Брак по расчету. Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

И вот Лиана вошла в вестибюль. Ее лицо было бледно и неподвижно, как у восковой фигуры; с кос на мокрое платье капала вода, а длинный шлейф оставлял за собой темную полосу на мозаичном полу. Она походила на русалку, явившуюся с морского дна за человеческой душой…

Она скрылась между колоннами, направляясь в уборную, и Ганна бросилась за ней; у девушки от страха волосы стали дыбом. До ее слуха долетели только обрывки того, что вошедшие с Лианой люди рассказывали другой прислуге, слыша в ответ гневные восклицания.

Лиана переоделась с невероятной поспешностью. Она ничего не говорила, только зубы ее стучали — ее трясло как в лихорадке. Из дверей соседней комнаты доносился резкий, крикливый голос неутомимого гофмаршала; можно было расслышать каждое его слово… Он с наслаждением высмеивал своих умерших братьев и их «бродяжническую» жизнь. Гофмаршал коснулся и отдаленного прошлого, чтобы показать, сколько горестей и оскорблений он, истинный сын своего отца, олицетворение добродетелей, присущих истинному дворянину, вынес по милости этих двух «сумасшедших».

На все возражения Майнау он отвечал презрительным смехом: что мог ему сделать этот раздраженный молодой человек, безостановочно шагавший взад и вперед по комнате?

Завтра он должен будет оставить Шенверт, и хотя они оба имели на него одинаковые права, но после всех тех обидных слов, которые злой язык дяди высказал ему, они не только не могли жить вместе, но не могли даже дышать одним воздухом. А что гофмаршал, как старший представитель рода Майнау, не уступит — в этом сомнений не было.

Ганна, насколько возможно, старалась высушить густые косы своей госпожи, помогая ей надеть черное домашнее платье. Взглянув на Лиану, она испугалась и задрожала — таким жутким стало оттененное черным платьем ее бледное лицо с судорожно сжатыми синеватыми губами.

— Баронесса, не ходите туда! — умоляла ее со страхом горничная и невольно схватилась за платье молодой женщины, которая уже подходила к двери соседней комнаты.

Дрожащие, но горячие пальцы коснулись удерживавшей руки и указали на дверь, выходившую на колоннаду. Горничная вышла и слышала, как за ней заперли дверь на задвижку.

— Надеюсь, ты не станешь отрицать, что у Лео чувствуется порядочная доза этой дурацкой крови. Он, к моему отчаянию, нередко пытается демонстрировать этот «гениальный шик», который, к несчастью, как-то прилепился к нашему когда-то почтенному и доблестному имени, — говорил гофмаршал. — Только строгое, благоразумное и богобоязненное воспитание может тут помочь. Еще раз повторяю: только железная рука деда может спасти его, и это так и будет! И хотя бы ты стал заявлять о своих родительских правах во всевозможных судах, Лео мой и останется моим! Впрочем, у тебя есть кем заменить его — твоим приемным сыном Габриелем! Ха-ха-ха!

В этот момент дверь отворилась, и Лиана вошла в зал; остановившись перед креслом, в котором сидел старик, она сказала:

— Мать Габриеля умерла.

— Пусть она низвергнется в адскую пропасть! — крикнул взбешенный гофмаршал.

— У нее была душа, как и у вас, а Бог милосерден! — воскликнула Лиана, и лицо ее немного порозовело. — Вы истинно верующий, господин гофмаршал, и знаете, что Он — справедливый судия… Если бы вы положили на весы ваше знатное происхождение, строгое исполнение вами своих обязанностей, то всего этого было бы недостаточно… Где требуется приговор судьи, там есть и обвиняющий, а она предстоит теперь пред Ним, указывая на следы пальцев на своем горле…

Гофмаршал сначала подался вперед и смотрел на молодую женщину с насмешливой улыбкой, а при ее последних словах откинулся на спинку кресла; от овладевшего им ужаса лицо его исказилось: нижняя челюсть отвисла, рот открылся — он походил теперь на умирающего человека…

Майнау, стоявший на противоположном конце комнаты, подошел к Лиане; он, по-видимому, не разобрал ее последних слов — изменившееся лицо и голос молодой женщины до того поразили его, что он забыл о борьбе за своего сына и кипевший в нем гнев ослаб… Он обнял ее и, подведя ближе к лампе, хотел приподнять ее голову, но, коснувшись ее волос, с ужасом отдернул руку.

— Что это? — воскликнул он. — Твои волосы совершенно мокры! Что случилось с тобой, Лиана? Я хочу это знать.

— Баронесса больна! — воскликнул слабым голосом гофмаршал; он уже выпрямился и выразительным жестом указал на лоб. — Я сразу это заметил по ее театральным движениям, а последние слова подтверждают, что твоя жена перевозбуждена и подвержена галлюцинациям. Пошли за доктором!

Лиана отвернулась и с презрительной улыбкой взяла руку Майнау.

— Ты все узнаешь, Рауль, но позднее… Еще сегодня утром я намекнула, что хотела бы о многом тебе рассказать. Покойница в индийском домике…

— А, вот и опять галлюцинация! — весело засмеялся гофмаршал. — Но где же именно явилось вам это привидение?

— Перед дверью красной комнаты, господин гофмаршал. Один человек охватил руками тоненькую шейку бедной баядерки и сдавил ее так сильно, что она замертво упала на пол.

— Лиана! — воскликнул Майнау в страшной тревоге.

Он привлек ее к себе и положил ее голову себе на грудь; он и теперь еще скорее готов был предположить внезапное помешательство у дорогого ему существа, нежели… допустить возможность покушения на убийство в его «благородном Шенверте».

Гофмаршал встал:

— Я ухожу, я не могу видеть помешанных людей.

В его голосе и движениях сквозило отвращение. Но он не мог держаться на ногах и неверной рукой оперся о спинку ближайшего кресла.

— Успокойся, Рауль! Я докажу тебе, что я не помешана, — сказала Лиана.

Отстранившись от мужа, она подошла к старику. В эту минуту миловидное ее лицо выражало суровую решимость.

— Господин гофмаршал, — продолжала она, — человек этот гонялся за прелестной индианкой ночью по всему саду, чтобы отнять ее у умирающего в красной комнате, так что та принуждена была запереться от него… Посмотри на него, Рауль, — прервала она свою речь, указывая на гофмаршала, который стоял с поникшей головой, — барон фон Майнау хочет отнять у тебя сына под тем предлогом, что только он, как единственный истинно честный и благородный представитель рода, имеет право воспитывать его наследника, но по его вине чуть не угасла человеческая жизнь, а интрига, с помощью которой он вынудил брата отвергнуть Габриеля и его мать, ложится позорным пятном на его «ореол дворянина». Ты можешь не обращать внимания на его угрозы — никогда не отдадут ему Лео!

Но Лиана горько ошибалась, если думала, что при таких обвинениях неминуемо заговорит у гофмаршала совесть. Он быстро пришел в себя. Когда она говорила о Габриеле и его матери, он самодовольно покачивал головой и наконец разразился громким смехом.