Крылья Победы - Сергей Руденко

Надеясь ошеломить противника в момент атаки, мы понимали, что не сломим его волю к сопротивлению. Немцы как на земле, так и в воздухе будут драться с отчаянием и упорством обреченных.

Нам было известно много фактов фанатизма гитлеровцев. В частности, во время боев за ликвидацию вражеского плацдарма на восточной стороне Одера в районе Франкфурта. После артиллерийской подготовки наши воины пошли в атаку, гитлеровцы начали отходить. Вдруг из немецких окопов выбегает женщина и кричит: «Что вы, мужчины, отступаете? Вот я — женщина, но готова умереть за Германию!» И тут же падает. Видимо, нужно было любыми средствами создать эффект. Когда взяли вражеские окопы, то убитой не нашли. Это был спектакль для разжигания фанатизма.

В наши руки попал приказ гитлеровского командования, в котором говорилось: «Борьба должна вестись с фанатизмом, фантазией, со всеми средствами обмана, с хитростью на земле, в воздухе и под землей».

Советские воины твердо знали, что от них требуется последнее напряжение для завоевания победы Командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации разъясняли бойцам политическое и военное значение Берлинской операции как завершающего удара по немецко-фашистским захватчикам. По плану политотдела организовали встречи летчиков с воинами стрелковых и танковых частей. Побывавший у пехотинцев командир звена 724-го штурмового авиаполка старший лейтенант Чебаков заявил: «Мы по-настоящему увидели жизнь славных пехотинцев, побывали у них в траншеях, под огнем орудий и минометов. Теперь, когда я буду пролетать над своими друзьями, вспомню, как им трудно, и буду сильнее бить врага».

Одна из действенных форм мобилизации воинов на успешное выполнение боевых задач — митинги личного состава авиационных частей. Пламенные выступления прославленных командиров, лучших воздушных бойцов вдохновляли людей на славные дела, умножали их силы в борьбе за полное искоренение немецкого фашизма, способствовали повышению наступательного духа.

Страстным призывом к смелым и решительным действиям звучало обращение Военного совета фронта к воинам: «Войска нашего фронта прошли за время Великой Отечественной войны тяжелый, но славный путь. Боевые знамена наших частей и соединений овеяны славой побед, одержанных над врагом под Сталинградом и Курском, на Днепре и в Белоруссии, под Варшавой и в Померании, в Бранденбурге и на Одере… Славой наших побед, потом и своей кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него, первыми произнести грозные слова сурового приговора нашего народа немецким захватчикам. Призываем вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой. Вперед, на Берлин!»

Накануне решающей операции лучшие летчики и штурманы выразили желание идти в бой коммунистами. В дни подготовки и штурма Берлина было принято в партию две тысячи авиаторов, почти в пять раз больше, чем в январе 1945 года Командир звена 779-го бомбардировочного авиаполка капитан С. В. Сигодняев в своем заявлении писал: «В дни решающих боев мое наивысшее желание — стать коммунистом. Я не пожалею сил, а если потребуется, и жизни за дело ленинской партии, за нашу победу».

К середине апреля воздушная армия закончила подготовку к Берлинской операции. В ходе этой огромной работы мне было трудно, как никогда раньше. В первых числах марта со мной приключилось что-то необычное — я заболел. Поднялась температура, начало знобить. Врачи исследовали, но диагноз поставить не могли. Судили-рядили и решили: может быть, малярия. Взяли кровь, проверили — ничего не обнаружили. Мне ввели специальные вещества, опять взяли кровь. На сей раз предположение подтвердилось: трехдневная малярия. Лечили меня обычным путем. Приступ пройдет — я здоров, хожу, жду нового.

Так, с выходом наших войск на Одер и во время всей Берлинской операции меня душила болезнь. Три дня приступ, потом пауза и опять приступ. Я уже стал заметно сдавать. Но на войне никто с болезнями не считался. Как-то само собой все привыкли к моей малярии — и я, и подчиненные, и начальники. Приду, бывало, на доклад к Г. К. Жукову с температурой под сорок, лицо румяное, возбужденное. Георгий Константинович, выслушав доклад, спрашивал: «Что, началось?" Я отвечал: „Началось“. „Ну поезжай, отлежись“. Он-то знал, что лежать мне некогда.

Приехал однажды ко мне генерал Ф. П. Полынин, командующий ВВС Войска Польского. Сидели мы на КП у меня в комнате, беседовали. Приходили офицеры штаба, докладывали итоги, приносили подготовленные приказания. Я все рассматривал, подписывал. Примерно к полуночи я взял из стола термометр и сунул под мышку. Подержал минут десять и подал Полынину:

— На, посмотри.

