Изначальное желание - Дмитрий Денисов

Я с улыбкой следил за юными тружениками. Как приятно видеть упорство в детских глазах. Как приятно чувствовать запах их желания трудиться и зарабатывать хоть небольшие, но деньги. Они с детства привыкают рассчитывать только на себя и на свои способности. Пусть они и малы, но уже во стократ сильнее Хвата. И мудрее его. Скорей всего они накупят пряников и леденцов, но то уже неважно. Важен их охотничий азарт, важно их стремление постичь искусство охоты и добычи. И они его постигали.

Впереди темнела высокая каменная арка с двумя грифонами, смотрящими в разные стороны. Поодаль возвышалась небольшая караулка. Стражники прохаживались взад-вперед, изредка останавливали и проверяли телеги и просто подозрительных людей. Мне повезло: когда я приблизился, они оживленно болтали с тремя молодыми девушками, держащими корзины с нераспроданными фруктами. Один из стражников уже грыз подаренное яблоко и на все лады расхваливал юных торговок, позабыв свои обязанности. Девушки заливисто смеялись. Я скромно опустил голову и прошел мимо них, не удосужившись ничьего внимания. Позади еще долго звучал счастливый девичий смех, басовитые голоса стражников и утихающий равномерный гул рынка. Наконец-то я вырвался из его плена, вдохнул полной грудью свежий воздух, оглянулся, улыбнулся украдкой и неспешно пошел по широкой зеленой улице.

Вскоре рынок остался позади. Но идти стало тяжело. Нет, я нисколько не устал. Просто давила тяжесть золота. Около трех десятков монет теплилось под дырявым кафтаном. А в голове крутились мысли, куда бы его деть. Конечно, можно просто выбросить его в ближайший куст — пусть кто-то найдет и возликует от счастья. Ведь для людей золото — это счастье. Хотя, иной раз оно становится истинным несчастьем. Особенно, когда люди лишаются его. Однако об этом никто не желает думать, когда видит перед собой яркие желтые монеты. Никто не понимает, что рано или поздно он лишится всего. И тем более никто не лишится его сознательно. Лишь немногие — самые достойные. Вдруг я вспомнил предпоследнего человека, который бросил целых пять гульденов. Ведь он предрек потратить золото на какую-то благую цель. Вот почему мне не хотелось просто выбрасывать сегодняшний заработок. Мне захотелось воплотить его пророчество в жизнь.

Я шагал в неспешном потоке, идущем от рынка. Возницы увозили нераспроданные товары по домам и мастерским. По кладовым, сараям и подвалам. Иные спешили еще дальше — за пределы города, по деревням и фермам. Некоторые повозки были пусты — их пологи вяло просели на дно. Зато хозяева выглядели веселыми и радостными. Пусть от них и пахло усталостью. А еще гордостью за свой труд. Ну и, разумеется, золотом.

Внезапно разлившееся спокойствие вечера разорвал тяжелый грохот подков. Я порывисто оглянулся. Из соседней улицы, что прямиком шла к городским воротам, вынырнула шумная колонна всадников. Все в полном вооружении, в величественных белых плащах. Конские тела укрывали такие же белые попоны с нашитыми золотистыми гербами. Над шлемами колыхались пышные белые перья. Издали, в полумраке вечера они напоминали невесомых призраков, парящих на белогривых облаках. Если бы не оглушающая дробь копыт, да громкие выкрики, то сходство стало бы колоссальным.

Около двух десятков рыцарей спешно скакали в сторону дворца. А в центре их строя стучала колесами изысканная белоснежная карета, украшенная вкраплениями изящных золотых узоров. Я невольно залюбовался процессией. От них веяло свежестью горных вершин. В стуке копыт слышался звон кристальных ручьев. А в громких окриках сквозило завывание высотных ветров. Блеск их шлемов и нагрудников напоминал сияние царственных ледников. От них шел запах собранности и силы.

Передний рыцарь вырвался вперед. Плащ за спиной распахнулся, точно лебединые крылья. Зычными окриками он заставил толпу расступиться и явить им дорогу. Он не рявкал остервенело, как обычные стражи, он не брался за плеть. В его голосе не звучало той надменности и показной угрозы, что так привычны уху простолюдина. Но звучала в нем бесстрастная природная сила. Она не требовала повиновения. Она лишь являла свое истинное могущество и власть. Так рокочет снежная лавина, идущая поодаль. Лишь глупец осмелится противостоять ей. А если все же осмелится, его героизм мгновенно исчезнет под беспощадным натиском. При этом лавина даже не заметит его, ведь силы человека ничтожно малы по сравнению с мощью природы.

Все благоразумно раздались в стороны и замедлили шаг. Многие остановились. Да, в глазах людей читалась покорность. Но еще больше интерес и восхищение. Сверкающие рыцари и великолепная карета у всех вызывали одинаковые чувства.

— Разойдись! — громогласно выкрикивал передовой всадник. — Дорогу его светлости, герцогу Мельдону! Разойдись! Дорогу герцогу!

Через миг путь полностью прояснился. Серая мощеная лента, словно раскатанный ковер, услужливо вытянулась, приглашая вперед высокородную особу. Люди покорно замерли по обочинам. Некоторые раскрыли рты — очевидно, впервые видели такое великолепие. Я тоже чуть не уподобился им, но меня отвлек один сгорбленный старик, что встал поодаль. Он оперся о клюку, кисло усмехнулся, махнул рукой и беззаботно произнес:

— Опять этот герцог. Все ему дома не сидится.

Я склонился к старику.

— Извините? А кто он такой?

— Кто? — поднял он седые кустистые брови. — Тебе ж ясно сказали. Ты чего — глухой. Я старый и то слышу. Герцог он. Звать Мельдон.

— Да, почтенный, я расслышал. Но… я не ведаю, кто он?

— Чего, с окраины подался? — осуждающе сверкнули его выцветшие глазки.

— Я путешественник.

— А, вон чего, — протяжно высказал он, внимательно рассматривая мои изношенные одежды. — Понятно. А то лезут тут всякие, уже протолкнуться нельзя. Герцог он — преданный слуга короля нашего. Завтра турнир, вот и прибыл он на зрелище поглазеть. Да, небось, дочку свою привез, покрасоваться перед остальными. Она знатной красы девица. Ее руки многие рыцари добиваются. Да все никак не добьются. Юна да придирчива. К тому же избалована с детства придворной жизнью. К такой попробуй подступись.

Я следил за быстро приближающейся каретой. Точно белесое облако тумана парила она над мостовой, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Ее тянули две тройки белых златогривых коней. Пажи и кучер тоже выделялись белыми камзолами, с золотом на обшлагах и галунах.

— Красивая карета, — восхищенно отметил я.

— А то! — гордо отметил старик. — Герцог ведь. Ему положено.

Между тем шумная процессия поравнялась с нами. Замелькали конные бока, клепаные подпруги, украшенные цепочками удила, латные ноги, золоченые шпоры. Перед глазами закрутились плащи, точно снежные завихрения. Над головами задрожали пышные перья. А между ними я разглядел карету. На ее изящной резной дверце сверкнул золотой герб — перекрестье лебединого крыла и меча, под сенью короны. Вздрогнула и затрепыхалась кружевная занавесь. Оттуда пахнуло ароматом душистых масел и цветов. А также свежестью молодого девичьего тела. Но в глубине этого запаха угадывалось томление и тоска. Угадывалось ожидание чего-то важного и неизбежного.