Дамнар: Неведение (СИ) - Якунина Марина

Оказалось, что жнец в церквушке вьется не один. Я на второго поначалу внимания не обращал. Но любопытно стало. Да и отвлечься хотелось. Пошел в сторону его мельтешения. Он уже был в предвкушении. Душа вот-вот должна была вылететь — счет на минуты. Мне всегда завораживал этот момент. Яркая искра, нежно обволакиваемая мягкой темнотой, испаряющаяся в небытие за считанные мгновения… Но в этот раз, лучше б я остался дальше телячьими нежностями любоваться…

В соседней келье умирала старуха. Сморщенная вся, засушенная, тощая карга. Ещё до входа в комнату послышался едкий кислый запах. Благо, вдыхать мне не обязательно — я ж только посмотреть зашел. А она дышит тяжело. На табурете рядом с ней стоит тарелка с протертым супом. Уже сто раз остывшим, наверняка прокисшим при такой духоте, и кружка. Она рот свой, почти беззубый, открыла и тихо так пить стала просить. Ну, рядом-то нет никого… На самом деле, удивительно, что она жива ещё. От стариков немощных люди часто избавляются. Зачем им лишний рот кормить? Хорошо, если по-тихому травят, или со скалы бросают. Но знаю случаи, когда в доме без еды запирали, или в лес по морозу увозили на съедение зверям… А тут явно ухаживали, но, понятное дело, священник на себя одеяло перетянул. Неважно. В общем, чёрт меня дёрнул взять её кружку, набрать воды и дать ей попить напоследок. Последнее желание всё-таки. Вот перед кем я сейчас оправдываюсь? Неважно…

Она как только напилась, клещом в мою руку вцепилась, даже приподнялась немного, глаза выпучила. Слепая… У меня нет моральных сил весь разговор записывать. Моя память отказывается его полностью воспроизводить… В общем, она меня приняла за своего сына. Лепетала что-то про голодный год… ну да, я-то тощий по любым меркам, что скрывать. Про жизнь она в общем говорила. Ладно бы если просто уму-разуму отпрыска учила.

Ох, и злился я тогда на её сынка! Наверняка ведь знал, щенок, что его родная мать при смерти. Раз до сих пор жива, значит где-то загулял? Почему мне отдуваться? Если бы она просто что-то бубнила. А она ведь спрашивать начала. Ничего особенного вроде. Да и с первых слов было понятно, что память у старухи явно отказывала. Всё в кучу. То про невесток, то про урожай, то про корову… И ведь ответа ждёт, повторяет, за руку потряхивает. Я, вероятно, был в каких-то высоких чувствах после пробуждения Эйлерта.

Мысленно пообещав себе хорошенько её сынка выпороть, когда узнаю, кто это, начал ей отвечать какую-то чушь успокаивающую, надеясь поскорее отвязаться. Ответы её вполне устроили. Она с лёгкой улыбкой прилегла обратно на подушку, несколько раз мне руку погладила и отошла. Жнец душу подхватил и испарился. — «Благодарствую, князь, что уважил старую на смертном одре». Как же меня Всемир тогда испугал своим скрипучим голосом! Кажется, совсем у меня нервы расстроились… Не знаю я, сколько он за нами наблюдал… Я вздрогнул, если не подпрыгнул на месте. Спросил, чья мать сейчас померла, всё сына кликала… А он возьми и ответь: «Бажена мать. Того, кого ты на божьем суде топором зарубил. Других детей не осталось у неё — всех небо забрало…» Кажется, староста ещё что-то говорил. Я уже не мог слушать. Больно стало. Не могу понять, от чего. Кажется, мне действительно надо как-то отдохнуть… Отвлечься, развлечься… Не привык я столько эмоций без названия за раз ощущать. Мне тогда ком к горлу подкатил и я вдохнуть не смог, чтобы что-либо ответить. Я просто встал, вышел за девкой, схватил ту под локоть и молча увел. Наверное, со стороны это могло выглядеть грубо… Во всяком случае, что Эйлерт, что Ярец руками потянулись вслед за ней, и Всемир вздохнул шумно. А мне просто поскорее оттуда убраться хотелось… Ну, может быть, держал я её слишком крепко — она потом локоть растирала… Кажется, когда тащил, она вначале что-то пискнула, потом уже испуганно смотрела. Но она почти всегда испуганно смотрит… Перед тем как спать уйти, уже у двери стоя, тихо так прошептала «спасибо», и ушла сразу. А я все ещё был в слишком растрепанных чувствах, чтобы хоть как-то расценить её намек. Что мне с её спасибо? То ещё приключение мне устроила… Вернее, устроили…

