Джандо - Роман Канушкин

Мир Нины Максимовны был устойчивым, жизнеспособным и очень неуютным. Но отсутствие уюта было небольшой платой за то, что мир не рушился на глазах, за то, что все шестеренки были подогнаны друг к другу и ежедневно верная рука в места наибольшего соприкосновения механизмов добавляла капельку масла. Единственным человеком, не умещающимся в целостную картину этого мира и поэтому вызывающим тихую ненависть, был Профессор Ким. Поц, в первый же день своего появления на кафедре всем своим видом давший понять, что ему абсолютно плевать на устоявшиеся авторитеты. Подобные проявления разрушительной анархии бывали и раньше, однако Нина Максимовна быстро все прибирала к рукам — это в принципе и была ее работа. Теперь же все случилось по-другому.

Нина Максимовна все знала о субординации. Она управляла не нажимая. Она знала масштаб «научных светил», с которыми ей приходилось общаться, и совершенно искренне видела себя чем-то вроде их правой руки. Она была неким фильтром между божественной большой наукой и ежедневными житейскими и тем более требующими профессионального решения вопросами. Но молодой ученый не оказался непризнанным талантом и потому без меры в ней нуждающимся, он был успешным. И наличие или отсутствие Нины Максимовны никак не сказывалось на научной карьере Профессора Кима. Более того, когда встал вопрос о присуждении молодому доктору наук звания профессора, Нина Максимовна сделала все возможное, чтобы притормозить этот процесс. Она помнила, какой кровью давались звания и степени еще десять лет назад. Она чувствовала бешеный напор молодого доктора и видела в нем угрозу для стареющего заведующего кафедрой — Настоящего и Великого Ученого, в которого она была давно безнадежно и печально влюблена. Но этот поц (про себя Нина Максимовна именовала Кима только так) играючи подготовил пять кандидатов наук, и ВАК принял решение его аттестовать. И тут уже Нина Максимовна не могла ничего поделать.

— Это все из-за деда-академика, — говаривала Нина Максимовна, — его тащит дед.

Она прекрасно знала, что это не более чем успокоительный самообман. Но самое страшное было другое — молодой профессор, словно ничего не замечая, был с ней учтив, вежлив и весел и вовсе не собирался участвовать в войне титанов, которую уже подготовила Нина Максимовна. Он жил в своем собственном мире, так не похожем на мир Нины Максимовны с его свинцовой необходимостью и тяжестью ежедневно переживаемого бытия, и вместо чугунного боя часов время там отмеряла веселая кукушка. Этот мир был юным, радостным и опасным, и когда молодой профессор появлялся на кафедре (он не собирался ею заведовать, потеснив так обожаемого шефа, его больше интересовали пустыни, окружающие египетские пирамиды, или джунгли в межгорных долинах Гималаев, за которыми открывался Тибет. Нина Максимовна признавала и это) и все вокруг приходило в движение, то устало-мудрый, присыпанный фунтом соли мир Нины Максимовны сжимался до размеров ее рабочего стола. Сегодня он позвонил, сообщив, что не появится на кафедре, и попросил переадресовать все звонки ему домой. Если же его в этот момент не окажется, то пусть всю информацию оставляют Мадам.

— Хорошо, профессор, — сухо сказала Нина Максимовна. — Я поняла вас.

Вот тебе, пожалуйста. Мало того, что этот поц содержит что-то вроде экономки, скорее всего несчастной женщины, вынужденной на него батрачить, пока их величество занято своими важными проблемами, он даже не может снизойти до того, чтобы звать ее по имени.

Поэтому, когда появился этот мальчик и спросил Профессора Кима, Нина Максимовна подумала: «Ого-го, очень любопытная ситуация…» Потому что мальчик был явно сумасшедшим.

А часом раньше Егор Тропинин понял, что за ним никто не бежит. Робкоп куда-то исчез. Прохожие с удивлением смотрели на бледного, перепуганного мальчика, без конца озирающегося по сторонам. Но Егор чувствовал, что погоня вовсе не окончена, что каким-то непостижимым образом Робкоп все приближается к нему и в следующий раз он появится на расстоянии вытянутой руки. Поэтому до наступления темноты Егор должен успеть. А потом его уже никто не спасет.

— Профессор Ким, Профессор Ким, — беспрерывно повторяли его губы.

Найти журнал с тем знаменитым интервью оказалось делом несложным (Егор еще раз вспомнил, с каким восторгом Денис рассказывал ему о Профессоре Киме… Господи, Дениска!), и в библиотеке он провел не более пятнадцати минут. Но даже этих пятнадцати минут хватило, чтобы он почувствовал, как тени сгущаются вокруг него и как в тишине и полумраке библиотеки к нему тянется чья-то невообразимо холодная рука.

