Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист - Астрид Линдгрен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он рассчитал правильно. Пилот бдительно смотрит в ту сторону, откуда доносится клич индейцев, и не видит, как мимо, словно молния, проносится тоненькое мальчишеское тело.
Калле плывет под причалом. Плывет беззвучно, как не раз плавал во время войны Роз. Вскоре он уже добрался до края причала и очутился у самого самолета.
Он осторожно выглядывает из воды и через открытую дверцу кабины видит летчика. Он видит и профессора, но что гораздо важнее — профессор видит его. Летчик неотрывно смотрит в сторону леса и не знает, что творится у него под носом. Калле поднимает нож и делает вид, что наносит несколько ударов, чтобы профессор понял, зачем он явился.
И профессор понимает. И догадывается также, что надо делать ему самому. Если Калле начнет орудовать ножом, в самолете, несомненно, раздастся шум, который не сможет не услышать пилот. Если его внимание не отвлечет еще худший шум с противоположной стороны…
Профессор берет на себя ответственность за этот шум. Он начинает кричать, скандалить и топать ногами. Пусть летчик думает, что он сошел с ума, — да, по правде говоря, просто чудо, что профессор еще не рехнулся.
При первых громких криках пленника пилот в ужасе вздрагивает. Он пугается от неожиданности. Потом свирепеет от испуга.
— Заткнись! — говорит он с каким-то своеобразным иностранным акцентом. Он не очень хорошо знает шведский язык, но это выражение он запомнил.
— Эй ты, заткнись! — повторяет он, и благодаря своеобразному акценту голос его звучит почти добродушно.
Но профессор продолжает кричать и топать ногами.
— Я буду скандалить сколько вздумаю! — кричит он, чувствуя в эту минуту, как в самом деле приятно топать ногами и шуметь. Это успокаивает его напряженные нервы.
— Эй ты, заткнись, — говорит летчик, — а не то я расквашу тебе нос!
Но профессор кричит не умолкая, а внизу, у самой воды, быстро и методично работает Калле. Совсем рядом с ним находится левый понтон самолета. И он раз за разом всаживает в него нож, ударяет всюду, куда только может добраться. Через множество маленьких дырок начинает просачиваться вода. Калле доволен своей работой.
«Да, да, в конце концов вам бы пригодился пуленепробиваемый металл, когда кругом все рушится», — думает Калле, плывя обратно под причалом.
— Эй ты, заткнись! — снова довольно добродушно говорит пилот.
И на этот раз профессор слушается его.
18
Вторник, первое августа, время — шесть часов утра. Солнце светит над островом Кальвён, над голубым морем, цветущим вереском, травой, мокрой от росы. Ева Лотта стоит в кустах, ее рвет. Неужели она будет плохо чувствовать себя всю жизнь всякий раз, когда вспомнит это утро? Ни она и никто другой из тех, кто был тогда на острове Кальвён, не забудут его.
А все этот выстрел! Где-то в лесу стреляли. Где-то вдали, довольно далеко от них. Но зловещее эхо так громко отозвалось в утренней тишине, что выстрел мучительно резко ударил по их барабанным перепонкам. Ей сделалось дурно, она ушла в кусты, и ее стошнило.
Калле, Ева Лотта и Андерс не знали, кого задела эта пуля. Знали только, что в лесной чаще скрываются Расмус и Никке, а с ними жестокий человек, который вооружен. И ничего нельзя сделать. Только ждать, хотя хорошенько никто не знал, чего именно. Ждать — пусть случится что угодно, только бы изменилось это невыносимое положение. Ждать до бесконечности. Может, вот так будет всегда: раннее утреннее солнце над длинным причалом, самолет, который покачивается на воде, маленькая белая трясогузка, хлопотливо семенящая ножками среди поросших вереском кочек, бурые муравьи, ползающие по валунам за кустами, где ребята лежат на животе и ждут. А там, в лесной чаще, ничего, кроме тишины. Неужели так и в самом деле будет продолжаться целую вечность?..
У Андерса прекрасный слух, и он слышит это первым.
— Я кое-что слышу, — говорит он. — По-моему, идет моторная лодка!
Ева Лотта и Калле прислушиваются. Да, правда, слабый-слабый треск мотора слышен где-то далеко в море. В этих заброшенных шхерах, которые кажутся забытыми богом и людьми, слабый треск — первый сигнал, который доносится к ним из внешнего мира.
