Женщина в жизни великих и знаменитых людей - Михаил Дубинский

Сегодня мы — мать моя и я — были у девицы Роскэ и много о тебе говорили. Роскэ убеждала, что я и ты должны сделаться мужем и женой. Она дошла до того, что стала утверждать, будто это произойдет не дальше как через месяц и что все такого же мнения. Что ты скажешь на это? Прощай, мой милый. Я до того устала, что должна лечь в постель. Только одно могло бы еще меня заставить теперь бодрствовать — твое общество. Еще раз прощай.

Полунагая, на коленях прихожу я еще раз, чтобы обременить тебя своим безумием. Я не могла утерпеть, не могла отправить тебе письмо, в котором есть неисписанное место. Правда, я не знаю, что мне еще написать тебе, возлюбленный, так как написала все, что мне известно».

Как, однако, ни была велика любовь между Шериданом и Елизаветой Линлей, нашлась женщина, сумевшая вызвать взаимное недовольство между ними, некая миссис Листер, жена жившего недалеко врача. Красавица и знаменитая певица нашла после этого нужным написать Шеридану следующее письмо:

«Вам известно, что, покинув вместе с вами Бат, я считала вас только своим другом. Мое расположение к вам вы завоевали не вашей особой, а своими нежными чувствами и интересом, с которым относились ко мне. Даже в том случае, если бы мне представился повод еще раз положиться на вас, непреодолимые препятствия сделали бы невозможной нашу связь. Кажется, я не напомнила вам о самом важном; теперь же должна это сделать, дабы вы убедились, что дело серьезно. Знайте же, что, прежде чем я покинула недавно Бат, отказав из-за вас сэру Клерджау и другим состоятельным господам, я в душевной тоске, исполненная раскаяния и гнева, стоя на коленях перед своими родителями, дала священный обет никогда не быть вашей женой, что бы ни произошло. Отец мой воспользовался моим настроением и вынудил у меня обещание выйти за первого мужчину с безупречным характером, если он попросит моей руки. Потом я, правда, раскаялась, так как у меня не было намерения отдаваться другому, хотя я твердо решилась не быть вашей женой. Я утешилась, что моей руки никто спрашивать не будет, но ошиблась.

Один лондонский господин выразил моему отцу желание жениться на мне, а отец напомнил мне о моем обещании. Мне ничего другого не оставалось, как позволить этому господину побывать у нас. Он уже был у нас два-три раза. Он немолод, но довольно почтенная особа. Увидев, что отец мой не шутит, я решила познакомить своего воздыхателя со всеми подробностями своей жизни, чтобы напугать его, и не скрыла от него нашего фиктивного брака, заключенного священником деревеньки недалеко от Кале. Но я достигла противоположного: он продолжает просить моей руки».

Вскоре после этого Елизавета уехала в Лондон для участия в концертах. Чтобы видеть ее, Шеридан прибегал к романтическим средствам, переодевался извозчиком и несколько раз возил ее в церковь. Любовь наконец победила, и год спустя после совместного бегства в Кале очаровательная девушка была вверена ее галантному покровителю. Девятнадцать лет продолжалось семейное счастье Шеридана, чему он обязан был исключительно жене. Муж говорит о ней: «Редко можно найти в одном женском существе все качества, радующие глаз и сердце, в такой степени, как в этой обворожительной женщине. Нельзя не восхищаться при виде ее и, зная ее, нельзя не любить». И действительно, сколько терпения обнаружила она по отношению к многочисленным странностям своего мужа! Когда он составлял свою знаменитую речь против Уоррена Гастинга, жена переписывала ее, собирала нужные справки и т. д., а когда, наконец, речь была произнесена и произвела большой эффект, она от радости почувствовала боль в сердце. Едва оратор кончил, как леди Лэкен обратилась к жене Шеридана, державшей руку на груди, в которой сильно билось сердце:

— Вы должны считать себя счастливой, что нравитесь человеку, который всем нравится.

К чести Шеридана нужно сказать, что он умел ценить и любить «соединительное звено между женщиной и ангелом», как он называл свою жену, хотя иногда и давал ей повод к ревности. Во время ее последней тяжкой болезни он не оставлял ее ни на минуту, ухаживая за ней с самоотверженностью, а когда она умерла, долго не мог утешиться.

Через три года Шеридан женился вторично, взяв себе в жены дочь винчестерского декана Эсфирь Оль. Ему в то время было 42 года, невесте 20 лет. Говорят, что, увидев в первый раз Шеридана, Эсфирь воскликнула: «Прочь от этого чудовища, от этого ужасного создания!»

Это подстрекнуло Шеридана, и он пустил в ход всю свою неотразимую власть над женщинами. Девушка в конце концов согласилась быть его женой. Она получила приданое в 5000 фунтов, а жених выдал ей 15 000 фунтов. Все эти деньги она быстро истратила, так как была легкомысленным и капризным существом и то и дело меняла квартиры и лошадей. Терпение Шеридана было неистощимо даже в тех случаях, когда жена упрекала его в том, что он не умеет обращаться с деньгами. Однажды он послал ей письмо, в котором защищал себя против этого обвинения на двадцати четырех мелко исписанных страницах.

Вкусы Шеридана и его жены редко совпадали. В одном только они сошлись — в любви к общему сыну Шарлю и к сыну Шеридана Тому. Тем не менее жена Шеридана всегда восхищалась своим мужем. «О талантах своего мужа, — писала она однажды, — я говорить ничего не буду; но что он превосходнейший и честнейший человек во всей Англии, это я скажу!»

Шеридан изобретал для своей жены курьезнейшие ласковые имена. Свои письма к ней он также оканчивал курьезными замечаниями, например: «Да благословит Бог твой низкий лоб», «Да благословит Бог ямочки на твоих локтях», «Будь благословенна с ног до головы». Глаза ее, которыми он больше всего восхищался, он называл зелеными. Однажды он сравнил их с «блестящими смарагдами», в другой раз с «зелеными жемчужинами». Во время отсутствия он просил посылать ему ежедневно письма, а когда однажды письма не получил, он писал ей: «Великий Боже! Сегодня ни одной строки от тебя! Если бы мне голос с неба сказал, что земное существо будет со мной так обращаться, я никогда не поверил бы!»

На одно такое письмо жена ему раз ответила, что ей не о чем было писать, но прибавила: «Прошу тебя, дорогой Шеридан, написать мне, так как твои письма дороже мне всего… О, Шеридан, если бы ты здесь был, то твоя Гекка считала бы себя совсем счастливой… Насколько ты лучше всего на свете и как я тебя люблю! Я хочу ненавидеть все, что ты ненавидишь, и любить все, что ты любишь!»

Второй брак повлиял оздоравливающим образом на Шеридана. Он помолодел. И тем не менее «Гекке» приходилось переживать такие же неприятные минуты, как и ее предшественнице: муж ее был всегда в затруднительных денежных обстоятельствах и прибегал ко всяким искусным приемам, чтобы выйти из них. Как ни легкомыслен был он со своими собственными долгами, его занимала мысль о том, чтобы Том, сын от первого брака, женился на богатой девушке и тем оградил себя от грустного существования. Том, однако, предпочел бедную девушку. Истощив все свои аргументы, Шеридан заявил сыну, что если он действительно женится на этой бедной девушке, то лишит его наследства, то есть, по английским законам, завещает ему только один шиллинг.