В лесу было накурено… Эпизод 4 - Валерий Зеленогорский

Квартира у НФ ничем не отличалась от его. В то время отличие состояло в том, какой портрет висит на стене: у одних висел С. Есенин с трубкой в резьбе по дереву или в чеканке, в остальных фотография Хемингуэя с бородой. Те, у кого висел Есенин, были за Россию, а те, что с Хемом, – за весь мир.

У НФ висел Хемингуэй, это его обрадовало. В маленькой комнате стояли этажерка с книжками и журналами, торшер и проигрыватель «Аккорд» с пластинкой Тухманова «По волне моей памяти» – сегодняшним детям это ничего не скажет, но тогда это был выбор поколения.

Если к этому набору добавить кассеты Высоцкого и магнитофон «Яуза», то картина станет законченной. НФ сварила кофе из пачки марки «Дружба» – смесь кофейного мусора с цикорием – и включила торшер. Сергеев воспринял свет торшера как команду «Вперед», погладил ее по голове, натолкнулся на пульсирующий родничок на темени, какой бывает только у годовалых детей, но потом бесследно зарастает. Это редкое явление у взрослых людей взбудоражило его. НФ, смущенно покраснев, сказала, что это у нее давно и ей не мешает, но если он хочет, она наденет шапочку. Он засмеялся.

Сергеева бьющийся пульс на темечке так поразил, что он гладил его не переставая, он перевозбудился, все произошло нежно и естественно, пластинка с песней «Вальс-бостон» крутилась на диске уже десятый раз из-за царапины в последнем куплете. Они лежали на тахте, узенькой и короткой – им хватало места, – без слов и в абсолютной гармонии.

Потом НФ встала и ушла в другую комнату, долго не приходила, слышались какие-то шорохи и звуки падающих предметов. Когда она вошла, он увидел в ее руках бутылку ликера «Вана Таллин» Она несла ее как драгоценный сосуд, и Сергеев все сразу понял.

Извлеченная из закромов, припасенная на самый крайний случай, эта бутылка была сильнее всех признаний и слов Данте и Петрарки – тогда в каждом доме была сокровенная бутылка для всего: для больницы, прокурора, на возвращение сына из армии, то есть на День, которого еще не было.

Она открыла этот ликер, налила в крохотные рюмочки и предложила выпить за этот день, за эту ночь, которую она считает драгоценной. Они пили ликер из далекого Таллина, пили скверный кофе «Дружба», в сотый раз пел «Вальс-бостон» еще не депутат Розенбаум, и ничего важнее в этом мире не происходило.

Утром Сергеев уехал. Он больше никогда не был в Елабуге, но иногда в его голове ниоткуда возникает «Вальс-бостон» и горький привкус ликера «Вана Таллин».

Говорящий кот

Лукьянов, мужчина яркий и с фантазией, жил за городом, на непрестижном направлении. Дом он купил в 90-м году, когда нынешние еще на дядю работали и снимали квартиры в Перове и Новогирееве. Квартиры снимали, а ездили на ворованных «меринах» и на доводы Лукьянова говорили, что машина – это инструмент: «Вот приеду я на переговоры, а человек увидит, что я на „мерине“, и уважать будет, а квартира – не важно, потерпим до полного успеха». Лукьянов говорил им: «А вдруг окна в офисе клиента на другую сторону выходят – что тогда?» «А ничего, – отвечали они, – люди скажут: ребята крутые, “мерин” есть “мерин”». У Лукьянова «мерина» не было, машина скандинавского производства, десять лет ей было – не девочка, – но он ее не менял: везет она, ну и ладно, чего деньги тратить на железо лакированное?

Жил Лукьянов полной грудью, жизнь любил, и она его не обижала, давала ему пропитание неплохое и покой. В достатке жил человек, без затей, брусчаткой с Красной площади двор не мостил, фонтан из Петергофа не желал – помнил однокомнатную в Тушине и стельки в туфлях в зиму лютую из газеты, в которой работал.

В гараже у него шесть котов жили – не породистых, а так – рвань бродячая, но он их любил, помня, что на ковчеге каждой твари было по паре. За домом следил мигрант, приехавший семью свою от голода и нужды спасать.

Сын гор трудился не покладая рук, уважал хозяина и ценил его за доброе сердце и интернационализм.

Как-то в воскресенье Лукьянов после обеда смотрел передачу о событиях за неделю и увидел сюжет о говорящем коте. Хозяйка кота, немолодая женщина из Баку, желающая славы, демонстрировала съемочной группе в присутствии экспертов-переводчиков аудиозапись своего кота, говорящего на азербайджанском языке. Эксперты глубокомысленно рассуждали, что слышат отчетливо как минимум двадцать слов в исполнении хозяйского кота, умершего год назад. Все это напоминало дурдом и очень забавляло Лукьянова.