«Я просто перепуган как последняя баба, — сказал себе Егор. — Они (черт побери, но все-таки — кто?!) именно этого и хотят. Они хотят взять меня голыми руками, но я не должен доставлять им такого удовольствия».

Холод вроде бы отступил, и полумрак библиотеки больше не выглядел таким пугающим. Егор нашел в журнале телефоны редакции, но там ему ответили, что не располагают координатами Профессора Кима, хотя да, материал о нем делали, помнят.

— Ну как же так? — проговорил Егор. — Мне это просто необходимо… Ну я вас очень прошу.

— Молодой человек… — В голосе собеседника послышалось удивление. — Судя по всему — мальчик?

— Да, Егор Тропинин, простите, я не представился. Понимаете, мне просто необходимо найти его. Это очень важно.

— Послушайте, Егор Тропинин, даже если бы у меня под рукой оказались эти координаты, я просто не имею права их давать.

— Ну я вас прошу, я вас умоляю, мне не к кому больше обратиться… Понимаете?! Это моя последняя надежда… Вы даже не представляете, насколько это важно… Понимаете?! — Егор сам не ожидал такого внезапного излияния чувств.

Воспоминание о том, что с ним произошло за последние семнадцать часов, уместилось в одно мгновение, и самое страшное— голос мамы по телефону («…приходи, возможно, Денис тебя убьет… или спалит, как этого дурака Логинова»), и тогда Егор вдруг совершенно неожиданно расплакался. Это его очень испугало.

— Там звонит какой-то странный мальчик, — услышал Егор в трубке еще более удивленный голос, — плачет и просит адрес или телефон Профессора Кима. Помните? Да, этот занятный молодой ученый… Кто у нас занимался Профессором Кимом?

Ответа Егор не расслышал — трубку, видимо, пытались прикрыть ладонью, — потом раздался смех, что-то о юной жертве научно-популярной литературы, потом женский голос поинтересовался:

— А телефон Кости Кинчева или группы «Дюна» не подойдет?

Егор промолчал.

— Эй, мальчик, ты еще здесь?

— Мне нужен только Профессор Ким, — сказал Егор и шмыгнул носом. Больше всего он боялся снова расплакаться.

В трубке послышался прежний мужской голос; с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, он проговорил:

— Мальчик, не плачь… Того, кто делал материал о Профессоре Киме, сейчас нет. Но ты можешь отыскать своего кумира в институте. Пиши…

И ему назвали институт и даже объяснили, как туда проехать.

— Спасибо… Профессор Ким — не мой кумир, — сказал Егор и повесил трубку.

Он больше не позволит себе так глупо плакать, время слез для него прошло. Егор никогда бы не смог предположить, что в один день окружающий мир может стать таким враждебным. Он остался с ним один на один, как когда-то остался один на один с Логиновым. Сейчас Логинов находился в реанимационном отделении Русаковской больницы, куда его отправил лучший друг Дениска, а единственной надеждой Егора стал Профессор Ким. Если, конечно, Егор не сумасшедший, если все, что с ним происходит, не бред его больного рассудка. Ему некуда больше идти. Что и кому он может рассказать? Что и кому? Что на их улице открылось чудное место развлечений, где маленький коренастый служащий имеет обыкновение появляться из темных глухих углов, за секунду до того совершенно пустых — лишь мерцающие огоньки игровых компьютеров и электронная перчатка, вот-вот собирающаяся разжать пальцы? Что его лучший друг наигрался в суперкомпьютер, а до этого ему пробили голову кастетом, и поэтому он вчера спалил своего обидчика и компанию, как группу безмозглых куриц? Сходите в Русаковку, вам подтвердят, хотя, может, вас тоже спалят, все возможно… Ведь мама, мамочка… по крайней мере ее голос предложил пару часов назад единственному сыну прийти домой отобедать, а заодно почувствовать себя в роли сжигаемой курицы… Ну и кому он может все это рассказать? Пацан, ты чего, кино насмотрелся? Или твой крышак сам протек? В любом случае давай-ка домой, пусть с тобой там разбираются. Давайте, дяденька милиционер, везите меня домой, как раз там со мной и разберутся. А через пару дней вы, дяденька милиционер, скажете своим коллегам-милиционерам: «Надо же, а этот парнишка все же оказался психом… Спалил себя… — Или, скажем, выбросился из окна. — А по виду не скажешь, я-то думал, он дурацких книжек начитался».