Люди города Ура - Игорь Дьяконов

К типу кукол убиваемого «божества» плодородия относится и Иван Купала — фигура праздника, в котором элементы обрядов плодородия (сжигание в костре троичной березки, сажание ребенка под деревом, устройство символической рощи вокруг костра) соединяются, как кажется, с обрядом инициации (типичный для Ивана Купалы обряд проведения юношей и девушек через огонь был типом ритуала инициации, характерным, например, для западных семитов).[611] Сюда ли отнести месопотамский праздник (?) «Устроения огней» (месяц V)?

Особняком среди русских аграрных обрядов стоят русальная неделя и Троица («семик»). Явных аналогий с известными нам в Вавилонии праздниками здесь нет, так что мы не будем на них останавливаться, отметим лишь поминальную их сторону, а также то, что Троица — это по преимуществу женский праздник, хотя мужчины играют и тут известную роль (убиение троичной березки; нередко ее бросают в пруд или реку, причем имеет значение, где она выплывает);[612] кроме того, отметим здесь обряд «кумления» между девушками, подчеркивающий женскую солидарность и, может быть, отражающий обычай «инициации» в женское содружество. Со стимуляцией плодородия связан обычай крашения пасхальных яиц и обмена ими (это тоже весенний обряд; под влиянием христианства он передвинулся на Пасху, но и в «семик» приносятся яйца, девушки тайно готовят и едят яичницу).

Земледельческие праздники противоположной части Земли — Юго-Восточной Азии — во многом очень похожи, хотя и связываются с другими календарными датами. И здесь мы встречаем ряженых и травести, поминание предков, а также весьма сходные (типологически, хотя и не в деталях) обряды вызывания плодородия, которые могут быть сведены к трем видам:

1) Изготовление из глины куклы, или двух кукол, или только сексуальных символов, изображенных в любовном соединении; их несут со смехом и непристойными шутками на поля, где разрушают и разбрасывают их части или выставляют куклы под дождь: чем полнее их размоет, тем лучше обещает быть урожай.

2) Выход ряженой пары, опять-таки в шуточной процессии, на поле, где она совершает половой акт.

3) Период всеобщей половой свободы, связанный с праздником.

Мы взяли примеры только из двух пунктов Земли, но они могут быть почти бесконечно умножены. В свете этого то немногое, что нам известно о жрицах и земледельческих праздниках Нижней Месопотамии, без труда складывается в ту же или аналогичную структуру.

Итак, мы получили некоторое представление о том, во-первых, что жрица энтум была по обязанности участницей обряда священного брака; во-вторых, на какой примерно мифологической основе типологически были основаны подобные обряды и какое место они занимали в культовом быту и в календаре вавилонян. Остается выяснить, действительно ли и в культе бога Нанны и богини Нингаль тоже существовал обряд священного брака, в чем именно он заключался и каковы были его особенности по сравнению с более известным священным браком Инаны и Думузи; и, наконец, каков был повседневный быт дома «Супруги бога» и каковы были ее хозяйство и обиход.

VIII

О том, что в культе Нанны существовал священный брак, косвенно свидетельствует то обстоятельство, что, являясь богом Луны, Нанна был в то же время умирающим (или убиваемым) богом. Об этом свидетельствуют обряды «Великого плача о жребии Нанны», происходившего после конца жатвы, во время высокого разлива в месяце sig4-a (III). Сельскохозяйственная роль Нанны как номового божества подчеркивается существованием праздников «á-ki-ti — сева Нанны» и «á-ki-ti — жатвы Нанны»; первый из них тоже связан со временем «Великого плача», — правда, в данном случае неясно, плача по Нанне или по ком-нибудь другом.

