Полмира - Джо Аберкромби

— Когда надо поднять груз, — пробормотала Колючка, вставая на колени, — лучше поднимать, а не стонать. — Она сжала зубы и заставляла эти меха хрипеть, пока не заболели плечи, грудь не начала пылать, и вся жилетка не пропиталась потом насквозь.

— Сильнее, — сказала Рин. — Жарче. — И она начала распевать молитвы, тихо и низко, Тому Кто Делает Пламя, Той Кто Бьет по Наковальне, и еще Матери Войне, Матери Ворон, которая собирает мертвецов и превращает раскрытую ладонь в кулак.

Колючка работала до тех пор, пока отверстие не стало выглядеть, как врата в ад в наступающей темноте, как глотка дракона в сумерках. И даже она, помогавшая тащить корабль через высокий волок, не думала, что когда-нибудь работала сильнее.

Рин фыркнула.

— С дороги, убийца, я покажу тебе, как это делается.

И она начала, такая же спокойная, сильная и твердая на мехах, каким ее брат был на весле. Угли засияли еще жарче, когда наверху появились звезды. И Колючка забормотала свою молитву, молитву ее отцу, и потянулась к мешочку на шее, но его кости уже были в стали, и это казалось правильным.

Она плюхнулась в реку и напилась, промокла до костей и пошлепала назад, чтобы снова взяться за меха, представляя, что они — это голова Гром-гил-Горма, снова и снова, пока не высохла от печи и снова не взмокла от пота. В конце они работали вместе, плечом к плечу, и жар был, как огромная рука, давившая Колючке в лицо. Красно-синие языки пламени мерцали из отверстия, дым валил от закопченных глиняных боков печи, и искры лились в ночь, где над деревьями висел большой, толстый и белый Отец Луна.

И уже когда стало казаться, что грудь Колючки взорвется, и ее руки отвалятся от плечей, Рин сказала:

— Достаточно, — и они обе свалились от усталости, измазанные сажей и задыхающиеся.

— Что теперь?

— Теперь ждем, пока остынет. — Рин достала из сумки высокую бутылку и вытащила затычку. — И немного выпьем. — Она сделала большой глоток, измазанная сажей шея дергалась, когда она глотала, и передала бутылку Колючке, вытирая рот.

— Ты знаешь путь к сердцу женщины. — Колючка закрыла глаза и понюхала хороший эль, потом попробовала его, потом проглотила и причмокнула пересохшими губами. Рин в мерцающей дымке установила лопату на верх печи, и бросила на нее бекон, который тут же зашипел.

— А ты многое умеешь, да?

— Я в свое время всяким занималась. — Рин разбила яйца на лопату, которые тут же начали пузыриться. — Так значит, будет битва?

— Похоже на то. При Зубе Амона.

Рин посыпала солью.

— Бренд будет в ней сражаться?

— Думаю, мы оба будем. Хотя у Отца Ярви есть другие идеи. У него они обычно есть.

— Слышала, он весьма хитроумный человек.

— Это точно, но он не делится своим умом.

— У хитроумных людей обычно нет такой склонности, — сказала Рин, переворачивая бекон лезвием ножа.

— Горм бросил вызов королю Утилу, чтобы решить все в поединке.

— Поединок? Никогда не было мечника лучше, чем Утил, не так ли?

— В его лучшие годы не было. Но он не в лучшей форме.

— Слышала, что он был болен. — Рин стащила лопату с печи и уселась, положив ее между ними. Запах мяса и яиц заставил Колючкин рот наполниться слюной.

— Видела его вчера в Зале Богов, — сказала Колючка. — Он пытался выглядеть, будто сделан из железа, но, несмотря на познания Отца Ярви в травах, клянусь, он едва мог стоять.

— Плохо дело, когда битва на носу. — Рин вытащила ложку и предложила Колючке.

— Да уж. Плохо дело.

Они принялись набивать рот едой, и теперь, после всей этой работы, Колючка думала, что никогда не ела ничего вкуснее.

— Боги, — сказала она с набитым ртом, — женщина, которая может делать отличные яйца, отличные мечи и приносит с собой отличный эль? Если с Брендом не получится, я женюсь на тебе.

Рин фыркнула.

— Если парни будут проявлять ко мне столько интереса, как сейчас, я сочту, что это отличный вариант.

Они вместе посмеялись над этим, поели, немного выпили, а печь все еще отбрасывала жар на их лица.

— Ты знаешь, что ты храпишь?

Колючка резко проснулась, потирая глаза. Мать Солнце только что показалась на каменном небе.

— Мне уже говорили.

— Полагаю, пора разломать печь. Посмотрим, что получилось.

Рин начала стучать по печи молотком, Колючка отгребала прочь все еще дымящиеся угли, закрыв лицо рукой, поскольку обманчивый ветер взметал пепел и горячую золу. Рин покопалась там щипцами и вытащила из середины кувшин, раскаленный до желтизны. Она швырнула его на плоский камень, расколола, сбила белую пыль, и вытащила что-то изнутри, как орех из скорлупы.

Кусок стали, не больше кулака, связанной с костями ее отца, светился приглушенным красным светом.

— Хорошая? — спросила Колючка.

Рин постукала по ней, повернула, и медленно начала улыбаться.

— Ага. Хорошая.

Риссентофт

Во всех песнях гетландцы Ангальфа Козлоногого нападали на ванстеров, как ястребы с вечерних небес.

Отбросы мастера Хуннана напали на Риссентофт, как стадо баранов с крутого лестничного пролета.

Парень с больной ногой едва мог ходить к тому времени, как они добрались до реки, и они оставили его, больного и жалкого, на южном берегу. Остальные промокли насквозь во время брода, и у одного парня щит унесло течением. Они повернули в полуденном тумане, и уже становилось темно, когда, измученные, грохочущие и ворчащие, они наткнулись на деревню.

Хуннан треснул одного парня по голове, чтоб замолчал, а потом жестами разделил их, и отправил группами по пять человек бежать по улицам, или по крайней мере по застывшей грязи между лачугами.

— Держись ближе! — прошипел Бренд Рауку, который брел позади с болтающимся щитом, и выглядел еще более бледным и уставшим, чем раньше.

— Здесь пусто, — прорычал беззубый ветеран, и, похоже, он был прав. Бренд крался вдоль стены и вглядывался в раскрытую дверь. Вокруг никто не шевелился, если не считать собаки. За исключением вони нищеты — запаха, который был ему так знаком — это место было заброшенным.

— Должно быть они слышали, что мы идем, — пробормотал он.

Старик вскинул бровь.

— Думаешь?

— Здесь есть один! — раздался испуганный визг, Бренд перестал бежать и, подняв щит, прокрался вокруг угла плетеной лачуги.

В дверях дома стоял старик с поднятыми руками. Дом был не большим, и не красивым. Просто дом. Старику пришлось наклониться назад, его седые волосы были заплетены на ванстерский манер. Трое парней Хуннана стояли перед ним полукругом, подняв копья.