Аграрная исстория Древнего мира - Макс Вебер

Но управление вновь возникающих монархий было чисто бюрократическое и становилось все более и более бюрократическим, и в то же время в государственном хозяйстве, как раз под влиянием денежного хозяйства, все сильнее и сильнее выступает вперед принцип литургий: обеспечения доходов путем возложения имущественной ответственности за поступление государственных податей на состоятельных людей и прикрепления людей, обязанных нести государству повинности, к их занятиям (функции, Funcktion). Египет в этом отношении — классическая страна, но и в других местах мы везде встречаем зачатки этого. Значение государственных рабов возрастало и в автономных полисах, как, например, в Афинах. И аттический административный строй в своих προεισφορά и συμμορία[353], а также в положении демов (см. выше) уже содержал в себе зародыш того способа ответственности за исправное поступление податей, какой стал обычным полтысячелетия спустя в эпоху Константина[354], и того обращения с «populus plebejus», какое мы встречаем в муниципиях. Наконец, — вследствие завоеваний и в особенности вследствие территориального расширения в глубь страны — восточные государства, несомненно, переняли не только организацию в форме полиса, но и вотчинную (grundheitschaftliche) организацию, если не формально, то по существу. Уже тот факт, что в Египте при Птолемеях мы имеем налицо случай наследственной аренды частного земельного владения (на 99 лет), которая практиковалась в Месопотамии времен персидского владычества, между тем, как ни одного примера ее мы не знаем, пока крайней мере до сих пор, ни для древней Эллады, ни для Рима, свидетельствует о более сильном выступлении феодальных элементов в социальном строе. Невзирая на политику примирения национальностей, восточная масса является в отношении к эллинскому войску народом покоренным, и это нашло свое выражение в социальных институтах. Во всяком случае, эллинистическое государство (кроме Египта) прежде всего энергично принимается за введение в стране городского строя. Лишь города являются носителями эллинской культуры — жители сельских местностей остаются «έδνη», — и желательная эллинизация происходит обычно, с одной стороны, путем поселения эллинов, отчасти всяких охочих людей из древней Эллады, но отчасти также и семейств ветеранов, путем конституирования этих колонистов и эллинизированных местных древних родов (жреческих родов и военной аристократии) в «полис». Надписи, по-видимому, указывают на то, что в принципе каждый, чье земельное владение несло или только, согласно правовому принципу, могло нести какие-либо государственные повинности, следовательно, все частные лица должны были «приписать» это земельное владение, хотя бы они получили его из рук царя (пользующегося в отношении к своим владениям правом экстерриториальности), к «полису». Эллинистические властители и колонисты всячески, очевидно, и совершенно сознательно урезывали вотчинную (grundherrliche), собственно теократическую, организацию, в противоположность персам, которые точно так же сознательно выказывали расположение к теократии. Мы видим это из того, с какой ловкостью в Египте — еще до националистического восстания Фиваиды[355], которое послужило началом настоящей египтофильской эпохи — официально столь благочестивая династия Птолемеев воспользовалась причислением Арсинои (265 г. до P. X.) к лику богов[356] для того, чтобы, очевидно, ценой крупного денежного подарка отнять у жрецов взимание άπόμοτρα (1/6 части дохода) со всех огородных культур (Gardenkulturen) и передать ее государству, под видом предоставления этого дохода новой богине. Мы видим это и в синойкизме Антиохии писидийской[357] и др., совершенно явственно, например, в карийской Стратоникее[358]. Здесь посредством основания новых городов древняя сельская храмовая амфиктиония была буквально разрезана на части, и городам были, сообразно числу приписанных к ним ком[359], отданы голоса этих последних в совете исстари группировавшегося вокруг храмов округа. Из позднейшего времени стоит припомнить, например, основание полисов династией Ирода[360] в виде противовеса единому теократическому родовому полису (Geschlechterpolis) Иерусалиму; с такой же целью основана была Тивериада, где, по свидетельству Иосифа[361], новые поселенцы были наделены пахотной землей, домами и привилегиями, но обязывались жить в городе постоянно, и Себаста[362]. Эти эллинские города, находясь среди чуждого населения и всецело завися от существования эллинистического государства, были в военном отношении самыми крепкими оплотами диадохов и эпигонов[363] (Себаста выставила во время одной Иудейской войны 3000 человек). Но, сверх того, появление эллинского полиса обеспечивало повышение податной силы: эллинистические монархи были «меркантилистами, как и территориальные государи XVII–XVIII вв. у нас в Германии. Синойкизм и теперь обыкновенно означал фактическое переселение в город для совместной жизни, в особенности для слоев общества, причастных к деловой жизни (а также, что следует хорошо заметить, к управлению городом, которое можно было использовать в коммерческих интересах). Так, уже Куном было обращено внимание на то, что после синойкизма Кассандреи вино из бывшего города Менды[364], продолжавшего свое существование в качестве κώμη этого полиса, отправлялось в море уже не из его гавани, а из Кассандрии: штапельное право есть также одна из принадлежностей эллинистического города.