За пять дней, что они были на острове, здесь не появился ни один человек, ни одна моторная лодка, ни даже маленький челнок рыбака, приплывшего ловить окуней. Но сейчас где-то в заливе плывет моторная лодка. Не плывет ли она сюда? Кто знает? Здесь так много заливов и проливов! Скорее всего, она плывет совсем в другую сторону. Но если она плывет сюда — нельзя ли выбежать на причал и во всю силу легких крикнуть: «Сюда, сюда, спешите, пока не поздно!» А вдруг в этой лодке маленькая веселая компания отдыхающих, которые машут руками, смеются и плывут дальше и вовсе не собираются подплывать ближе и выслушивать, в чем дело?
С каждой минутой все труднее выносить неизвестность.
— После этого нам уже никогда больше не бывать нормальными людьми, — говорит Калле.
Но Ева Лотта и Андерс не слушают его. До них не доходит ничего, кроме этого треска моторки, который слышится с моря. А треск все усиливается. И вскоре вдали показывается лодка. Вернее, лодки — их по крайней мере две!
Но вот из леса появляются люди! Это — Петерс. А за ним по пятам следуют Блум и Сванберг. Они бегут к самолету, словно речь идет о жизни и смерти. Может, они тоже слышали треск моторок и испугались? Никке и Расмус не показываются. Значит ли это, что… нет, они не в силах подумать, что это означает! Глаза их следят за Петерсом. Он уже возле самолета и влезает в кабину к профессору. Для Блума и Сванберга там явно места нет. Дети слышат, как Петерс кричит своим подручным:
— Спрячьтесь пока в лесу! Вечером вас заберут!
Жужжит пропеллер. Самолет начинает дергаться взад-вперед над водой, и Калле кусает губы. Сейчас выяснится, удался ли его саботаж.
Самолет дергается взад-вперед. Взад-вперед над водой. Но подняться он не может. Самолет тяжело клонится налево, клонится все ниже и ниже и наконец опрокидывается.
— Ура! — забыв обо всем на свете, кричит Калле.
Но тут он вспоминает, что там, в самолете, находится и профессор, и когда он видит, что самолет начинает тонуть, его охватывает беспокойство.
— Идем! — кричит он Еве Лотте и Андерсу.
И они выбегают из кустов — одичалое маленькое войско, которое так долго сидело в засаде.
Самолет утонул в заливе. Его больше не видно. Но в воде плавают люди. Калле, Андерс и Ева Лотта в волнении пересчитывают их. Да, там трое.
И тут неожиданно появляются моторные лодки. Моторные лодки, о которых они почти успели забыть. О, не может быть! На носу одной из них стоит…
— Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк!
Они кричат так, что у них чуть не лопаются голосовые связки.
— О, это дядя Бьёрк, — плачет Ева Лотта, — милый, славный, как здорово, что он здесь!
— А сколько с ним полицейских! — обезумев от радости, кричит Калле.
В заливе — сплошная каша. Дети видят лишь, как мелькают полицейские мундиры и спасательные круги, видят людей, которых вытаскивают из воды. По крайней мере, они видят, как вытаскивают двоих. А где же третий?
Третий плывет к берегу. Видно, он не желает, чтобы ему помогали. Рассчитывает спастись самостоятельно.
Одна из моторных лодок направляется к нему. Но Петерс значительно ее опережает.
Вот он уже у причала. Крепко цепляется за него, взбирается наверх и быстро бежит прямо к тому месту, где находятся Андерс, Ева Лотта и Калле. Они снова прячутся в кустах, потому что тот, кто бежит, доведен до отчаяния и они боятся его!
Вот он совсем рядом с ними, и они видят его глаза, полные ненависти и разочарования. Но он ничего не замечает. Он не видит за кустами маленький боевой отряд. Он не знает, что его злейшие враги так близко. Но как раз в тот момент, когда он пробегает мимо, его путь преграждает худая, узкая мальчишеская нога. С яростным ругательством падает он ничком среди кочек, поросших вереском. И вот они уже наваливаются на него, его враги, все трое сразу. Они лежат на нем плашмя, держат скованными его руки и ноги, прижимают его голову к земле и кричат так, что на острове отзывается эхо:
— Дядя Бьёрк, дядя Бьёрк, на помощь!
И дядя Бьёрк приходит на помощь. Разумеется, приходит. Ведь он еще ни разу не изменял своим друзьям, храбрым рыцарям Белой Розы.
А в лесной чаще лежит, уткнувшись в мох лицом, человек, рядом с ним сидит маленький мальчик и плачет.
— Смотри, Никке, у тебя ведь кровь течет, — говорит Расмус.
На рубашке Никке — красное пятно, и оно быстро расплывается. Расмус тычет в пятно грязным указательным пальчиком:
— Какой дурак этот Петерс! Он стрелял в тебя, Никке?
— Да, — отвечает Никке таким тоненьким и странным голосом. — Да, он стрелял в меня… но ты не плачь из-за этого… Главное, ты спасен!
