Палачи и казни в истоии России и СССР - Владимир Игнатов

Поразительный случай, отмеченный во многих каторжанских преданиях, произошел в 1892 г., когда Комлеву пришлось наказывать плетью двух беглецов — Губаря и Васильева. Эти каторжане, уйдя в побег, взяли с собой заключенного — «корову», которого предполагали съесть в пути. После поимки беглецов в мешке Губаря было найдено обжаренное человеческое мясо. Факт людоедства вызвал чрезвычайное негодование каторжан, и они собрали 15 рублей палачу, чтобы тот во время экзекуции запорол Губаря насмерть. Поскольку людоедство Васильева осталось недоказанным и сам он его всячески отвергал, последнего по решению каторжанских авторитетов было разрешено оставить в живых. Комлев деньги взял и пообещал, что забьет Губаря кнутом независимо от того, к какому количеству ударов тот будет приговорен. Администрация каторги узнала о подкупе палача и постаралась помешать запланированному убийству. Губарь и Васильев были приговорены к сравнительно мягкому наказанию — 48 ударам кнута. Смертельным считалось наказание в 200 и более ударов кнутом, поэтому молодым и здоровым мужчинам перенести подобное наказание было вполне по силам. За экзекуцией наблюдали несколько представителей администрации каторги, и все они сошлись во мнении, что палач работал с одинаковым усердием. Однако результаты порки оказались различны. Губарь после экзекуции был унесен в лазарет и через три дня, не приходя в сознание, умер, а Васильев самостоятельно ушел в тюрьму и прожил еще много лет.

Исследователь каторги Влас Михайлович Дорошевич, бывший на Сахалине и встречавшийся с Комлевым, приводит некоторые факты, характеризующие палача. «Докторов, присутствовавших при наказаниях, поражало озлобление и утонченное мучительство, которому Комлев подвергал своих жертв. Комлев как бы смаковал свое могущество. На экзекуции он надевал особый костюм: красную рубаху, черный фартук, высокую черную шапку. И крикнув: «Поддержись!» — медлит и выжидает, словно любуясь, как судорожно подергиваются от ожидания мускулы у жертвы. Докторам приходилось отворачиваться и кричать: «Скорее! Скорее!», чтобы прекратить это мучительство. «А они меня мало бьют? Всю жизнь из меня выбили», — говорит Комлев, когда его спрашивают, почему он так «лютеет», подходя к разложенному на кобыле человеку.

За покушение на жизнь конвойного или сотрудника администрации каторги заключенные приговаривались к повешению, поэтому помимо порки палач приводил в исполнение и смертные приговоры. Комлев лично повесил 13 человек. Чем-то действительно страшным веет от этого человека, который выкладывает по пальцам, «сколько их всего было», — вспоминал Дорошевич: — «Сначала один в Воеводской… потом еще два в Воеводской… Двух в Александровской… Да двух еще в Воеводской… да еще один… да еще три… да еще один… да еще один… Всего мною было повешено 13 человек». И было жутко, когда он рассказывал мне подробно, как это делал. Рассказывал монотонно, словно читал по покойнику, не говорил ни «казнимый», ни «преступник», а понижая голос: «Первым был Кучеровский. За нанесение ран смотрителю Шишкову его казнили в Воеводской, во дворе. Вывели во двор 100 человек, да 25 из Александровской смотреть пригнали. На первом берет робость, как будто трясение рук. Выпил 2 стакана водки… Трогательно и немного жалостливо, когда крутится и судорогами подергивается… Но страшнее всего, когда еще только выводят, и впереди идет священник в черной ризе, — тогда робость берет…По вечерам было особенно трогательно, когда выходишь, бывало, все «он» представляется». После первой казни Комлев пил сильно: «Страшно было. Но со второй привык и ни до казни, ни после казни не пил. Просят только: «нельзя ли без мучениев». Белеют все. Дрожат мелкой дрожью. Его за плечи держишь, когда на западне стоит, а через рубашку чувствуешь, что тело холодное. Махнешь платком, помощники подпорку и вышибают». Какой ужасный и отвратительный человек, скажете вы. А я знал женщину, ласками которой он пользовался. И у этой женщины еще был мужчина, который избил ее и отнял подаренные Комлевым две копейки» (8).

В 1894 г. Комлеву разрешили жить на поселении. Он женился, купил дом (а это среди ссыльно-поселенцев почиталось за признак немалого достатка), с большим усердием занялся огородными работами. Но, как свидетельствовали каторжанские предания, Комлеву ни разу не удалось собрать урожай со своего огорода: все уничтожали каторжане. Не решаясь напасть на своего палача в открытую, они таким образом сводили с ним счеты, мстили ему за позор его промысла.

