Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон

И начальник караула победно улыбнулся.

— Чего тут искать, умник ты мой?! — чернец с презрением плюнул старшому под ноги. — Посылай во дворец одного из своих недоумков, пусть передаст Гангее: «Черный Островитянин с Крошкой в гости явились!» Сам увидишь, как братан сюда примчится! Словно его в Жар иной петух клюнул!

— Черный Островитянин — это тоже, надо полагать, ты… — задумчиво протянул старшой, лихорадочно соображая, что же ему делать: прогнать чернорожего в три шеи, пустить в город под свою ответственность или таки послать гонца к регенту?

Все три варианта ему почему-то не нравились.

— А кто такая Крошка?

Словно в ответ на его вопрос крышка корзины, укрепленной на спине Черного Островитянина, зашевелилась и съехала набок — но не упала, предусмотрительно привязанная веревкой. Над головой урода с шипением вырос клобук огромной кобры, и ледяные змеиные глазки в упор уставились на попятившихся стражников.

«А кто это нас не пускает?» — беззвучно спрашивали глазки.

А зубки готовились выписать пропуск.

— Спокойно, Крошка, спокойно, — с приторно-сладкой улыбкой бросил Черный Островитянин. — Не будем кусать этих глупых людей! ПОКА не будем. Сейчас один из них резво побежит к братану Грозному, и нас с тобой пустят в город. Верно я говорю? — поднял он взгляд на бледного как известь начальника караула.

В ответ старшой только кивнул, судорожно сглотнув, и, не оборачиваясь, махнул рукой молодому.

Стражник истолковал жест начальства совершенно правильно, развернулся и, мигом нырнув в ворота, понесся по улицам Города Слона в сторону дворца.

Колесница Грозного возникла в воротах Восхода через три с половиной часа после отправки гонца. Регент только взглянул на своего возницу — и тот сразу все понял. Упряжка вихрем пронеслась по улицам Хастинапура и резко остановилась у самых ворот, затратив на всю дорогу не более двадцати минут. Все остальное время ушло у молодого стражника не столько на путь ко дворцу, сколько на попытки убедить охрану и советников: он не напился гауды, пребывает в здравом уме, и его известие — действительно достаточно важное, чтобы осмелиться побеспокоить регента.

Все-таки он добился своего, этот молодой нахальный стражник! И, видя, с какой скоростью умчалась колесница Грозного, юноша самодовольно потирал руки всю обратную дорогу, пока устало брел на пост. Нет, не зря он так настойчиво добивался аудиенции, не зря раз за разом повторял свое имя, род, звание и место службы, пока добрался до самого регента! Известие того стоило. А его наверняка запомнили, и теперь вполне можно рассчитывать на поощрение, а то и — чем бхут не шутит! — на повышение по службе!

Стражник твердо знал, что у каждого в этой жизни свои радости: кому встреча с черномазым братаном, а кому и полуторная прибавка жалованья!

Это мы так, к примеру, не о присутствующих…

А тем временем Гангея Грозный, фактический и многолетний правитель державы кауравов, поспешно спрыгнул с колесницы, подбежал к рыжебородому уроду, который неторопливо поднялся навстречу, и припал к ногам чернеца.

Видя это, стражники тихо попятились, но не тут-то было: мстительный Островитянин резко ткнул ручищей в их сторону, и регент невольно обернулся, проследив за жестом Вьясы. Караульщики попытались прикинуться стенными башнями, и «богомолу» это даже почти удалось… Но — счастье! — чернец этим ограничился, расхохотавшись, и вприпрыжку направился к поданной колеснице.

— А они похожи, — лениво буркнул «богомол», хрипя от поднявшейся пыли и глядя вслед умчавшимся людям. — Клянусь Третьим глазом Шивы, похожи…

— Кто?

— Они…

И вновь задремал.

Весть о прибытии Вьясы успела распространиться по дворцу раньше, чем колесница Грозного добралась до ворот Восхода. Пока же Гангея проделывал обратный путь, на сей раз вместе с Черным Островитянином, который с интересом осматривался по сторонам, — о приезде гостя знал уже, кажется, весь город!

— Великий мудрец, однако, приехал! — шептались меж собой люди.

