Нежный бар. История взросления, преодоления и любви - Джон Джозеф Мёрингер

– Вместе? Этим вечером?

– Вместе. Этим вечером. Перезвони и скажи, на какой поезд взял билет. Я тебя встречу на станции.

Я повесил трубку, сделал глоток пива и разрыдался. Впервые в жизни я плакал от радости.

Когда поезд подъехал, она стояла на платформе – в белой куртке, со снежинками на ресницах и волосах. Она забронировала нам столик в ресторане на набережной, но мы даже не притронулись к еде. Блюда появлялись и исчезали, незаметные, как наше дыхание. Дальше мы мчались через лес на ее спортивной машине. Подрулили к дому родителей, но остались сидеть в салоне с включенной печкой и Филом Коллинзом, звучавшим по радио. Каждый ждал, чтобы другой заговорил первым. Несмотря на снегопад, я видел сквозь деревья серебряную ленту реки, сверкающую в лунном свете. Мне вспомнился наш канал за домом в Аризоне.

Сидни провела меня внутрь. Свет не горел, в доме все спали. Мы направились наверх, в комнату для гостей.

– А как же твои родители? – прошептал я, когда она прикрыла дверь. – Мы их не разбудим?

– Они у меня либералы, – шепнула Сидни в ответ.

Лампа у кровати полыхала резким светом, как в дедовом доме, но мне не хотелось ее выключать. Я хотел видеть Сидни. Я натянул на лампочку свой клетчатый носок и обернулся ровно в тот момент, когда она сняла лифчик и бросила его на пол. Она сделала шаг вперед, оставив за собой брюки, стащила трусики и снова шагнула, залитая клетчатым светом. Раздела меня, положила ладонь на грудь и толкнула, всего раз. Я рухнул на постель. Она скользнула поверх меня, поднырнула вниз. О, простонала она тихонько, потом еще раз, громче. Потом еще громче. Твои родители, напомнил я. Они крутые, сказала она. Ооо, простонала она опять, потом да, потом ооо и да в разных комбинациях. Я и не думал, что комбинаций может быть так много. Я старался сосредоточиться на комбинациях, считать их, отгонять с их помощью все другие мысли, в том числе о том, чтобы самому получить удовольствие, потому что был решительно настроен держаться и продолжать. Ощущение Сидни подо мной, вид ее тела были как сон, и если бы я получил удовольствие, остановился на полсекунды, чтобы насладиться самому, этому сну пришел бы конец. Да, сказала Сидни сквозь стиснутые зубы, да, да, пока слово не утратило всякий смысл и не превратилось просто в звук, на котором сконцентрировались мы оба, пока не издали приглушенный стон удовлетворения в ответ на вой ветра за окном.

Лежа бок о бок, мы ничего не говорили так долго, что мне показалось, Сидни уснула. Наконец она спросила:

– Тебе не кажется, что пахнет паленым?

Я поглядел на лампу. Носок на лампочке уже дымился. Я сдернул его, опрокинув лампу, от чего по дому разнесся страшный грохот. Сидни рассмеялась. Тогда я надел носок на руку, превратив в кукольного персонажа, «Сократа», который разразился философскими комментариями относительно нашего беспримерного поведения.

– Да ты бедовый, – сказала она, хихикая в подушку.

– Почему?

– Да просто. – Она обняла меня. – И я не знаю, нужно мне это или нет.

Я проснулся от того, что Сидни стояла надо мной с кружкой кофе.

– Привет, Бедовый, – поздоровалась она.

На ней был белый струящийся шелковый халат, но пояс она не завязала. Я взял кружку у нее из рук, и, стоило ей отвернуться, как обхватил за талию и повалил на кровать.

– Мои родители, – напомнила она.

– Они же либералы.

– Это да, но мои родители-либералы уже проснулись и выражают желание познакомиться с парнем из гостевой комнаты.

Поскольку мой чемодан так и остался у Сидни в машине, я натянул вчерашнюю одежду и последовал за ней вниз. Ее родители, хотя уже седые и явно старше моей мамы, действительно оказались крайне либеральными. Они отнюдь не выглядели скандализованными. Налили мне чашку кофе и предложили присоединиться к ним за завтраком.

У обоих был такой же, как у Сидни, хрипловатый голос, и, как она, они стали засыпать меня вопросами. Я не был уверен, что они, как Сидни, найдут мои истории занимательными, поэтому отвечал вопросом на вопрос. Спросил про их интересы: они увлекались итальянской оперой, разведением орхидей в оранжерее и лыжными гонками. Ни одну из этих тем я не мог поддержать, и уже решил, что провалил второй экзамен за двадцать четыре часа. Пришлось спросить про семейный строительный бизнес.

– Некоторые компании строят дома, – начала мать Сидни, – а мы строим жилье.

Она произнесла это слово, «жилье», с тем же нажимом, что профессор Люцифер свое «поу-эма». Голос у нее зазвенел, щеки раскраснелись, когда она заговорила про стремление каждого человека обрести собственное гнездо. Я рассказал ей про особняки на Манхассете и Шелтер-Рок, и что они символизировали для меня в детстве. Похоже, история ей понравилась.

Отец Сидни поднялся, сунул руки в карманы брюк и вроде как вскользь задал вопрос о моей семье. Я стал рассказывать про маму, и он улыбнулся.

– А отец?

– Вообще я познакомился с ним совсем недавно.

Он нахмурил лоб – сложно сказать, с сочувствием или неодобрительно. Мать Сидни тут же сменила тему, спросив, что я изучаю в Йеле. Кем