Дон Кихот - Мигель Сервантес Сааведра

— Отлично, — сказал Дон Кихот. — Мы выехали из деревни ровно двадцать пять дней назад. Так вот, сосчитайте, сколько я вам должен, Санчо, и уплатите себе сами.

— Ах, господи помилуй! — воскликнул Санчо. — Ваша милость в своих расчетах допускает большую ошибку. Ведь уплату за обещанный остров нужно считать начиная с того времени, когда ваша милость дала мне это обещание, и по сегодняшний день.

— А сколько же времени прошло с тех пор, как я вам это обещал? — спросил Дон Кихот.

— Если память мне не изменяет, — ответил Санчо, — лет двадцать, или на два-три дня побольше.

Дон Кихот хлопнул себя по лбу, расхохотался и сказал:

— Да ведь все наши походы вместе продолжались не больше двух месяцев. А ты говоришь, Санчо, что я обещал тебе остров двадцать лет тому назад! Теперь я вижу, что ты хочешь взять себе все деньги, которые я отдал тебе на хранение. Если так — бери их немедленно, и дай бог тебе удачи. Чтобы избавиться от такого скверного оруженосца, я с радостью готов остаться без гроша в кармане. Но ответь мне, оруженосец, нарушивший законы, предписанные твоему званию странствующим рыцарством, где ты видел или читал, чтобы оруженосец странствующего рыцаря, служа своему господину, внезапно заявил ему: «А какое жалованье вы мне назначите?» О разбойник, трус, чудовище! Если ты найдешь в каком-нибудь рыцарском романе хоть одного оруженосца, который сказал или подумал то, о чем ты только что говорил, то я позволю тебе вырезать мне эти слова на лбу да еще влепить мне несколько щелчков в придачу. Подтяни-ка поводья своего серого да возвращайся к себе домой. Со мной ты ни одного шага больше не сделаешь. Так вот благодарность за мой хлеб! Так вот кому я давал обещания! О человек, более похожий на животное! Как! В ту самую минуту, когда я, наперекор твоей жене, твердо решил пожаловать тебя в сеньоры, ты собираешься меня покинуть? Да, ты был прав, когда сказал однажды: осла медом не кормят. Ты был и есть осел и останешься ослом до конца жизни.

Пока Дон Кихот бранил Санчо, оруженосец не отрываясь смотрел на рыцаря. Наконец он почувствовал такие угрызения совести, что слезы выступили у него на глазах, и он заговорил жалким и слабым голосом:

— Сеньор мой, я сознаюсь, что мне недостает только хвоста, а не то я был бы настоящим ослом. Если хотите, ваша милость, прицепите мне хвост, — я буду считать, что он на своем месте, и стану работать на вашу милость, как осел, во все дни моей жизни. Простите меня, ваша милость, сжальтесь над моей глупостью. Примите во внимание, что знания у меня мало, и если говорю я много, то не по злобе, а по слабости; а кто грешит и исправляется, тот с богом примиряется.

— Я бы удивился, Санчо, если бы ты обошелся без поговорки. Ну, ладно, если ты обещаешь исправиться, я прощаю тебя; но смотри, вперед не заботься только о своей выгоде. Будь мужествен и терпелив, крепись и не теряй надежды на получение обещанной награды, хоть она и опаздывает.

Санчо ответил, что он будет послушен и постарается быть твердым в напастях. Таким образом мир между рыцарем и оруженосцем был восстановлен, и они поехали дальше. Вскоре они добрались до тенистой рощи и расположились на отдых под вязами и буками. Санчо провел мучительную ночь: от ночного ветерка его синяки заныли еще крепче. А Дон Кихот предался своим обычным мечтаниям. Но все же под конец глаза их сомкнулись, и оба заснули крепким сном.

Глава 44 о славном приключении с заколдованной лодкой

Через два дня Дон Кихот и Санчо достигли берегов реки Эбро; наш рыцарь с наслаждением созерцал светлые струи и мирное течение ее обильных вод. Это отрадное зрелище пробудило в нем множество любовных мыслей; особенно ясно припомнилось ему все то, что он видел в пещере Монтесинос. Хотя обезьяна маэсе Педро сказала ему, что далеко не все в этих видениях правда, он по-прежнему верил, что все случилось на самом деле. Однако Санчо упрямо твердил, что все его рассказы — сплошная выдумка. Медленно подвигаясь вдоль реки, они заметили небольшую лодочку без руля и весел, привязанную у берега к стволу дерева. Поблизости не было ни одного человека, не видно было и жилища, где мог бы обитать владелец лодки. Дон Кихот огляделся по сторонам; не видя никого кругом, он соскочил с Росинанта, велел Санчо слезть с серого и крепко привязать обоих животных к стоявшему поблизости тополю.

Удивленный Санчо спросил рыцаря, что означает это приказание.

