Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

Убегая всяких сборищ, хороводов и ночных посиделок, она искала уединения и больше любила слушать, чем говорить. Держала она себя скромно, покорно, в словах была кратка и разумна, подолгу и часто молилась со слезами.

Родители ее не мешали дочери в ее наклонностях. Когда она достигла зрелого возраста, они выстроили ей у сельской церкви небольшую хижину. Здесь она стала жить и принимала к себе только отца и мать; они попеременно носили ей хлеб и воду. Душа Евфимии с такой силою устремилась в это время к Богу, что она не замечала почти нужд телесных, и даже зимою редко топила свою келлию.

Чрез несколько лет этого добровольного затвора, из которого она выходила лишь в церковь, Евфимия приняла на себя труднейший подвиг христианской жизни — юродство Христа ради.

Она стала ходить по улицам своего родного села, являлась в дома, уличала крестьян в пороках и беспорядке, и иногда, рассерженные правдою ее слов, бывшею не понутру мужикам, — они бранили ее или даже и били. Она спокойно выносила все, не жаловалась и прощала обидчиков.

Особенно пришлось ей натерпеться от волостного головы, которого она на народе обличала в развратной жизни. Он вытолкал ее из своей избы, и с кольем в руках преследовал ее побоями до самой ее келлии.

Людей же с мягким восприимчивым сердцем обличительные слова Евфимии удерживали и предохраняли от проступков.

Уже с первой поры подвижнической жизни действовавший в Евфимии дар прозорливости проявился с особою силою во время случившегося в селе Каликине пожара.

Когда загорелся первый дом, на сельской колокольне ударили в набат, поднялась суматоха. Евфимия с посохом в руках вышла из своей хижины, и, бегая по селу в тревожном состоянии духа, останавливалась пред некоторыми домами и говорила: "Вот и этот дом сию минуту загорится: в нем живут грешники, Бога прогневляют и в грехах не каются".

Тогда тотчас по воздуху неслись с пожара головни и дома эти сгорали, тогда как стоявшие рядом оставались целы.

Дойдя до избы своей близкой родственницы, стоявшей за воротами с грудным младенцем на руках, Евфимия указала и на этот дом, но прибавила, глядя на младенца: он невинен. У этого загоревшегося дома стояли скирды хлеба, и Евфимия, указав на меньший из них, сказала: "Этот останется для дитяти". И он, действительно, остался, тогда как прочие сгорели.

Когда, по окончании пожара, ее спросили, зачем она бегала по селу и сожгла несколько домов, она отвечала: "Я не помню, где была и что делала".

С 1808 г. до смерти Евфимия жила в Задонске. Ей выстроили уважавшие ее лица особенный дом, в котором с нею помещались сошедшиеся к ней для христианской жизни вдовы и девицы. Эта община занималась странноприимством бедных, и Евфимич была у них старшею.

Тут ее жизнь получила мирное направление. Она постоянно ходила в Задонский монастырь и всегда молилась усердно и дома большую часть времени проводила в молитве. И здесь она погружалась в такое высокое созерцание, что часто к ней входили, а она не замечала.

Она обращалась за советами и наставлениями к Илариону Троекуровскому. Он принимал ее с великим уважением, и сам часто пользовался ее духовною опытностью, в ней искал совета и поддержки.

Когда Евфимия приходила к о. Илариону, он посылал ночевать ее в холодную комнату со словами: "Поди туда с Богом и там тепло будет!" — и, говорят, что она не чувствовала там холода.

И она также давала подвижнику советы, и, если он им не следовал, то впоследствии ему иногда приходилось раскаиваться. Он имел желание поступить в общежительную пустынь; она его отговорила, зная, что это не его призвание. Он настоял на своем, но вскоре должен быль вернуться к прежним подвигам.

С таким же уважением относился к ней и задонский затворник Георгий, называвший ее всегда своею "духовною матерью".

В 1819 г. Георгий по назначению настоятеля исполнял в монастыре послушание у свечного ящика. Его душа, жаждавшая полного сосредоточия в Боге, искала совершенного уединения. Он задумал перейти в Соловки и со слезами молился, чтоб Господь открыл ему Свою волю. Однажды после богослужения Евфимия подошла к клиросу и, подавая Георгию, стоявшему у ящика с наклоненною головой четки, сказала: "Вот тебе четки: молись по ним. Царица Небесная приказала тебе жить в Задонской Ее обители, и никуда не переходить. Придет время — будешь сидеть в келлии".

Вскоре Георгий тяжко заболел и полгода не выходил из келлии, а затем затворился в затворе.

Когда Георгий был уже в затворе, он оставил у себя только один образ, уступая распространенному в миру мнению, что излишество в иконах есть роскошь, несовместимая с затворничеством. Тогда Евфимия объяснила ему неосновательность этого мнения и советовала снова украсить келлии иконами, укрепляя себя воспоминаниями о подвигах святых.

