется по ноге….

Он ударил ее мыском ботинка. Она пролетела через комнату и, ударившись о стену, с визгом плюхнулась на пол. Чарли бросился за дверь, прежде чем крыса поднялась. Он взбежал вверх по лестнице, схватил лопату и опять спустился вниз.

Крыса была в дверях. Обезумевшая, она издавала протяжный воющий и стонущий звук, от которого бросало в дрожь. Снова кинулась к Чарли.

Он размахнулся и ударил ее лопатой плашмя. Потом еще раз и еще, пока звук не прекратился. Затем посмотрел на нее и, увидев, что она еще шевелится, ударил снова, с еще большей силой. Наконец она затихла, наверняка мертвая, а он, тяжело дыша, опустил лопату.

Как могла крыса такого размера проникнуть в закрытую комнату?

С мышами все понятно – тем, чтобы пробраться внутрь, нужна лишь крохотная щелка. Но эта тварь была размером с десяток мышей, ей потребовалось бы отверстие по крайней мере восьми-десяти сантиметров в диаметре. А поскольку перекрытие в этой небольшой комнате бетонное, а стены из шлакоблоков, скрепленных раствором, крыса никак не могла их прогрызть. Дверь – металлическая, без малейшего изъяна.

Может, ее заперли здесь прошлой осенью, когда уезжали последние отдыхающие? Или когда приходил инспектор из земельной службы, чтобы законсервировать дом на зиму? Нет, этого не может быть. Крыса давно бы съела отравленную приманку и сдохла бы несколько месяцев назад. Ее отравили недавно, а следовательно, и проникла она сюда недавно.

Он проверил каждый уголок, пытаясь найти отверстие, через которое могла бы пробраться крыса, но нашел только небольшие щели на стыках шлакоблоков, сквозь которые могли пролезть лишь мыши, пробравшись сперва в теплоизоляционную подушку в толще двойных стен.

Это – загадка, и, стоя над дохлой крысой, Чарли не мог отделаться от чувства, что короткая и яростная схватка с этой отвратительной тварью значила нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд; крыса была неким символом. Надо признать, он вырос в страхе перед крысами, которыми кишел дом, где прошло его детство.

Невольно вспомнил фильмы ужасов, в которых крысы рыскали по заброшенным кладбищам. Смерть. Вот что, как правило, символизировали крысы. Смерть, разложение, пропасть тьмы. Возможно, это был знак. Возможно, предупреждение о том, что смерть, которую олицетворяла Грейс Спиви, настигнет их здесь, в горах; предупреждение, что надо быть готовыми к этому.

Чарли встряхнулся. Нет. Он слишком поддавался своему воображению. Так же, как в понедельник в офисе, когда, глядя на Джоя, увидел голый череп вместо лица.

Это было не более чем воображение: и тогда, и теперь.

Он не верил в приметы. Здесь смерть их не найдет.

Грейс Спиви никогда не узнает, куда они уехали. Никогда.

Джой не умрет.

Он в безопасности.

Они все в безопасности.

Кристине не хотелось оставлять Джоя одного, пока они с Чарли пойдут к джипу за остальной провизией. Она знала, что Грейс Спиви поблизости не было, знала, что здесь им ничто не угрожает и ничего не случится за то короткое время, пока ее не будет, и все же содрогалась при мысли, что, вернувшись, они найдут ее мальчика мертвым.

Но Чарли не мог один унести всего, и с ее стороны было бы неудобно просить его об этом. И Джоя они не могли взять с собой. Потому что тогда им пришлось бы идти медленнее, а предвечерний свет неумолимо угасал, и буран усиливался. Она должна идти, а Джой должен остаться. Выбора не было.

Даже хорошо для всех, если он на какое-то время останется один с Чубаккой; тем самым укрепится их с Чарли уверенность, что они выбрали действительно безопасное убежище, убеждала она себя, а кроме того, возможно, это придаст веру и надежду Джою.

И все же, когда Кристина, пытаясь приободрить сына, обняла и поцеловала его, оставляя сидящим на диване перед камином, она едва смогла найти в себе силы, чтобы повернуться и уйти. Закрыв за собой дверь и глядя, как Чарли запирает ее, почувствовала такой приступ страха, что ее едва не стошнило. Сходя с заснеженного крыльца, она ощутила в ногах такую болезненную слабость, что с трудом могла двигаться. Каждый шаг, отдалявший ее от коттеджа, давался ей с таким усилием, как будто она шла по планете, где сила гравитации была в пять раз больше земной.

С тех пор как они оставили джип и поднялись выше в горы, погода окончательно испортилась, и постепенно, загоняя вглубь страх, ею овладели мысли о необыкновенной враждебности стихии. В горах пронзительно свистел ветер, раскачивая огромные деревья; скорость его достигала двадцати-тридцати миль в час, а при порывах по меньшей мере пятидесяти. Снег уже не был крупным и пушистым, превратившись в мелкие колючие иголки, бешено мчавшиеся под напором ветра. Когда они поднимались вверх, то шли без защитных масок, теперь же Чарли велел достать их.

И хотя Кристина сначала возражала, потому что в маске было трудно дышать, теперь она была рада, что надела ее, так как температура резко упала до нуля, а то и ниже. К морозу прибавлялся страшный ветер, даже под маской она чувствовала его ледяное дыхание, а без маски наверняка обморозилась бы.

Когда они достигли машины, последний свет дня таял; как будто на горшке, в который погрузили весь мир, задвигали гигантскую крышку. Вокруг колес уже намело сугробы, а замок замерз и с трудом поддался, когда Чарли открывал его ключом.

Они набили рюкзаки банками и коробками с провизией, спичками, патронами для ружей и многим другим.

Чарли привязал три свернутых спальных мешка бечевкой к поясу так, чтобы тащить их за собой; сделанные из теплозащитного полихлорвинила, они были легкие и хорошо скользили по снегу. Чарли сказал, что с ними у него не будет никаких хлопот. Кристина несла винтовку, повесив ее на плечо, а Чарли взял дробовик. И хотя в машине оставалось еще много нужных вещей, они были не в состоянии их забрать.

– Придется вернуться еще раз! – прокричал Чарли сквозь рев ветра.

– Уже совсем темно, – возразила она, неожиданно осознав, – как просто можно сгинуть в слепящей мгле.

– Завтра, – сказал он. – Вернемся сюда завтра.

Она кивнула, и Чарли закрыл джип на ключ, хотя погода и без того была прекрасным сторожем. Ни один уважающий себя вор, привыкший к безмятежной жизни, не высунет носа на улицу в такую ночь.

Они пустились в обратный путь, продвигаясь значительно медленнее, обремененные своей ношей, преодолевая ветер и само сознание, что им приходится взбираться наверх, а не спускаться. До сих пор идти в снегоступах было удивительно легко, но теперь, когда они миновали только первую поляну, у Кристины ныли бедра и икры, и она знала, что наутро все тело будет ломить.