Грязная любовь - Меган Харт

Мой телефон зазвонил снова.

– Фак, – промямлила я.

– Так и есть, – сказал Дэн, и мы засмеялись.

Смех, как и манера общения Дэна – эта его легкость и непринужденность, – толкнул меня за черту. Оргазм наступил почти сразу. Я всхлипнула, вцепившись в плечо Дэна, и достаточно сильно, чтобы остался след. Телефон звонил. Откровенно говоря, это уже стало выводить меня из себя.

Почти сразу после меня кончил Дэн с приглушенным хриплым стоном и толчком такой силы, что кресло заскользило по полированному паркету. Мы сели удобнее, наше дыхание звучало в унисон. В этот момент снова зазвонил телефон, и дыхание у меня пресеклось.

– Мне лучше ответить.

– Достанешь? – Дэн сжал меня за бедра. – Я подержу.

Проще, конечно, было бы встать, но Дэн соблазнил меня ему поддаться. Я наклонилась назад, пальцем подхватив сумку и дергая ее на себя, в то время как Дэн помог мне привстать.

– Ты очень гибкая, – сказал он. – Думаю, несколько позиций из книги тебе по силам.

Я снова засмеялась, хотя от звонка телефона была уже готова заскрежетать зубами. Если бы звонок был один, то все нормально. Четыре могли означать, что звонила моя мать. Я нажала на кнопки, чтобы прослушать голосовую почту, после чего удалила сообщение. Спокойно, не проявляя никаких внешних признаков своего состояния. Так, во всяком случае, мне казалось. Однако, встретив вопрошающий взгляд Дэна, поняла, что мне просто хотелось так думать и на самом деле я себя выдала.

– Ты побелела как мел. – Дэн потер мои руки. – Что случилось?

– Отец, – ответила я слабым, каким-то чужим голосом. – Он умирает.

Глава 17

Будь у меня выбор, я поехала бы без Дэна. Но он не стал спрашивать. Я не успела прийти в себя, а он уже меня помыл, одел и усадил на пассажирское сиденье своей машины. Нет, то, что он меня отвез, было даже хорошо. Сомнений не было – сядь за руль я сама, и аварии было бы не избежать, раз я не смогла справиться даже с ремнем безопасности, так как пальцы у меня дрожали. Дэну пришлось перегнуться, чтобы его застегнуть.

Мы доехали до госпиталя, и я успела сказать отцу «прощай» – за неимением других слов. Мать дежурила у его постели и не собиралась оставлять свой пост, исполняя роль вдовы-мученницы, даже ради своей девочки-вундеркинда.

Мне оставалось только сесть по другую сторону от отца и взять его за руку – она была сухой, как хворостина. Этот мужчина учил меня читать, брал с собой на рыбалку, показывал, как насаживать на крючок приманку. Он научил меня свистеть, засунув два пальца в рот. Проводил меня до остановки детсадовского автобуса в мой первый день и заплакал. В отличие от матери.

Мужчина, который приходился мне отцом.

Он умер, не оставив мне даже нескольких мудрых изречений. Даже не открыв глаз. Я ждала, держа его руку обеими руками, хоть какого-то признания. Чего-нибудь. Какого-нибудь знака, что он знал: я рядом. Что он этому рад. Что ему жаль. Или хотя бы не жаль. Я ждала, что он узнает меня, но он просто ушел, не сказав мне ничего. Я была разочарована, зла, охвачена горем, но не удивлена.

Моя мать как будто не понимала, что отец умер, пока я не положила его руку и не встала. Она взглянула на меня сузившимися глазами и жестко, немного ехидно усмехнулась. «Трусиха», – говорил ее взгляд.

– Опять сбегаешь.

– Он мертв, мама, – холодно произнесла я, хотя и не хотела этого тона.

Мать взглянула на него и принялась завывать. Она причитала и голосила, как мифические банши – те самые, что появляются слишком поздно, чтобы предупредить человека о грядущей смерти, но вовремя, чтобы завопить, что ничего поделать уже нельзя.

В палату хлынули медсестры. Меня оттеснили, отодвинули, проигнорировали, чтобы начать свою суету. Мне было все равно. В этой комнате мне делать было нечего. Мои каблуки процокали по гулкой плитке холла. Я слышала, как сестры призывают мою мать успокоиться. Слышала обсуждения, не дать ли ей «чего-нибудь». Некоторое время спустя настала тишина, но к тому моменту я уже дошла до конца коридора и толкнула двери. Дэн сидел на диванчике цвета рвоты студентов после вечеринки в комнате ожидания и пил кофе из пластикового стаканчика.

При виде меня он тут же встал.

– Как он, Элли?

– Мертв, – без эмоций произнесла я. – А моя мать уже нацепила на себя новую роль долбано-истеричного призрака.

Лицо Дэна перекосилось, он потянулся ко мне, но я отступила.

– Мне нужно выпить.

Он протянул мне свой кофе, я качнула головой. Наши глаза встретились. Не знаю уж, что он в них прочел, поскольку мне сложно вспомнить свои чувства в тот момент. Если я вообще могла что-либо чувствовать. Кажется, я немного злилась, но помнится все смутно, словно смотрю в замутненную воду.

– Через улицу есть бар, – сказал Дэн.

– Прям как по заказу, – последовал мой обалденно остроумный ответ, но, как и в первый день нашей встречи, я позволила Дэну увлечь меня туда.

Казалось самым естественным выпить за упокой души отца джина с тоником – эту выпивку предпочитал он сам. До такой степени отупения я никогда не напивалась. Вдрызг, до чертиков. Или, пользуясь любимой фразой отца, которую он любил повторять до того, как алкоголь отбивал у него всякую охоту трепать языком, «изрядно нализалась».

Я помню, как мы шли в этот бар – уютненький пабик с названием «Кленовый лист», – а вот как из него выходила, не помню. Кажется, припоминаю, как мы долго бродили по темным улицам. Я пела. Впрочем, мне это могло присниться. Вот что я точно помню – это содержимое унитаза и стук крови в ушах, когда меня над ним выворачивало.

Не нужно обладать особым воображением, чтобы представить себе, каково человеку, вроде меня, которому не слишком-то уютно в обществе, даже когда он в полном порядке, не говоря уже о том, когда он абсолютно не в норме. То, что до такого состояния я довела себя сама, не могло служить утешением, а только вызывало у меня еще больший стыд. Я вряд ли сейчас так уж сильно отличалась от тех червячков, которых училась насаживать на крючок под руководством отца. Я материлась. И, откровенно говоря, подвергалась опасности утонуть в рвотных массах.

Дэн, который мог бы просто уйти – и я не стала бы его за это попрекать, – оставался со мной все время. Он принес мне имбирный эль и соленые крекеры, которые тут же вышли из меня обратно. Он удерживал мои волосы, чтобы они не падали мне на лицо, а затем нашел в моем ящике резинку. Он мочил и прикладывал мне на шею тряпки. Более того, он сидел и гладил мне спину, пока я либо плакала, либо меня рвало, а иногда все вместе.

Для того чтобы возникли избитые фразы, есть причина. Например, то, что время перед рассветом самое темное. Я узнала об этом, проведя всю ночь на карачках, раз за разом выворачивая кишки и утратив над собой всякий контроль.