Однако уже подчас колоссальные размеры городских территорий показывают, что по своему социальному устройству города эти должны были очень отличаться от классического эллинского полиса и на деле нередко представляли собой лишь юридически синойкизированный комплекс крупных феодальных поместий (von grossen Grundherrschaften). Далее, огромные земельные владения (домены) царей в принципе оставались совсем экстерриториальными, и наряду с ними существовали несомненно многочисленные, возникшие благодаря личному пожалованию, феодальные поместья (Grundherrschaften), которые не были приписаны к полису, в особенности в тех областях, где организация полиса не была введена повсеместно. Формальное, установленное правовыми нормами прикрепление к земле сидящих на частных феодальных поместьях (Grundherrschaften) колонов не может быть доказано, да и не представляется вероятным, не только в тех случаях, когда арендаторами являлись эллины (что случалось, конечно, редко за пределами территории полиса), но и вообще в отношении к неэллинскому населению. Иначе дело обстояло там, где выступало на сцену административное право, где, следовательно, дело шло о повинностях в отношении к государству, или, что то же, о повинностях в отношении к монарху. В своих отношениях к государству так же, как подданный Древнего Египта был связан с указанным ему законом местожительством, а афинянин (без всяких последствий для свободы передвижения) со своим демом, и подданный эллинистического государства был связан со своей родной общиной (ιδία[365] эпохи Птолемеев — несомненно, только перешедший к ним от Древнего Египта уже раньше разъясненный институт): здесь платит он налоги, сюда его можно удалить в случае, если в месте его пребывания, где он живет в качестве έπίξενος[366], от него хотят избавиться, сюда, наконец, может его вернуть при случае государство, когда потребуется выполнение им личных литургий. Ибо в древности обеспеченная свобода передвижения существовала лишь постольку, поскольку она была гарантирована определенными договорами или привилегиями. В противном случае, согласно юридическому принципу, по отношению к государству каждый отдельный человек был точно так же связан со своей общиной, как в настоящее время русский крестьянин. Ибо и физическое возвращение подданных в родную общину для несения государственных повинностей мы находим не только в позднейшее время в известном тексте Евангелия от Луки, но и во все времена в эллинистических государствах. Эллинистическое государство знало, в частности, хотя и не в такой мере, как государства Древнего Востока, натуральные повинности публично-правового происхождения, и в тех случаях, когда выполнение их могло пострадать от переселений, оно прибегало, несомненно, к принудительному возвращению на место жительства. На экстерриториальных доменах царя, а также на пожалованных царем экстерриториальных феодальных поместьях (Grundherrschaften) (где были такие) частноправовые, опирающиеся на традицию и на общий порядок аренды доменов повинности колонов едва ли могли быть защищены от смешения с повинностями административно-правового происхождения, и тем более это имело место в Египте, где разнообразнейшие барщинные повинности подданных являлись наследием времен фараонов и продолжали существовать в эллинистическо-птолемеевскую эпоху, например, в виде пятидневной барщины на каналах, как это видно из источников этой эпохи. Впрочем, развитие менового хозяйства повсюду (также и в Египте, см. выше) вызвало тенденцию сделать эти барщины переводимыми на платежи натурой или деньгами. Но там, где затронуты были финансовые интересы государства, второй Птолемей[367] без малейших колебаний ограничил свободу передвижения рабочих, которые работали на государственных масляных прессах и формально были связаны (по-видимому) исключительно контрактом. Подобные мероприятия опирались не на общие правовые нормы, а на административную власть