Черным по черному - Тим Пауэрс

— Прекрасно. Тогда уезжай сегодня же, или я велю восьми самым здоровым моим прихожанам хорошенько отдубасить тебя палками и швырнуть в море.

Даффи прищурился.

— Что? Я… Послушай, я ведь ничего тебе не сделал… Ты, поганый трус, я вырежу печень всем твоим скотоводам.

Он шагнул к священнику, но потерял равновесие и судорожно отступил в сторону. От встряски он рухнул на четвереньки, и его тут же вырвало. Когда он вновь выпрямился на трясущихся ногах, священник исчез.

«Интересно, за кого он меня принял, — подумал Даффи. — Ненавижу подобные недоразумения».

Но теперь предстояло разобраться, что же все-таки случилось прошлой ночью?

Все просто, услужливо подсказывала рациональная часть рассудка, ты был настолько глуп, что нажрался вусмерть в незнакомом кабаке и тебя избили и выбросили на улицу. Хорошо еще, что при твоей сомнительной внешности никому не пришло в голову проверить твой кошелек. А видения и галлюцинации не имеют значения. Никакого значения. Его зубы выбивали дробь, и он дрожал, как промокший кот. Нужно пошевеливаться, подумал он, найти гостеприимный трактир, где можно привести себя в порядок, закупить припасов и выметаться из Триеста. Глубоко вздохнув, он неуверенно поплелся вниз по виа Долорес. Два часа спустя он вышел из наполненной паром ванной комнаты, энергично растирая голову полотенцем.

— Как там мой завтрак? — спросил он. Когда никто не откликнулся, он постучал в дверь и открыл ее.

— Как там мой завтрак? — выкрикнул он в зал.

— Ждет вас на столе, сударь.

— Отлично. Сейчас иду.

Даффи снял просушенные шерстяные штаны со стула у камина и облачился в них. Штаны эти он купил в Британии много лет назад, и, хотя сейчас они состояли больше из заплаток, чем из английской шерсти, и итальянцы смеялись, называя его орангутангом, он не мог с ними расстаться. «А при переходе через Альпы в конце зимы они хорошо послужат мне», — сказал он себе. Он влез в продырявленный в двух местах камзол, натянул сапоги и отправился завтракать.

Трактирщик подал ему миску какой-то каши с взбитыми яйцами, черного хлеба с сыром и кружку горячего эля.

— Выглядит аппетитно, — сказал Даффи, плюхаясь на стул и приступая к еде.

Четверо других гостей за столом грызли поджаренный хлеб и с любопытством поглядывали на дюжего седовласого ирландца. Один, тощий мужчина в обвисшей вельветовой шляпе и шелковом трико, откашлялся.

— Сударь, мы слышали, вы пересекаете Юлианские Альпы, — сказал он.

Даффи нахмурился, как имел обыкновение делать при разговоре с посторонними, сующими нос в его дела.

— Верно, — проворчал он.

— Однако еще слишком рано, — заметил мужчина.

— Для кого-то, может, и рано, — пожал плечами Даффи.

Из кухни высунулся трактирщик и кивнул Даффи:

— Мальчик говорит, что отчистил всю ржавчину с вашей кольчуги.

— Вели ему встряхнуть ее в песке еще сто раз, на счастье, — сказал Даффи.

— Разве вы не боитесь турок? — встряла женщина — вероятно, жена Обвисшей Шляпы.

— Нет, госпожа. В это время года турки не могли забраться так далеко на север. — «Хорошо бы сказать то же самое о разбойниках», — подумал Даффи. Он занялся своей едой, а другие гости, хотя и продолжали перешептываться, больше не приставали к нему с вопросами.

«В одном они правы — признался он себе — Сейчас еще рано для перехода. Но я к нему, черт побери, подготовлюсь. Погода хорошая, а Предильский перевал должен быть чистым. Переход будет легким, не то что в последний раз, когда я осенью 1526-го пробирался на юг, полуголодный и с головой, забинтованной на манер тюрбана. — Воспоминание заставило его усмехнуться в кружку с элем. — Вот так я и сумел пробраться через наводненные турками просторы Венгрии — при виде моих бинтов Сулеймановы ребята, должно быть, думали, что я один из них».

Трактирщик снова высунулся из кухни.

— Мальчик говорит, что, встряхни он кольчугу еще сто раз, она разлетится на части.

Даффи устало кивнул.

— Наверное, он прав. Пусть осторожно выбьет песок и смажет ее маслом.

Он поднялся, вежливо кивнул оставшимся за столом и прошел в свою комнату.

Рапира лежала на кровати, и он легко подхватил ее, скользнув рукой в изогнутую гарду. Вытертая кожаная рукоять приобрела очертания его пальцев, так что извлечь рапиру из ножен было все равно что вытащить руку из рукава куртки. Даффи полировал свой старый клинок и смазывал его, и, когда он прошелся взглядом вдоль него, ответный темный блеск согрел его сердце. Он слегка выправил лезвие, избавляясь от раздражающего обратного изгиба, и взмахнул рапирой в воздухе раз и два. Получай, турецкий язычник! В дверь постучали.

— Сударь, ваша кольчуга.

— А, спасибо.

Даффи взял свой неказистый с виду доспех и критически осмотрел его. Что ж, не так уж плохо, подумал он. Кое-где железные звенья разошлись и были соединены проволокой, рукава были разной длины и неровные по краям, но в целом кольчуга еще вполне годилась в дело.

На стуле лежала маленькая деревянная коробочка. Даффи открыл ее и взглянул на комок ниток, пыли, пуха, перьев и древесной крошки. Он пощупал комок пальцем — плотный и сухой, как положено. Внутри комка находился маленький круглый кусок стекла, в целостности которого Даффи не преминул убедиться. Затем закрыл коробочку и спрятал ее во внутренний карман камзола.

«Пора отправляться», — сказал он себе. Он снял камзол, надел две шелковые нижние рубашки в пятнах от ржавчины, а поверх них кольчугу, не обращая внимания на дребезжание по полу нескольких отлетевших колец. Натянул камзол, пристегнул к поясу рапиру и кинжал и, захватив меховую накидку и шляпу, вышел из комнаты.

— Хозяин! Держи. — Он опустил несколько монет в ладонь трактирщика. — Кстати, где я могу купить коня?

— Коня?

— Вот именно. Коня. Икуус. Ну, знаешь…

— Полагаю, я мог бы предложить своего.

— Выносливая скотина? Годится для перехода через Альпы?

— Без сомнения, при должном обращении.

— Гляди, чтоб не подвел, не то я вернусь и сделаю что-то ужасное.

Даффи завершил осмотр коня проникновенным взглядом ему в глаза.

— Сколько за него?

— О-о… — Трактирщик закусил губу. — Скажем… шестьдесят дукатов?

— Сорок дукатов. — Даффи отсыпал трактирщику еще монет. — И я не шучу, говоря, что вернусь назад в ярости, если он сдохнет.

— Он добрый конь, — заверил трактирщик. — С самого рождения я его холил. Да и родиться ему помог.

— Господи боже! Больше ничего не говори. И вот что… Мне еще нужна еда. Э… четыре, нет, пять больших буханок хлеба, пять палок твердой колбасы, недельный запас зерна для твоего чудного коня, два галлона сухого красного вина, бутылку крепкого бренди… и еще связку луковиц, горсть головок чеснока и два фунта козьего сыра. Сложи все в четыре мешка и скажи, сколько я еще должен.