Высоко чтил Евфимию и юродивый Антоний Алексеевич, который благоговел перед ней и был при ней всегда тих.

Посетители странноприимной общины приносили иногда Евфимии деньги, но она редко их от кого принимала и отговаривалась: "Может быть, вам самим он нужны, а меня Господь пропитает".

Так говорила она не от избытка средств: часто она терпела крайнюю нужду, но ей была дорога добровольная нищета. Молодые келейницы роптали на нее за отказ принимать приношения, а она отвечала мудрыми, полными значения, словами: "Если желаете, сами вы принимайте приношения. А я стара и слаба, не в силах уже умолить за других Господа".

Жизнь Евфимии была долга: она продолжалась 110 лет.

За полгода она имела извещение о кончине. В тот же час — была полночь — она вышла из своей молельни, собрала в одну комнату всех живших с нею сестер и сказала им: "Господь наш Иисус Христос благоволил возвестить мне о скором моем отшествии, и потому я более не начальница вам. Пусть главною у вас будет сестра Анна Дмитриевна, кланяйтесь ей в ноги и целуйте ее руку", — и сама она первая подошла к ней и поклонилась.

Тело старицы слабело, но дух бодрствовал. За несколько дней до кончины над нею было совершено таинство св. елеосвящения, а затем св. причащения. За причащением открылся ее слух, которого она давно по старости лишилась. Все время сохраняла она ясное сознание. В день смерти вечером встала с постели, позвала келейницу и просила налить в стакан св. воды.

Три раза перекрестившись, она при каждом крестном знамении пила св. воду. Потом сама опустилась на постель и тихо предала дух Богу. Это было 15 января 1860 года.

Она лежала три дня в гробу, как спящая, без всяких признаков разложения. Тело ее, при громадном стечении народа, предано земле в часовне Задонского Богородицкого монастыря, рядом с затворником Георгием, в ряду других Задонских подвижников.

ИЕРОСХИМОНАХ ИОАНН, ЗАТВОРНИК СВЯТОГОРСКИЙ

Иеросхимонах Иоанн, подъявший великий подвиг затворничества, происходил из небогатых мещан города Курска, назывался в мире Иван Крюков и родился 20 сентября 1795 года. С детства запало в него желание монашества, которое возбудили в его душе рассказы мальчика-сверстника Семена Мошнина о его деде, спасавшемся в то время в Сарове, — великом старц Серафиме.

"Ох, хорошо так жить, хорошо жить и спасаться!" — восклицал Иван, расспрашивая мальчика о его деде.

На девятом году Иван просил родителей отдать его учиться грамоте; но родители, находясь в бедности, предпочли отдать сына печному мастеру, изготовлявшему изразцы, на 7 лет, с уплатою родителям за все это время 10 руб. ассигнациями. Хозяин Ивана был жестокий человек и вымещал на своем ученике свою досаду. Он бил его так, что Иван иногда подолгу лежал без дыхания. Придя в возраст, Иван поступил приказчиком к торговцу скотом, и зарабатывал 200 руб. в год; тут, вопреки своему желанию, так как мысль о монастыре не оставляла его, Иван женился, по настоянию родителей. Перейдя вскоре затем снова в изразцовую мастерскую, он стал зарабатывать 600 руб. в год, и к 30 годам, заведя собственное дело, стал брать значительные подряды; купил два постоялые дома и гостиницу, и стал совершенно зажиточным человеком. Жизнь Крюков вел трезвую и благочестивую, ходил часто в церковь и сохранял расположение к монашеству.

Лет через десять после того как Иван стал на ноги, жена его умерла, и он остался бездетным; вскоре умер и отец его, и он, видя, что сестры его живут в замужестве, обеспечил старуху мать и стал проситься у нее в монастырь. Мать никак не соглашалась, требуя чтоб он остался при ней до ее смерти, и старуху преклонили только увещания одного уважаемого ею помещика, который прямо объявил ей, что, если и теперь она будет удерживать сына, то ответит за него Богу.

— Бог с тобой, — сказала она, — отпущу тебя в монастырь; иди с Богом и молись там за меня.

Сын поклонился ей, в радости, в ноги, и этот день показался ему светлым праздником. Мать предложила Ивану выбрать в благословение от нее какую-нибудь из ее икон, которых у нее было много в золотых и серебряных окладах, но он просил дать ему медный литой крест, который и носил всю жизнь на толстой железной цепочке. Сделав себе из шинного железа вериги, пояс и наплечники, весом в полпуда, он возложил их на себя для усмирения плоти. Проведя около полутора года в хлопотах по расчетам и получению свидетельства от мещанского общества, причем он махнул рукой на тех, кто обманно не хотел ему платить, — Крюков со слезами простился с матерью, которую перевез на жительство к одной из сестер своих, и на 39-м году оставил родной город.