Он вышел во двор и, увидев своего управляющего, рассказал ему об увиденном и пошутил, что хотел бы, чтобы его котики тоже заговорили.

– Ты попробуй, – сказал Лукьянов и забыл об этом.

А управляющий не забыл: он уважал Лукьянова и решил доставить ему удовольствие.

Он зашел в гараж, накормил котиков и приступил к дрессировке. Коты не понимали, чего хочет этот человек, повторяющий одно и то же на непонятном языке, но он все повторял и, не получив ответа, схватил младшего брата и стал трепать, угрожая убить. Старший кот не выдержал и сказал ему на русском:

– Не борзей! Мы хозяина понимаем, но не лезем в его жизнь, и ты не лезь в нашу.

Управляющий оторопел от кошачьей наглости – ведь он считал себя главным после хозяина, а тут, оказывается, вот какой расклад! Он швырнул кота в угол и ушел, услышав вдогонку «Понаехали тут!» и мат по национальному и половому признаку. Горько на душе стало человеку, и он, бросив дом, ушел на станцию – выпить и утолить свою обиду.

Он пришел на станцию, где электрички привозили из Москвы коренное население, недовольное своей судьбой, не знающее, отчего ему плохо в собственном доме. Ответ появился в виде сына гор, шедшего просто выпить водки. Четыре юноши с горящими глазами нашли его в толпе без приборов ночного видения и за десять секунд, вложив в свои ноги всю боль за неудачу любимой команды, не попавшей в плей-офф, сыграли с его головой в футбол, забив его под платформу в результате слаженной коллективной игры. Одно сердце перестало биться, зато четыре других забились в едином порыве.

Утром в газете Лукьянов прочел, что опять убили мигранта на его станции, и позвонил на дачу. Охрана сказала, что его человек пропал, ушел и не вернулся, успокоили, что ушел с пустыми руками, ничего не украл.

Лукьянов расстроился, так и не поняв, что повинен в смерти человека, нанял другого, и жизнь потекла по старому руслу.

Проделки дворецкого, или Служебная болезнь

Влияние энергии одних людей на других плохо изучено, но оно есть. Я знал человека, который до тридцати лет жил чистой, непорочной жизнью, а через два года заболел всеми пороками, заразившись ими от своего хозяина.

Наш герой, далее дворецкий, жил себе по восходящей: военный городок, спартанское воспитание, учеба, военное училище и ясная дорога к лампасам через два десятка лет.

Развал страны прервал путь наверх, к 94-му году в активе были четыре звездочки на погонах, жена, дочь, однокомнатная в Подмосковье и «Москвич-ИЖ» кирпичного цвета.

Денег нет, перспектива – зеро. Счастье подвернулось в лице сослуживца, пахавшего водителем у мини-олигарха и назначенного властью по лесному ведомству. Он быстро понял, что лес его богатство, а не наше, рубил его и нарубил неплохо.

Он жил на даче то ли Берии, то ли Булганина, в большом доме в стиле арт-деко с элементами русского модерна, хозяйство было огромным: гараж, хозблок, фонтаны, два бассейна, 5 га земли, человек сорок обслуги – водители, охрана, повара, горничные, врач, массажистка и астролог, без которого хозяин ничего не делал. Он вообще ничего не делал – только пил, играл в домино с водителем на бензин, с охраной в бильярд на сигареты. Лес он видел только, как чурки в камине и голубые елки на участке. Он обожал камин, даже в лютую жару бросал чурки в огонь – видимо, в детстве страдал от холода в далеком сибирском городке, где вырос в доме дяди – начальника пожарной части.

Вот в такой дом попал бывший советский офицер и стал дворецким у мини-олигарха по кличке Лесник. Обязанностей у него было много: руководить всем в доме – стройкой, устройством ландшафта, топить баню, закупать продукты. Весь быт, покупка DVD и книг – всё-всё-всё. Он научился готовить, подавать на стол, но только в бане, один день в неделю, в воскресенье.

В этот день Лесник принимал важных людей из разных сфер, таких же, как он, хищников высокого полета. На десерт звали композитора или кинорежиссера, снявшего блокбастер, писателя, которым восхищались в данный момент. Это было высокое собрание, а не пошлая баня с телками. Лесник серьезно считал свою воскресную баню ложей избранных и, конечно, не масонской. Он не любил масонов и евреев, но антисемитом не был, так как не считал себя дурнее их.

Действо начиналось часов в двенадцать: съезжались люди, все надевали халаты с личными монограммами, шли на террасу, и пир острого словца вперемежку с новостями из Кремля начинал свое неспешное движение. Дворецкий накрывал стол с простой, но очень качественной едой. Меню всегда было стабильным: салат оливье, овощи, селедка, рыбка из таежных рек, холодец, потом суп, котлеты с пюре, рыба и пельмени.