Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Пролокьютора Узик делает вид, что не знает Гиацинт, в точности как я сам пытаюсь утверждать, что не являюсь кальде. Какая ирония!» — подумал Шелк.

— …и вы уже почти погибли в этой глупой войне, — продолжал Узик. — И другие умирают сейчас, пока мы говорим. На вашей стороне, или на нашей, не имеет значения. Если это один из наших, мы скоро убьем одного из ваших. Если один из ваших, вы убьете одного из наших. Возможно, это буду я. Возможно, мой сын, хотя он уже…

— Парень, не смог попасть домой! — прервал его Меченос. — Уже пытался! Страшная ночная атака! Еще сражаются! Не думал, что они попытаются. Ты не против, что я вернулся, чтобы присматривать за тобой?

Гиацинт, стоявшая на коленях и державшая его короткие бриджы, утвердительно кивнула:

— Если бы ты высунулся в окно, ты бы услышал стрельбу.

Шелк опять уселся на смятую кровать и сунул ноги в штанины.

— Ничего не понимаю. Мы еще в Горностае?

Она опять кивнула:

— В моей комнате.

Узик обошел кровать и привлек к себе его внимание.

— Разве не будет великолепно, кальде, если мы — вы, я и Его Святейшество — прекратим сражения до тенеподъема?

С намного меньшей уверенностью в ногах, чем он пытался показать, Шелк встал, подтянул бриджи и поправил пояс.

— Это именно то, что я надеялся сделать. — Он сел так быстро, как только мог, стараясь не потерять достоинство.

— Мы можем…

— Мы должны действовать быстро, — прервал его Квезаль. — Мы не можем ждать, пока вы восстановитесь, патера-кальде. Хотел бы я, чтобы могли. Вы вздрогнули, когда увидели меня в таком облачении. Боюсь, моя одежда всегда ошеломляет вас.

— Кажется, да, Ваше Святейшество.

— Формально я тоже обвиняемый. Но я пытался принести мир, как и вы.

— В таком случае нам обоим это не удалось, Ваше Святейшество.

Узик положил на руку Шелка свою ладонь, теплую, влажную и мясистую.

— Не мучьте себя упреками, кальде. Не надо! Еще ничего не потеряно. Кого вы хотите назначить командиром вашей гражданской гвардии?

Боги ушли, но одна — возможно, хитроумная Фелксиопа, чей день только что начался — оставила маленький подарок: хитрость.

— Если кто-нибудь сможет положить конец кровопролитию, он безусловно заслужит даже более великую награду.

— Но если он хочет именно эту?

— Тогда я сделаю все, чтобы он ее получил.

— Мудр Шелк! — одобрительно каркнул Орев с кроватного столбика, глядя на него блестящим черным глазом.

— Мне кажется, что вам уже лучше, — улыбнулся Узик. — Когда я вас увидел, мне стало страшно за вас. — Он посмотрел на хирурга. — Кальде нужно еще крови?

Квезаль застыл, и хирург покачал головой.

— Достигнуть мира, кальде, может быть не так трудно, как вы думаете. Наши и ваши люди должны понять, что лояльность к Аюнтамьенто не означает нелояльности к вам. И, конечно, лояльность к вам не означает нелояльности к Аюнтамьенто. Когда я был молод, у нас были оба. Вы знаете об этом?

— В точку, парень! — воскликнул Меченос.

— Сейчас в Аюнтамьенто освободилось место. Очевидно, вакансия должна быть закрыта. С другой стороны, в Аюнтамьенто и так есть советники. Их места — их. Почему бы им не сохранить их?

Компромисс; Шелк подумал о майтере Мята, маленькой и душераздирающе храброй, скачущей на белом жеребце по Солнечной улице.

— Аламбрера?

— Не должна пасть. Боевой дух нашей гражданской гвардии не переживет такого сокрушительного унижения.

— Понимаю. — Он опять встал, на этот раз более уверенно; он чувствовал себя слабым, и, парадоксально, достаточно сильным, чтобы смело посмотреть в лицо самой страшной опасности. — Бедные, самые бедные люди нашей четверти, которые начали бунт, хотят освободить заключенных, сидящих там. Ведь они — их друзья и родственники.

— И Ехидна потребовала этого, — добавил Квезаль.

Узик, все еще улыбавшийся, кивнул:

— Да, я так слышал. Многие из наших пленных говорят это, а некоторые даже утверждают, что видели ее собственными глазами. И, тем не менее, взятие Аламбреры станет катастрофой. Этого нельзя допустить. Но почему бы нашему кальде, в честь вступления в должность, не объявить всеобщую амнистию? Жест одновременно щедрый и человечный?

— Понимаю, — повторил Шелк. — Да, конечно, если это положит конец сражению… если есть даже самая слабая возможность того, что это закончит кровопролитие. Должен ли я пойти с вами, генералиссимус?

— Вы должны сделать больше. Вы должны обратиться к бойцам обеих сторон, и как можно более убедительно. Это можно начать отсюда, из вашей кровати. У меня есть способ передать ваш голос моим войскам, защищающим Палатин. После чего мы посадим вас в поплавок и привезем в Аламбреру для того, чтобы бойцы, наши и Мяты, могли увидеть вас и понять, что их никто не обманывает. Его Святейшество согласился поехать с вами и благословить мир. Многие уже знают, что он поддержал вас. Когда люди увидят, что вся моя бригада перешла на вашу сторону, остальные последуют за ней.

— Триумф Шелк! — каркнул Орев с кроватного столбика.

— Я тоже пойду, — объявила Гиацинт.

— Кальде, вы должны понять, никому не надо сдаваться. Просто Вайрон вернется к Хартии, то есть к кальде — вам — и Аюнтамьенто.

Узик тяжеловесно повернулся к Квезалю:

— Ваше Святейшество, разве не Сцилла потребовала от нас ввести именно эту систему управления?

— Так оно и есть, сын мой, и мое глубочайшее желание — увидеть, как она будет восстановлена.

— Если мы проедем через город в этом поплавке, — сказал Шелк, — многие из тех, кто увидит нас, догадаются, что я ранен. — И в долю секунды сообразил добавить: — Генералиссимус.

— Но мы даже не будем пытаться скрыть это, кальде. Вы будете играть роль героя в этой битве! Я должен сказать Геккону, чтобы он подготовил для вас маленькую речь.

Узик сделал два шага назад.

— Теперь кто-то должен позаботиться обо всем этом, и, боюсь, на это не способен никто, кроме меня. Прошу прощения, миледи. — Он поклонился. — Прошу прощения, кальде. Я вскоре вернусь. Прошу прощения, Ваше Святейшество.

— Плох муж? — поинтересовался Орев.

Шелк покачал головой:

— Тот, кто покончит с убийствами и ненавистью, не может быть злом, даже если действует ради собственной выгоды. Мы слишком нуждаемся в таких людях, чтобы дать богам осудить их. Меченос, я отсылал тебя прошлой ночью в то же самое время, что и Его Высокопреосвященство. Ты немедленно ушел?

Старый учитель фехтования залился краской.

— Сказал ли ты немедленно, парень?

— Не думаю. Если я это и сделал, то не помню.

— Парень, я принес тебе эту штуку, помнишь? — Он прыгнул в самый далекий угол комнаты и помахал окантованной серебром тростью. — Ценная! — Он парировал удар невидимого противника. — Полезная! Думаешь,