Дон Кихот ответил:

— Знай, Санчо, что эта лодка, причалившая к берегу, зовет меня поспешить на помощь к какому-нибудь рыцарю или другой знатной особе, испытывающей великие бедствия. Так всегда бывает в рыцарских романах: когда какому-нибудь рыцарю угрожает гибель и спасти его может только другой рыцарь, то волшебники посылают за ним чудесную ладью, и он мгновенно переносится туда, где нуждаются в его помощи. Так вот, Санчо, ты видишь эту лодку; она, наверное, послана за мною; все это такая же правда, как то, что сейчас день; итак, пока еще светло, привяжи серого и Росинанта к дереву, и да ведет нас рука божья.

— Ну что же, — ответил Санчо, — раз ваша милость затевает новое сумасбродство, мне остается только повиноваться и склонить голову согласно пословице: исполняй приказ своего господина и садись с ним за стол. Но все же, для очистки совести, я хотел бы доложить вашей милости, что лодка эта вовсе не кажется мне заколдованной. Просто-напросто ее привязали здесь какие-нибудь рыбаки: ведь в этой реке много очень хорошей рыбы.

Тем не менее Санчо исполнил приказание Дон Кихота. Ему было чрезвычайно больно оставлять своего серого под защитой и покровительством волшебников.

— Ну, все готово, — сказал Санчо. — Что же нам сейчас делать?

— Что делать? — ответил Дон Кихот. — Перекреститься и отдать концы, то есть сесть в лодку и перерезать канат, который ее держит.

Тут он прыгнул в лодку, подождал, пока Санчо влез в нее, затем перерезал веревку, и лодка стала медленно удаляться от берега. Когда они выплыли на середину реки, Санчо задрожал от страха, ожидая неминуемой гибели. Но еще больше он огорчился, услышав рев своего осла и увидев, что Росинант рвется на привязи. Обернувшись к Дон Кихоту, он воскликнул:

— Бедняга серый! Он ревет, жалуясь, что его покинули. А ваш Росинант старается вырваться на свободу и броситься за нами вдогонку. О дорогие друзья, оставайтесь в мире! О, если бы сам бог внушил нам, что покидать вас — чистое безумие! О, если бы мы поскорее вернулись к вам!

Тут он принялся так горько плакать, что Дон Кихот рассердился и гневно сказал:

— Чего ты боишься, трусливое создание? О чем плачешь, тряпичное сердце? Кто преследует, кто за тобой гонится, крысиная душа? Чего тебе не хватает, в чем ты нуждаешься, покоясь на лоне изобилия? Разве ты идешь босиком по скалистым горам, а не сидишь спокойно, словно какой-нибудь владетельный князь, в прекрасной лодке, которая плавно скользит по чудесной реке? Волны скоро вынесут нас в широкое море. Впрочем, мы, кажется, уже в море, ведь мы проплыли, наверное, не менее восьмисот миль. Как жаль, что у меня нет с собой астролябии, я мог бы тебе точно сказать, какое громадное расстояние мы проплыли. Мы, наверное, уже пересекли линию равноденствия, то есть ту линию, которая разделяет и перерезывает землю на равном расстоянии от противостоящих полюсов.

— А когда мы достигнем линии благоденствия, о которой говорит ваша милость, — спросил Санчо, — сколько миль мы тогда проедем?

— Много, — ответил Дон Кихот, — ибо, согласно вычислениям Птолемея[90], который был величайшим из всех космографов, поверхность воды и земли нашей планеты равняется тремстам шестидесяти градусам, а мы с тобой, достигнув вышеупомянутой линии, проедем ровно половину этого расстояния.

— Нечего сказать, — воскликнул Санчо, — на почтенного свидетеля вы ссылаетесь, ваша милость: какого-то «косматого графа» или что-то в этом роде!

Дон Кихот рассмеялся, услышав, как Санчо переврал имя космографа Птолемея, и сказал:

— Послушай, Санчо, когда наши испанцы плывут из Кадикса в Восточную Индию, они легко узнают, что пересекли линию равноденствия: у путешественников подыхают все вши, так что их на всем корабле ни за какие деньги не сыщешь. Поэтому, Санчо, поищи-ка у себя: если ты ничего не найдешь — значит, мы наверное уже миновали эту линию.

— Никогда я этому не поверю, но все же исполню приказание вашей милости, — ответил Санчо. — Впрочем, я не понимаю, к чему все эти опыты. Ведь я собственными глазами вижу, что мы отъехали от берега всего-навсего на несколько саженей. Вот стоят Росинант и серый. Прикиньте-ка на глаз, и вы убедитесь, что мы движемся черепашьим шагом.

— Ты, Санчо, проделай лучше опыт, о котором я говорил, а об остальном не беспокойся: все равно ты не знаешь, что такое колурии, параллели, зодиаки, полюсы, эклиптики. Иначе ты бы давно понял, сколько параллелей мы пересекли, сколько знаков Зодиака видели, сколько созвездий оставили за собой. Поэтому не спорь, поищи-ка лучше на себе. Я твердо уверен, ты чист, как лист белой бумаги.