Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что такое социалистический реализм? Что означает это странное, режущее ухо сочетание? Разве бывает реализм социалистическим, капиталистическим, христианским, магометанским? Да и существует ли в природе это иррациональное понятие? Может быть, его нет? Может быть, это всего лишь сон, пригрезившийся испуганному интеллигенту в темную, волшебную ночь сталинской диктатуры? Грубая демагогия Жданова или старческая причуда Горького?»
Ирония в словах Синявского достаточно прозрачна. Для признания его позиции противоречащей интересам правящей компартии достаточно всего лишь поставленных в статье вопросов:
«Что вы смеетесь, сволочи? Что вы тычете своими холеными ногтями в комья крови и грязи, облепившие наши пиджаки и мундиры? Вы говорите, что это не коммунизм, что мы ушли в сторону и находимся дальше от коммунизма, чем были в начале? Ну, а где ваше Царство Божие? Покажите его! Где свободная личность обещанного вами сверхчеловека?»
А дальше читаем и вовсе «неприличное»:
«Да, мы живем в коммунизме. Он так же похож на то, к чему мы стремились, как средневековье на Христа, современный западный человек – на свободного сверхчеловека, а человек – на Бога. Какое-то сходство все-таки есть, не правда ли?»
И наконец, основной тезис, достаточно откровенно сообщающий о том, как автор представляет себе положении в СССР:
«Даже самый либеральный бог дает лишь одну свободу выбора: верить или не верить, быть с ним или с Сатаной, идти в рай или в ад. Примерно такое же право предоставляет коммунизм. Тот, кто не хочет верить, может сидеть в тюрьме, которая ничем не хуже ада».
Суд усмотрел в произведениях Синявского и Даниэля признаки «антисоветской агитации и пропаганды». Андрей Синявский был приговорен к семи годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима, а Юлий Даниэль – к пяти годам лагерей.
После того, как отзвучали протесты возмущённой общественности, среди ближайшего окружения опальных литераторов возник вопрос: кто сдал? Было несколько версий, от предположения, что утечка произошла где-то за границей, до подозрения в предательстве Светланы Аллилуевой, которая недолгое время была близка с Синявским и могла жестоко отомстить, оскорблённая то ли тем, что он её в какой-то степени подставил, то ли тем, что не решился бросить ради неё свою жену. Кое-кто припомнил, что Андрей Донатович, будучи в изрядном подпитии, как-то прокричал: «Я – Абрам Терц!» Но ни одну из выдвинутых версий так и не признали убедительной.
В 1986 году в израильском журнале «22» было опубликовано эссе «Из чрева китова», написанное Сергеем Хмельницким, одним из приятелей Синявского в молодые годы. Публикацию предваряло вступительное слово бывшего отказника Александра Воронеля, основателя и редактора самиздатского журнала «Евреи в СССР», с 1975 году живущего в Израиле. Привожу фрагмент из этого предисловия:
«Поэт С. Хмельницкийй вместе с А. Синявским и Ю. Даниэлем был участником того узкого кружка, из которого изошла эта подпольная литература, а повесть Даниэля (Н. Аржака) "Искупление" целиком посвящена ему. На процессе Синявского-Даниэля Сергей проходил свидетелем…»
Далее Воронель рассказывает о том, как возникло подозрение, будто ещё в конце сороковых годов Сергей Хмельницкий сдал «органам» двух своих сокурсников, осуждённых впоследствии за антисоветскую пропаганду. Подозрение подтвердили сами бывшие зэки после возвращения из лагеря. Учитывая это, признаниям Хмельницкого не следовало бы доверять, однако, на мой взгляд, его исповедь заслуживает внимания. Вот отрывок из неё с несущественными сокращениями:
«Последнюю часть своего выдающегося произведения "Спокойной ночи!" Андрей Донатович Синявский почти всю – больше ста страниц – посвятил мне… Этот портрет ужасен. Я представлен негодяем, подлецом, подонком, органическим предателем… Я убежден, что А. Д. сочинил обо мне вопиющую клевету… А. Д. хорошо описал появление в его, а потом и в моей жизни Элен Пельтье-Замойской… А. Д., добрый друг, познакомил меня с ней. И мы начали общаться, встречаться – чаще втроем».
Далее наступает время для признаний:
«Через месяц с небольшим – в институте, где я учился, меня пригласили в особую комнату. И там, после получасовой беседы – с выяснением обстоятельств знакомства, встреч и предмета разговора, – я стал секретным сотрудником, «сексотом» или, если хотите, стукачом. С подпиской о неразглашении и договоренностью о будущих контактах. Новая доверенная мне работа меня не слишком обеспокоила. Элен вполне лояльно относилась к советской власти… О политике мы вообще не говорили… Так что я имел все основания думать, что даже подробный отчет о высказываниях Элен Пельтье никак не может ей повредить. А большего, кроме отчетов, от меня и не требовали…».
Тут следует несколько слов сказать об Элен Пельтье-Замойской. Дочь военно-морского атташе Франции адмирала Пельтье вышла замуж за польского скульптора Августа Замойского. Во время учёбы в аспирантуре Института мировой литературы имени Горького она познакомилась с Синявским, Даниэлем и Хмельницким. Именно Элен вывозила на Запад рукописи Терца и Аржака, не раскрывая подлинных имён писателей. Позже она стала одной из переводчиц романа Пастернака «Доктор Живаго», состояла в переписке с автором.
Получателем рукописей во Франции был Ежи Гедройц, один из потомков литовских князей, сражавшихся за независимость Польши от России. В те годы он редактировал основанный им парижский литературный журнал «Культура». Гедройца никак нельзя заподозрить в том, что он выдал КГБ Синявского – вот фрагмент из его письма итальянскому коллеге Густаву Герлингу-Грудзинскому вскоре после ареста Даниэля и Синявского:
«К сожалению, ничего не могу сказать о Терце. Синявский арестован, и его обвиняют в том, что он Терц, Юрий [так!] Даниэль – под предлогом, что он Аржак. Опасаюсь, что это провокация с целью получить от меня или западной печати подтверждающий материал».
Гедройц безусловно был заинтересован в продолжении публикаций произведений Терца и Аржака – для него это одно из средств борьбы с ненавистным коммунистическим режимом. Примечательно и отношение Гедройца к судебному преследованию двух литераторов:
«Это доказательство слабости режима, который реагирует истерически. Если Синявский не сломится, его дело может носить принципиальный характер: стать переломным в истории России. Как я Вам говорил, вся эта история – это, в частности,