В августе 1906 г. в России в чрезвычайном порядке был принят закон о военно-полевых судах для террористов. Закон требовал, чтобы военнослужащих расстреливали, а гражданских лиц вешали. Но из-за нехватки палачей повешение часто заменяли расстрелом, который производился воинскими подразделениями. Командующий войсками Одесского военного округа А. Каульбарс доносил 20 сентября 1906 г. военному министру, что частые казни «через расстрел производят неблагоприятное впечатление на войска». На этом основании он просил отпустить ему аванс на оплату палачей для совершения казней через повешение вместо расстрела. Однако в этой просьбе ему было отказано. Сравнивая отношение к палачам в европейских странах и в России, следует подчеркнуть существенную разницу в восприятии профессии палача массовым сознанием европейцев и русских людей. Для жителя европейской страны палач воспринимался как слуга власти, так же как сборщик налогов или офицер армии. Палачи держали лавки, магазинчики и кабачки, люди знали, кому они принадлежат, и никто не гнушался такого рода соседством. В России же представители всех слоев общества видели в палаче преступника, прежде всего против собственной души, негодяя закоренелого и неисправимого. Палач зарабатывал своим ремеслом деньги на жизнь, но позорил навек свой род и фамилию, и не существовало обстоятельств или доводов рассудка, способных в глазах русского общества извинить выбор палачом своего страшного и постыдного ремесла.

Палачи в Советской России и СССР

Структура палаческого сообщества

Сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции, как только рабочие и крестьяне «взяли власть в свои руки», проблема дефицита палачей была решена. Если во всей Российской империи в 1916 г. насчитывалось 894 жандармских офицера, 38 чиновников и 14 451 рядовой, то уже в конце 1918 г. на сократившейся территории большевистской России чекистов насчитывалось в 2,5 раза больше, нежели жандармов в Российской империи. К лету 1921-го в органах ВЧК, включая отряды и части ВЧК и другие карательные части особого назначения, подчиненные Ф.Э. Дзержинскому, служили 262,4 тыс. человек, а это почти в 17 раз превышало число «карателей» во времена Николая Кровавого.

Кардинальным отличием чекистов от жандармских офицеров было то, что последние, в отличие от чекистов, лично никогда не выполняли палаческие функции. Как ни кощунственно это звучит, но октябрьский переворот, будучи изначально криминальным, обусловил появление десятков тысяч профессиональных палачей. Палаческое сообщество во времена ВЧК-ОГПУ-НКВД можно представить в виде многоступенчатой пирамиды, на самом верху которой находились вожди с ближайшими подручными. Второй уровень пирамиды занимали высшие руководители ВЧК-ОГПУ-НКВД, Генеральной прокуратуры, Ревтрибунала и Верховного суда СССР. В разные годы это были возглавлявшие ВЧК-ОГПУ-НКВД польские дворяне Дзержинский и Менжинский, «представители эксплуатируемых классов» Ягода, Ежов, Берия и Абакумов, а также дворянин и царский офицер Меркулов. К этой же категории относились Генеральный прокурор СССР Вышинский и председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих. Третий уровень пирамиды занимали руководители республиканских и областных органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, Особых отделов военных округов и флотов, территориальных судебных органов и прокуратуры. На четвертом уровне находились непосредственные исполнители казней. Роль штатных палачей выполняли коменданты органов ЧК-ОГПУ-НКВД и трибуналов.

В первые годы после революции наряду с комендантами палаческие функции выполняли также оперативные сотрудники и следователи карательных органов (следователи лично «исполняли» контрреволюционеров, дела которые расследовали). Штатные сотрудники органов особенно активно выполняли обязанности палачей и в годы массовых репрессий в конце 1930-х гг. В это особо напряженное для палачей время для «исполнения» привлекались и другие лица: надзиратели тюрем, водители управлений НКВД, курьеры, сотрудники милиции и даже «партийный актив». На самом низу этой кровавой пирамиды находился «вспомогательный персонал» — «бойцы» и командиры специальных подразделений ВЧК-ОГПУ-НКВД, обслуживающие карательные органы. Эти «бойцы» широко использовались в качестве палачей в первые годы после революции. Кроме того, они наряду с надзирателями тюрем выполняли охрану, конвоирование к месту казней, раздевание перед казнью (при необходимости связывание и затыкание ртов), погрузку, транспортировку и захоронение трупов, уборку помещений для казней.