— Не иначе как Ахвамеджу вершить, «Конячье-то Приношеньице»! Кому, как не ему?

— Точно что Конячье… Такое чудо за конем пустить — бедолага все Трехмирье за день обскачет, сверху донизу!

— Так ведь Грозный наш тово, обет дал!

— Дык что ж он, не хозяин своему слову?! Сам дал, сам и забрал!

— Да какая там Ахвамеджа, жабу тебе под ногу! Женить он регента приехал!

— Точно — женить! А потом — коняку гулять запустим! Вот опохмелимся, и сразу!

— А как же обет?

— Да пошел ты со своим обетом…

— Это не мой обет!..

— Мужики, обед стынет!

— И ты пошла, дурища, со своим обедом!

— А в рыло?..

Колесница тем временем въехала в ворота дворца и остановилась напротив парадной лестницы. Слуги уже спешили организовать живой коридор, через который с почетом войдет во дворец именитый гость, советники и министры занимали свои места в Церемониальном зале, дворцовый распорядитель, сияя радугой Индры, шел навстречу регенту и мудрецу…

Не дойдя до колесницы каких-нибудь пяти шагов, распорядитель споткнулся и чуть не упал. Ноги внезапно изменили ему, когда он увидел, какому СУЩЕСТВУ Грозный помогает спуститься на землю! Другого слова у распорядителя просто не нашлось, ибо назвать человеком новоприбывшего он бы не рискнул.

Однако быть дворцовым распорядителем — кое-что да значило! Поэтому он призвал ноги к порядку, быстренько взял себя в руки и, на ходу вспомнив подходящую к случаю речь, принялся ее вдохновенно декламировать.

Звук собственного голоса, бархатистого и хорошо поставленного, всегда помогал распорядителю успокоиться. Помог и на этот раз.

Зато живой коридор слуг невольно попятился при виде Расчленителя. Вьяса угрюмо обвел их тяжелым взглядом, зловеще оскалился, что, наверное, должно было означать улыбку (или не должно?), после чего в сопровождении Грозного поднялся по ступеням.

— Сейчас я представлю тебя… — заговорил было Гангея, но Вьяса бесцеремонно прервал регента:

— К Яме все представления! Я устал. Хочу есть и спать. И Крошка хочет того же. Пусть нас отведут в какой-нибудь тихий закуток, принесут еды и оставят в покое! До вечера. Ах да! Еще омыться с дороги… Бадья у вас во дворце есть?

Грозный пожал плечами, но настаивать не посмел.

Еду Вьясе принесла смуглая рабыня-шудра, которая чем-то провинилась на кухне и потому в наказание была отправлена к жуткому гостю — добровольно прислуживать мудрецу мог согласиться разве что безумец! Рабыня же слыла девушкой тихой и послушной (непонятно, как такая вообще могла провиниться?). Она безропотно взяла большое серебряное блюдо с жареным рисом, фруктами и сдобными лепешками, а также кувшин с молоком и понесла все это добро в летнюю виллу посреди парка, где поселили урода — сына Сатьявати.

На стук никто не отозвался, и девушка, подождав минутку-другую, осмелилась войти без приглашения.

Вьяса сидел на низком ложе, поджав под себя босые ноги — на каждой было по шесть пальцев — и исподлобья смотрел на вошедшую служанку.

За спиной мудреца на стене висела вешалка из слоновьих бивней, а на вешалке болталась семиструнная вина, забытая кем-то.

— Я принесла вам поесть, господин, — девушка поставила перед Вьясой поднос с кувшином и почтительно припала к полу, держа сложенные ладони возле лба. Перед ней был дваждырожденный, и не просто дваждырожденный, а великий мудрец, к тому же сын самой царицы! На жуткую внешность мудреца она попросту не обратила внимания: во-первых, была подслеповатой с самого рождения, а во-вторых, считалась среди дворни бесчувственным идолом.

— Ладно уж, вставай, — ворчливо буркнул Вьяса, почесывая подмышки. — Хватит пол протирать! Налей-ка лучше молочка для Крошки…

Рабыня послушно поднялась и, наливая молоко из кувшина в грубую глиняную чашку, выданную ей мудрецом, робко поинтересовалась:

— Да простит мне великий подвижник мой глупый вопрос, но кто такая Крошка? Она здесь?