Одержимые - Таня Хайтман

Вообще-то Леа была к этой ситуации готова: дома она нашла в разговорнике перевод вопроса:

— Что вы нам сегодня посоветуете?

Из ответа официанта она не поняла ничего — сильный акцент в его французском, похоже, поставил в тупик даже профессора Каррьера, — но мужественно улыбнулась и ответила:

— Великолепно.

После того как были пережиты кристаллизованный тыквенный суп и превращенные в желе креветки, ее доконали драпированные кусочки перепела со связанным в форме миниатюрного бокала шнитт-луком рядом с икрой из красной свеклы. Она почувствовала, что с нее хватит, и скромно отодвинула тарелку, к которой едва притронулась. Леа опасалась, что еще один взрыв вкуса — и ей придется пригоршнями есть снег.

Профессор Каррьер тоже вымученно улыбнулся.

— У них есть специальное меню с региональной кухней, но показывают его они крайне неохотно. Ведь здесь просто очень модно обедать. Может быть, нам стоит позже взять на углу пирожков с грибами и квашеной капустой?

Леа воспользовалась кулинарной растерянностью Каррьера, чтобы ненадолго отлучиться в уборную. В вестибюле, представлявшем собой гротескную смесь из фатального понимания барокко и самых прекрасных вещей, которые могла предложить здешняя торговля хрусталем, она, вздохнув, опустилась на табурет перед одним из туалетных столиков.

Леа сознавала, как бледно должна смотреться на фоне этого буйства красок. Расфуфыренные дамы с лакированными губами и в стразовых босоножках на босу ногу, похоже, разделяли ее мнение, потому что второго взгляда с их стороны Леа не удостаивалась. «Sorry, но эволюция еще не позволила мне стать морозоустойчивой», — раздраженно подумала Леа, глядя на пятна от растаявшего снега на носках сапог.

И что же делать? Вот сидит она в студенческой одежде в ресторане первого класса за столом с крайне оригинальными, по совершенно несъедобными блюдами, и слушает нескончаемый поток мыслей профессора, в то время как ей хочется ныть от тоски. Вся ситуация была крайне необычной и, наверное, в любом случае вогнала бы ее в депрессию, даже без того, что отсутствие одного вообще-то чужого ей человека сводило ее с ума.

Леа вздохнула. Увидит ли она Адама когда-нибудь еще? Может быть, такая возможность представится, когда профессор Каррьер захочет показать ей особенно прекрасное издание «Приключения в сочельник». «Возможно, оно лежит в его спальне», — с неприязнью подумала Леа. Мгновение спустя она виновато вздрогнула, потому что за весь вечер профессор не предпринял ни малейшей попытки пофлиртовать с ней. Поэтому сейчас она вежливо вернется к столу и будет слушать ого. И очень внимательно — ведь она хорошая студентка.

Возвращаясь в зал, Леа смотрела исключительно в пол. Ее потребность в пренебрежительных взглядах лиц одного с ней пола на сегодня исчерпана. Она казалась себе серой и ненужной, как никогда раньше.

— Не пойму, как ты заталкиваешь в себя ЭТО. — Адам сидел спиной к окну за их столиком, с восхищением глядя на то, что осталось в тарелке Каррьера.

— Это только вопрос тренировки, — тоном профессионала пояснил Каррьер, а затем заметил Леа.

Улыбнувшись, он подозвал ее, но пододвинуть ей стул предоставил Адаму. Тот лишь кивнул в качестве приветствия, в то время как руки его лежали на спинке стула. Сама того не осознавая, Леа, присаживаясь, глубоко вздохнула. Чудесный запах снега, исходивший от одежды Адама, отнял разум.

Немного позже, когда стол был полностью убран и на нем остались только подсвечник и три бокала, полных вина, Леа была уже уверена в том, что слегка пьяна. Волнующий вид Адама только усугублял ситуацию, хотя он и избегал ее взгляда. Леа устраивало, что она может просто сидеть и смотреть на него. Она даже не пыталась привлечь его внимание. В данный момент достаточно было одного присутствия. Она наслаждалась его видом, изучала напряженность его прямого корпуса. Запоминала форму рук, расслабленно лежавших на столе. Наблюдала за тем, как свет то и дело играет на прядях цвета меда в его темно-русой шевелюре, так что они начинают источать теплые лучи.

Наконец голос профессора Каррьера вывел ее из задумчивости. Леа часто-часто заморгала. Это был прямо поставленный вопрос, а она понятия не имела, о чем он ее спросил. Профессор Каррьер подобрал оброненную нить разговора и, похоже, приобрел внимательного слушателя хотя бы в лице Адама.

Каррьер приветливо улыбнулся.

— Дорогая моя, не стесняйтесь, расскажите нам, как вы попали в сети романтизма.

Прошло мгновение, прежде чем Леа поняла, что он говорит не о ее чувствах к Адаму, а опять о своем любимом предмете, о романтизме. Ее серые мозговые клеточки включились на полную. «Холодный пуск двигателя», — с ужасом поняла она.

— Попала в сети… — задумчиво повторила она. — Это произошло, как и в случае большинства зол, на исходе детства, на пороге взросления. Я обнаружила в себе слабость к зловещему… — Леа замерла. То, что она рассказывала, звучало ужасно скучно. При всем при этом тот опыт, несмотря на всю свою простоту, был почти озарением, оказавшим влияние на всю ее последующую жизнь.

— То, что я только что сказала, прозвучало уклончиво, — продолжала Леа. — На самом же деле в двенадцатилетнем возрасте во время летних каникул я открыла для себя мир «романа ужасов» — к большому сожалению моих родителей. Сияло солнце, люди веселились, а я сводила с ума мать, тратя все свои карманные деньги на тяжеленные книги с такими чудесными названиями как «Салимов удел». Эти романы ужасов задели во мне какую-то струну, давая ощущение того, что меня уносит отсюда, безо всякой надежды на спасение. Мне безразличны были пляж и вода, я сидела под навесом, не имея времени даже на болтовню с матерью, потому что была полностью поглощена книгой. Когда потом я занялась изучением литературы, долго размышлять над специализацией мне не понадобилось. Да, я просто стала добычей духа романтизма. Кроме того, всегда нравилось все иррациональное и бесцельные грезы.

Во время своего небольшого доклада Леа сосредоточилась на отражении огней в окне за левым плечом Адама и продолжала смотреть туда, пока ее не освободил из этого плена тихий смех профессора Каррьера. Хотя по его виду нельзя было сказать, что ему весело; скорее, он испытывал облегчение.

— Слабость к иррациональному — чудесная предпосылка для преодоления известных границ. Леа, а как вы вообще живете? Вы — выдающаяся студентка со своеобразным чувством юмора. — Одним движением профессор велел Леа помолчать. — Ну, для чего вы выбрали такое место, как это, когда могли получить стипендию для учебы в больших старинных городах континента? Любовная тоска?