царя. Точно так же поступали, несомненно, в случае надобности и с колонами царских доменов. Документ продажи одной деревни из доменов в Малой Азии царем Антиохом II своей супруге[368] (в 265 г. до P. X., факт, впервые оцененный Ростовцевым) заставляет предполагать фактическую свободу передвижения у сельских жителей, юридически же они остаются — вопреки мнению П. М. Мейера — прикрепленными к своей деревне и могли быть, конечно, в случае надобности возвращены в свою деревню. Но совершенно так же могли поступать со своими держателями и частные экстерриториальные землевладельцы, если им предоставлены были права местной власти. Частное право Востока от Снофру и Хаммурапи вплоть до Талмуда всегда рассматривает мелкую аренду с точки зрения господина (Herr) и всегда видит поэтому в мелком арендаторе человека, находящегося здесь для надобностей господина (помещика), который поэтому не только и не прежде всего имеет в отношении к земле права пользования, но прежде всего берет на себя и обязанности обработать землю (прежде всего, но не исключительно: таково было положение арендатора из части продукта); и едва ли всегда брали на себя труд четко отделять эти повинности в отношении к царю или к патримониальному владельцу (Patrimonialherr) от натуральных повинностей публично-правового характера. Уже различие между несшими барщину колонами доменов фараона и его «подданными» крестьянами, которых он привлекает к несению государственных барщинных повинностей, носило (см. выше) довольно проблематичный характер. Для туземного населения («εθνη») такое положение вещей, может быть, несколько изменилось в эллинистическую эпоху, и то едва ли принципиально. Официальная терминология Птолемеев в так называемых «Revenue laws» и в других источниках делает различие между «λαοί» доменов (тем же словом обозначаются и малоазиатские колоны, и это же название соответствует, конечно, и «retu», «miritiu» и другим выражениям времен фараонов) и остальными γεωργοί страны. Эти последние, формально «свободные» сельские хозяева — собственники или арендаторы, в том числе и царские арендаторы («βασιλική γή»[369]), — первые же в «Revenue laws» и в других источниках — египетские колоны царя. Долго ли держалась эта терминология, остается спорным. Ибо, по-видимому, к этим царским колонам, в административно-правовой практике по существу приравнивалась, как и во времена фараонов, и большая масса туземного неимущего (соответственно юридически трактуемого как неимущее или наравне с неимущим) сельского населения (такое положение вещей ведет свое начало, очевидно, еще из древнеегипетских отношений, см. выше). Λαοί платят поголовный налог, они в своей ιδία исполняют натуральные повинности и для государства, и для общины; только в эллинистическую эпоху эта барщина большей частью переведена на деньги, и в силу этого существует и фактическая (с юридической точки зрения прекарная) свобода передвижения. Когда с них требуют исполнения натуральных повинностей — во времена острого напряжения государственного тягла или во времена кризисов, когда не хватает денег (как это было, например, во II в. до P. X., как впервые отметил П. М. Мейер), тогда они освобождаются от других литургий (например, от принудительной государственной аренды), чтобы не причинить ущерба земледелию. (В какой мере сидевшие на царской земле λαοί сидели на ней лишь в силу договора — в поместьях частных лиц на юридическом языке позднейшей эпохи они назывались homologi coloni[370] или же они просто платили свои традиционные платежи, для этой эпохи это не выяснено; положение так называемых «γεωργοϋντες ομόλογοι άνδρες», существование которых во II в. до P. X. доказывает Вилькен и которые, по его мнению, сидели на государственных поместьях, до сих пор, к сожалению, невозможно определить более точно. В общем, для эллинистических колонов первоначальной основой служил договор, для туземных («έθνη») колонов — традиция.)