Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

На одном из перевалов мы обогнали двух верховых охотников со старинными ружьями и сошками за плечами. Охотники гнали трех сарлыков, а один вез поперек седла маленького белого сарлычонка. Тот покорно лежал и, поднимая свою до комичности короткую и тупую, почти кубическую мордашку, бесстрашными черными глазами провожал наши машины.

Цецерлэг — самый приятный из всех виденных мною аймаков. Это настоящий городок, есть и двухэтажные каменные постройки. Много домов с садами и кустарниками в палисадах, везде заборы из распространенной в Улан-Баторе неокоренной лиственницы. Над городком господствуют серые кручи гор — обнаженные скалы, кое-где утыканные редкими лиственницами. У этих круч — большой монастырь с четырьмя храмами тибетской архитектуры. Теперь от них остались только пустые стены, окруженные множеством крохотных деревянных домиков — отдельных келий. Над монастырем, на середине высоты скалистой кручи, большое изображение бурхана — Будды, высеченное внутри овала из какой-то удивительно прочной красной краски, покрывающей поверхность скалы. Рядом еще два меньших изображения.

Перед Цецерлэгом — округлый зеленый бугор, совершенно скрывающий аймак с востока. Но стоило нам подняться на его вершину, как весь городок оказался прямо под носом. Сразу за аймаком, на западе, начинался подъем на перевал. С левой стороны к дороге подходил чудесный свежий лес — лиственницы, изредка кедры с полянами, усеянными желтыми и белыми цветами.

Необычайно длинный извилистый спуск за перевалом привел нас в горную долину. Густой лес хмурился с обеих сторон дороги. Кричала кукушка, верещали сойки, и стало казаться, будто мы совсем не в Монголии — настолько слился для нас облик страны с гобийскими пустынями. Спуск продолжался двадцать четыре километра. Дорога, покрытая ярким охристо-желтым песком, вилась по свежей зеленой траве вдоль темной стены леса с пятнами заледеневшего снега в тенистых местах. Наконец горы расступились, и мы выехали в широкую безлесную котловину. Опять встретились среднеазиатские речные долинки: широкая галечная россыпь, вдоль русла — заросли тополей, и у самой воды — ивняка. Деревья росли прямыми рядами, как будто нарочно посаженные. Кое-где виднелись белые домики, и повсюду — много юрт. Дальше лес занимал лишь северные склоны. Иногда деревья торчали частоколом на самом гребне хребтов, иногда лес спускался почти до подошвы гор. Большое впечатление оставила одна гора, могуче возвышавшаяся над дорогой на краю широкой равнины. На верхушке горы — гряда обнаженных скал, с северной стороны которой висел над кручей маленький клок леса — низкие раскидистые лиственницы.

Безлесные горы Хангая другие, нежели горы Гоби. Тут мало голого камня — это мягкие по очертаниям увалы, сплошь заросшие редкой бледно-зеленой травой. Природа Хангайских гор оправдывает название „Хан-гай“ („обильный“, „сытый“). Здесь даже обнаженные скалы округлы, с выпуклыми боками, сглаженные ветром, добродушного светлого цвета. Кажется, что самые горы — сытые. Гобийские скалы ощерены, со впалыми боками, почерневшие от пустынного загара, — у них действительно голодный вид.

Вдалеке перед нами — серые пологие купола высоких гольцов. Их склоны, как рубцами, были покрыты косыми висячими долинами, в которых лежал снег. Белые ребра гольцов сияли неимоверно ярко в голубой небесной дали.

Множество сарлыков встречалось на нашем пути, и мы хорошо познакомились с этими интересными животными. Прежде всего привлекали внимание их пушистые лошадиные хвосты. Они уморительно задирали их вверх, и тогда пышные султаны жестких волос развевались по ветру, как флаги. Хвосты яков имеют серьезное биологическое значение, служа сигналами, необходимыми для стадных животных, чтобы издалека распознавать своих ближних и двигаться один за другим в темноте и в бурю. Для этой же цели служат, например, белые „зеркала“ на заду у оленей, антилоп и других животных. Фигура сарлыка своеобразна и отлична от обычного рогатого скота, особенно когда животные пасутся. Шея у яков посажена сравнительно низко, передний край холки отвесный. Очень забавны скачущие сарлыки. Они мчатся прыжками, высоко задирая хвост. Самые большие быки, с шерстью, свисающей от брюха до земли, обычно невозмутимы и неподвижны. Рога яков — велики: тонкие, острые и высокие, часто нелепо закручены — один рожище вниз, другой вверх или вперед. Это придает животным устрашающий вид, хотя и комолые их собратья тоже имеют суровый облик со своими мохнатыми, широколобыми головами и притупленными мордами.