Я какое-то время по комнате не находя себе место метался. Перед глазами то эта недосемья обнимающаяся, то старуха слепая, сыном меня кличущая… Решил записать всё, авось полегчает. Вроде бы немного успокоился уже. Хотя, теперь жалею, что сразу вслед за девкой не пошел, узнать, что за «спасибо»… Теперь уже спит глубоко, судя по дыханию. Может, разбудить? В конце концов, действительно есть, за что благодарить сегодня… Да и хоть отвлекусь».

Глава 26. Травма

Сет коротко прикоснулся к клыку кончиком языка, отложил перо и тихо встал. Дверь в комнатушку служаки он открыл неслышно и быстро зашёл в маленькое душное помещение, прикрыв за собой.

«Надо будет её в ту комнату, где Герда жила перевести, там хоть окно есть… Что молчит-то? Человеку точно дышать тут невозможно...» — площадь каморки в его понимании близилась к шкафу. Помещались одноместная кровать, да сундук с плоской крышкой, на котором стояли кружка с водой, да свеча с лучиной, обваленной в серном составе. Окна не было — эта комнатка как раз прилегала со стороны скалы. Вентиляцией служили пара отверстий, ведущие в основные покои.

Духота стояла страшная. Лето выдалось тёплое, да и девка уже успела «надышать» — так что было даже жарковато. Девица лежала головой на свёрнутой в несколько слоев тряпке, служившей ей подушкой, раскинув руки по сторонам, облаченная в дневную рубашку. Тонкое одеяло за ненадобностью сползло на ноги.

Сет немного задержался в дверях, наблюдая за размеренным глубоким дыханием служанки. Затем беззвучно переместился ближе и прилёг на край кровати рядом, подперев голову одной рукой. Темнота не мешала разглядывать мирно спящую девушку, чем он с наслаждением пользовался.

Девка редко стала бывать на солнце, и её кожа начала терять золотистый загар, но всё ещё сияла здоровым цветом. Были даже еле заметные смешные веснушки, россыпью покрывающие слегка вздернутый нос и заходящие на скулы. Пушистые брови и ресницы, чуть темнее её светлых русых волос придавали лицу немного кукольный вид. Губы были бледноваты и сильно обветрены. Вероятно, сказывалась привычка их обкусывать и недостаток воды. «Кажется, надо не только переехать ей предложить, может, стесняется спросить?»

Какое-то время дамнар просто лежал и наблюдал за разменянным дыханием слушал спокойный пульс девушки. Затем осторожно коснулся пальцами её полуоткрытой ладони и провел по её руке вверх от кисти к предплечью, а затем и к тесемке, стягивающий ворот на груди. Девка спала очень глубоким сном — на поглаживание по руке никак не отреагировала. Сет почувствовал некий азарт и почти детское желание немного похулиганить, пока она его не заметила. Он начал осторожно развязывать простой бант и ослаблять шнуровку. Поскольку рубаха была девке явно великовата, да и крой у неё весьма просторный, вскоре удалось отодвинуть край ворота и освободить для обозрения нагую девичью грудь.

Видимо, ткань немного пощекотала кожу девицы, и она заворочалась, глубоко вздохнула, повернула голову прямо и немного приоткрыла губы. Сет замер с занесенной над девушкой рукой, выжидая, когда она уснет обратно. Будить её нарочно он не торопился. Убедившись, что девка продолжает сладко спать, осторожно накрыл своей ладонью её горло, прикоснувшись большим пальцем и заостренным ногтем яремной вены. Пульсация крови в её артерии завораживала.

Осторожно, нежно провел рукой от шеи и левой груди, легонько сжав и начав гладить пальцем быстро затвердевший сосок по кругу. Дыхание девки участилось. Она изогнулась во сне навстречу руке Князя, издав еле слышный стон, но не проснулась. Приоткрытые губы девицы манили и дразнили, будто приглашая продолжить. Сет потянулся к её лицу и осторожно украл поцелуй, боясь разбудить раньше времени.

Девушка закрутилась на кровати, взмахивая руками. Князь успел отстраниться, тихонько посмеиваясь, с азартом ожидая, проснется или нет. Девица издавая тихие стоны ещё немного поворочалась и затихла.