Он посмотрел и глазам не поверил.

— Что это, — говорит, — термометр неисправный?

— А сколько там? — спросил я.

— Сорок и одна десятая.

— Значит, исправный, — ответил я. — Бывает и больше.

— То-то я вижу, — сказал Полынин, — что у тебя щеки покраснели, возбуждение на лице какое-то болезненное.

— Приступ малярии начался, — объяснил я ему. — Пройдет день, и температура пойдет на убыль. А через три дня будет в норме.

— Как же ты работаешь? — удивился Полынин.

— Ты же видишь. Высокая температура бодрости придает, живее крутишься.

Приближался день начала наступления. Метеорологи предсказывали сложные метеоусловия. Но нас это не волновало. Весной на Одере — густые дымки. И летчики уже к ним привыкли.

Нас беспокоило другое — как бы авиация противника не нанесла в последний момент массированный удар по нашим группировкам. Особенно плотные боевые порядки были в 5-й ударной, 8-й гвардейской и в 3-й ударной армиях. За ними стояли танковые армии и корпуса. Наши истребители не спускали глаз с плацдармов. Чем ближе был решающий день, тем больше нарастало беспокойство.

Особенно нас насторожило сообщение зенитчиков о появлении в воздухе необычных спаренных самолетов противника. Оказалось, фашисты стали подвешивать «юнкерсы» под «Фокке-вульф-190», как гигантские бомбы.

Такую вот «этажерку» и засекли наши зенитчики. Соединенные вместе, две машины подошли к переправе через Одер. На том и на другом работали моторы. На высоте 800 — — 900 метров «фоккер», в кабине которого сидел летчик, отделился, резко отвернул в сторону и ушел на запад. А «юнкерс» продолжал планировать под тем же углом. Зенитчики приготовились к стрельбе. Но самолет-бомба, начиненный взрывчаткой, не дойдя до переправы, врезался в землю и взорвался. В радиусе 150 метров были разрушены каменные дома, возникли пожары.

После войны стало известно, что гитлеровцы успели применить против советских и союзных войск 200 таких систем, имевших кодовое название «Отец и сын». Двенадцать раз фашисты пытались доставить на подвеске «фоккеров» бомбардировщики с взрывчаткой к мостам через Одер. Два из них сбили наши летчики М. Петров и В. Петкевич. Одна «этажерка» была уничтожена зенитчиками.

Остальные не попали в цели. Расчет врага на разрушение наших переправ не оправдался.

Что касается налетов обычных самолетов, то тут противник испытывал затруднение. Германское командование, наверное, видело, что у нас созданы крупные группировки, но атаковать их с воздуха не решилось, так как опасалось наших истребителей и зенитной артиллерии. Любой налет гитлеровской авиации был чреват для нее большими потерями. А это могло ослабить оборону Берлина.

В штабе нашей воздушной армии заканчивались последние приготовления к боевым действиям. Оперативная группа 18-й воздушной армии рядом, в соседнем домике, уточняла назначенные ей цели.

На нашем КП располагался командующий ВВС главный маршал авиации А. А. Новиков со своими помощниками. Отсюда он давал указания С. А. Красовскому и К. А. Вершинину, и мы постоянно имели свежие данные об обстановке.

Наконец настал день наступления. В частях состоялись митинги. Воздушные бойцы и командиры выражали свое стремление с честью выполнить поставленные задачи. Мне запомнилось, как звучали слова клятвы-призыва командира 175-го штурмового авиаполка: «Боевые товарищи! В боях за Берлин прославим еще раз наш Краснознаменный Суворовский полк. Не посрамим гвардейского Знамени, политого в упорных боях кровью лучших наших воинов. Летный состав покажет при штурме Берлина возросшее боевое мастерство, лютую ненависть к врагу, безграничную преданность матери Родине. Вперед, штурмовики! Вперед, гвардейцы! На штурм Берлина!»

Мы заранее отправились на наш КП, расположенный вблизи фронтового командного пункта. Ехали туда с большим волнением. Мы знали, что это заключительная операция, что наши войска должны окончательно разгромить противника Но вместе с тем все прекрасно понимали, что предстоят ожесточенные бои, в которых фашисты будут драться до конца.

Меня особенно беспокоило управление авиацией во время боев в Берлине. В таком крупном городе мы еще не воевали. Там очень сложно ориентироваться при отыскании целей. Мы основательно обдумали, как будем показывать летчикам цели, провели в частях занятия со всеми экипажами, снабдили их картами крупного масштаба. Слово теперь было за летчиками.