Мы ехали после заката, стараясь дотянуть до станка Хурмэин („Базальтовый“), расположенного среди цветущих незабудками и лютиками мочажин в небольшой котловине у входа в грозное ущелье. Вечер становился все холоднее, и хотелось заночевать в доме. Однако помещение станка оказалось занятым рабочими геологической экспедиции. Мы повернули на широкий склон долины и по крутому подъему подъехали к самой опушке корявого низкого леса.

Тепло большого костра заменило нам ночлег под крышей. Только вставать утром было трудновато: ночью хватил порядочный мороз, и все покрылось инеем. Почему-то я долго не мог заснуть. Глядя на освещенный луной склон гигантской горы на противоположной стороне долины, я смотрел, как удлинялась ее многокилометровая тень, и думал о пройденном пути.

Около Арахангая я видел такие же отложения, как и в Южной Гоби, около Ноян сомона. Мощные пласты глыбовых песчаников, чередуясь со слоями углистых сланцев и массивами конгломератов, образовывали исполинскую толщу континентальных пород. Теперь для меня было ясно, что американские геологи, назвавшие эти отложения „серией Цеценван“ (по китайскому названию города Цецерлэг), допустили серьезную ошибку, определив возраст их как юрский. На самом деле толща континентальных пород около Арахангая относилась к концу палеозойской эры и, вероятно, к эпохе нижней перми. Здесь породы имели несколько другой вид, чем в Гоби, так как не были покрыты коркой черного пустынного загара. Обширные массивы базальтов, долеритов, порфиритов и других основных эффузивных (излившихся на поверхность земли) пород свидетельствовали о столь же сильном вулканизме, как и в Южной Гоби. Я уверен, что в области развития Арахангайской толщи должны найтись древние вулканические конусы.

Мы не успели отъехать и нескольких километров от ночлега, как нас встретила сплошная наледь, вытянувшаяся вдоль дороги у русла реки. Резким, пронизывающим холодом дуло по ущелью. Здесь, в тени огромной горы, было мрачно, и мы попали сюда с солнечного плато совершенно как в погреб. Начинался подъем на громадный перевал, называвшийся Ихэ-даба („Великий перевал“). Двадцать шесть километров поднимались мы по убийственной дороге из гранитных плит, по ребрам крупных камней и россыпям остроугольных кусков кварцевых и диоритовых жил. Спуск был не лучше и еще более длинен. Машины, неистово раскачиваясь и содрогаясь, тащились на второй или третьей передачах. При каждом резком толчке нога шофера невольно сильнее прижимала газ. Машина отвечала на это более сильным воем передач. Совпадение толчка и воя давало полное впечатление живой реакции измученного существа. Наполненные бензином бочки глухо рокотали в кузове, и обычные опасения все сильнее беспокоили меня. Течь в протершихся бочках, попадание бензина на раскаленную выхлопную трубу и страшный пожар машины — вот о чем не перестаешь думать, когда везешь бензин в бочках в дальнем маршруте и по плохой дороге. А здесь, на страшных камнях высоченных перевалов, эта тревога особенно вырастала.

У высшей точки перевала стояло обо в несколько метров высотой — куча камней в десятки тонн весом. Со всех сторон нас обступили исполинские платообразные гольцы — удивительно ровные столовые горы. У крутых, как ножом обрезанных, краев их плато в каждом углублении склона сверкали снеговые пятна. Кое-где виднелись остатки размытых корытообразных долин, или отрогов, и широкие полуцирки, называемые геологами „кары“, врезанные в верхние края столовых гор. Это означало, что здесь когда-то были горные ледники, вероятно, в эпоху более влажного климата.

Еще долго шла безотрадная дорога по большим белым камням, как по костям. Еле ползущие машины выли и содрогались, как в судорогах, под холодным резким ветром и бледным высоким небом. Потом светлые граниты сменились красными роговиками и кремнистыми сланцами. Камни стали мельче, но перевалы, хотя и менее высокие, шли один за другим. Русла полувысохших речек пересекали дорогу. Заваленные крупной галькой, серой вперемешку с белой, они казались полосами грубой ткани.

Мы с Вылежаниным ушли далеко вперед и остановились на самом верху перевала, чтобы подождать отставших товарищей. Отойдя в сторону от перегретой машины, мы растянулись на земле. Позади нас, на востоке, далеко вниз уходила извилистая долина и без конца тянулись гряды низких безлесных гор вплоть до ровной стены гольцов. Впереди, на западе, горы становились ниже, и удаленная равнина тонула в дымке нагретого воздуха. По сторонам уходили за горизонт слабо всхолмленные зеленые равнины плоскогорья. Поразительное одиночество и пустота как бы отрезали нас от всего мира. Одинокая машина на высоченном плато стояла наедине с небом и облаками, ползущими на уровне земли. Это незабываемое зрелище могло служить символом борьбы человека с бесконечными просторами Монголии.