Есть и прямые свидетельства. Два из них отстоят от интересующего нас времени на семь-девять столетий, но одно — более раннее (оно относится к эпохе «Архаического Ура», примерно лет за 800–900 до царства Ларсы), другое — более позднее. Это второе свидетельство — песня-заклинание в помощь роженице, описывающее соитие Нанны в облике дикого быка с лазурной бородой с юной невинной телицей и рождение его первенца. Текст написан уже по-аккадски и вряд ли относится ко времени ранее последней четверти II тысячелетия до н. э., но вряд ли и много позднее. Сам по себе он указывает на существование мифа о волшебном соединении бога Нанны с телицей, но не на существование обряда. Однако именно на обряд указывает рисунок, выгравированный на большой печати (такие печати обычно считаются храмовыми), оттиснутой на глиняной пробке от крупного сосуда времени «Архаического Ура». На печати изображен обнаженный мужчина в бычьей маске, совершающий coïtus a tergo с женщиной, которой прислужницы надевают на голову причудливый головной убор, воспроизводящий, очевидно, коровьи уши (и рога?). На заднем плане или вокруг — певчие (?) и музыкантши с арфами. Женщина пьет что-то через трубку или тростинку из стоящего на земле или врытого в нее сосуда. Вся эта сцена похожа более на воспроизведение именно обряда, чем на иллюстрацию мифа: на это указывают маски вместо животных тел или хотя бы голов и свита из прислужниц, певчих и музыкантш. Это — памятник на 900 лет старше энтум Эн-Анеду, современницы описанных нами жителей Ура, и в этом смысле для ее времени еще ничего не доказывает. Однако и позже, в течение III и II тысячелетий до н. э., часто встречаются терракотовые «образки» и реже печати с изображением ритуального совокупления, причем женщина, едва ли не как правило, пьет из сосуда через тростинку или трубку.[613] Правда, и подобные изображения еще не доказывают, что и в XIX в. до н. э. этот обряд совершался, а не был заменен какой-либо символикой. Но, вообще говоря, последнее маловероятно, потому что основной частью богослужения в вавилоно-ассирийских храмах до начала I тысячелетия до н. э. являлось, как мы уже упоминали, наряду с песнопениями и славословиями в честь божества самое натуралистическое воспроизведение его вполне человекоподобного быта. Более чем естественно, чтобы столь же натуралистично разыгрывалась бы и любовная жизнь богов и богинь. Но все же желательны хотя бы косвенные доказательства.

Попытаемся проследить скудные известия, дошедшие по этому поводу от веков между XXVII и XIX до н. э.

Прежде всего привлекают наше внимание так называемые «царские гробницы» времени I династии Ура (около 2500 г. до н. э.), в особенности две из них, наиболее исследованные — гробницы Пу-аби[614] и Абараге, которые, судя по всему, были не царицами, как полагают обычно, а именно жрицами-энтум.

Пу-аби была погребена не в обычной могиле, а в подземном сводчатом склепе, где она лежала на спине на деревянном ложе в плаще из синих лазуритовых бус и пышном головном уборе из золотых листьев, венков и заколок в виде цветов. Вокруг склепа Абараге было выкопано обширное подземное помещение, в котором с серебряными лентами в волосах и в цветных плащах сидели трупы десятков женщин свиты, музыкантш и т. п. — видимо, усыпленных или добровольно отравившихся. Тут же были найдены поразительной работы арфы; к их резонаторам были приделаны золотые или серебряные головы быка с лазуритовой бородой (быка бога Нанны) и священной коровы богини Нингаль; золотые туалетные приборы, доски для игры в кости (вроде нардов) и разная драгоценная утварь. В засыпанном землей пологом спуске-коридоре, ведшем с поверхности земли в склеп, были найдены повозки и скелеты волов с их погонщиками, а также воинов в шлемах-шишаках и с копьями, как бы охранявших вход. Все эти люди, сопровождавшие Пу-аби и Абараге в загробный мир, вряд ли могли быть рабами и рабынями, хотя, быть может, по каким-либо другим основаниям находились под патриархальной властью царицы (и царя?).

Для понимания этого погребения необходимо иметь в виду, что Ур в то время был столицей царства, и жена царя сама была жрицей. Впрочем, Пу-аби могла быть и не царицей, а царевной-энтум, как позднейшие верховные жрицы Нанны и Нингаль. Во всяком случае, это не простое погребение; даже могилы царей того же времени все же не столь богаты и к тому же устроены совсем иначе. Ни в одной могиле этого времени, ни в царской, ни в иной, покойник не лежит на ложе.

Высказывалось мнение, что погребение Пу-аби и некоторые подобные — это следы обряда священного брака. Однако из существа мифа о Нанне и Нингаль могло бы вытекать умерщвление быка-Нанны, но не жрицы, игравшей роль Нингали, и ее свиты. Против объяснения погребения урских «цариц» как части обряда священного брака говорит и другое: погребение, требовавшее таких огромных расходов, не могло просто входить в ежегодный весенний праздник возобновления плодородия; если это и ритуальное, а не обычное погребение, то это должен был быть какой-то особо значительный ритуал, совершавшийся, может быть, раз в поколение.[615]