Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы - Николай Заболоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1928
19. Купальщики
Кто, чернец, покинув печку,Лезет в ванну или тазик —Приходи купаться в речку,Отступись от безобразий!
Кто, кукушку в руку спрятав,В воду падает с размаха —Во главе плывет отряда,Только дым идет из паха.
Все, впервые сняв одеждыИ различные доспехи,Начинают как невежды,Но потом идут успехи.
Влага нежною гусынейЩиплет части юных телИ рукою водит синей,Если кто-нибудь вспотел.
Если кто-нибудь не хочетОставаться долго мокрым —Трет себя сухим платочкомЦвета воздуха и охры.
Если кто-нибудь томитсяСтрастью или искушеньем —Может быстро охладиться,Отдыхая без движенья.
Если кто любить не может,Но изглодан весь тоскою,Сам себе теперь поможет,Тихо плавая с доскою.
О река, невеста, мамка,Всех вместившая на лоне,Ты не девка-полигамка,Но святая на иконе!
Ты не девка-полигамка,Но святая Парасковья,Нас, купальщиков, встречай,Где песок и молочай!
1928
20. Незрелость
Младенец кашку составляетИз манных зерен голубых.Зерно, как кубик, вылетаетИз легких пальчиков двойных.Зерно к зерну – горшок наполненИ вот, качаясь, он висит,Как колокол на колокольне,Квадратной силой знаменит.Ребенок лезет вдоль по чащам,Ореховые рвет листы,И над деревьями все чащеЕго колеблются персты.И девочки, носимы вместе,К нему по воздуху плывут.Одна из них, снимая крестик,Тихонько падает в траву.
Горшок клубится под ногою,Огня субстанция жива,И девочка лежит нагою,В огонь откинув кружева.Ребенок тихо отвечает:«Младенец я и не окреп!Ужель твой ум не примечает,Насколь твой замысел нелеп?
Красот твоих мне стыден вид,Закрой же ножки белой тканью,Смотри, как мой костер горит,И не готовься к поруганью!»И тихо взяв мешалку в руки,Он мудро кашу помешал, —Так он урок живой наукиДуше несчастной преподал.
1928
21. Народный Дом
Народный Дом, курятник радости,Амбар волшебного житья,Корыто праздничное страсти,Густое пекло бытия!Тут шишаки красноармейские,А с ними дамочки житейскиеНеслись задумчивым ручьем.Им шум столичный нипочем!Тут радость пальчиком водила,Она к народу шла потехою.Тут каждый мальчик забавлялся:Кто дамочку кормил орехами,А кто над пивом забывался.Тут гор американские хребты!Над ними девочки, богини красоты,В повозки быстрые запрятались,Повозки катятся вперед,Красотки нежные расплакались,Упав совсем на кавалеров...И много было тут других примеров.
Тут девка водит на арканеСвою пречистую собачку,Сама вспотела вся до ниткиИ грудки выехали вверх.А та собачка пречестная,Весенним соком налитая,Грибными ножками неловкоВдоль по дорожке шелестит.
Подходит к девке именитойМужик роскошный, апельсинщик.Он держит тазик разноцветный,В нем апельсины аккуратные лежат.Как будто циркулем очерченные круги,Они волнисты и упруги;Как будто маленькие солнышки, ониЛегко катаются по жестиИ пальчикам лепечут: «Лезьте, лезьте!»
И девка, кушая плоды,Благодарит рублем прохожего.Она зовет его на «ты»,Но ей другого хочется, хорошего.Она хорошего глазами ищет,Но перед ней качели свищут.
В качелях девочка-душаВисела, ножкою шурша.Она по воздуху летела,И теплой ножкою вертела,И теплой ручкою звала.
Другой же, видя преломленноеСвое лицо в горбатом зеркале,Стоял молодчиком оплеванным,Хотел смеяться, но не мог.Желая знать причину искривленияОн как бы делался ребенкомИ шел назад на четвереньках,Под сорок лет – четвероног.
Но перед этим праздничным угаромИные будто спасовали:Они довольны не амбаром радости,Они тут в молодости побывали.И вот теперь, шепча с бутылкою,Прощаясь с молодостью пылкою,Они скребут стакан зубами,Они губой его высасывают,Они приятелям рассказываютСвои веселия шальные.Ведь им бутылка словно матушка,Души медовая салопница,Целует слаще всякой девки,А холодит сильнее Невки.
Они глядят в стекло.В стекле восходит утро.Фонарь, бескровный, как глиста,Стрелой болтается в кустах.И по трамваям рай качается —Тут каждый мальчик улыбается,А девочка наоборот —Закрыв глаза, открыла ротИ ручку выбросила теплуюНа приподнявшийся живот.
Трамвай, шатаясь, чуть идет.
1928
22. Самовар
Самовар, владыка брюха,Драгоценный комнат поп!В твоей грудке вижу ухо,В твоей ножке вижу лоб.
Император белых чашек,Чайников архимандрит,Твой глубокий ропот тяжекТем, кто миру зло дарит.
Я же – дева неповинна,Как нетронутый цветок.Льется в чашку длинный-длинный,Тонкий, стройный кипяток.
И вся комнатка-малюткаРасцветает вдалеке,Словно цветик-незабудкаНа высоком стебельке.
1930
23. На даче
Вижу около постройкиДрево радости – орех.Дым, подобно белой тройке,Скачет в облако наверх.Вижу дачи деревяннойДеревенские столбы.Белый, серый, оловянныйДым выходит из трубы,Вижу – ты, по воле мужаС животом, подобным тазу,Ходишь, зла и неуклюжа,И подходишь к тарантасу.В тарантасе тройка алыхЧернокудрых лошадей.Рядом дядя на цимбалахТешит праздничных людей.Гей, ямщик! С тобою мамаДа в селе высокий доктор.Полетела тройка прямоПо дороге очень мокрой.Мама стонет, дядя гонит,Дядя давит лошадей,И младенец, плача, тонетПосреди больших кровей.
Пуповину отгрызалаМама зубом золотым.Тройка бешеная стала,Коренник упал. Как дым,Словно дым, клубилась степь,Ночь сидела на холме.Дядя ел чугунный хлеб,Развалившись на траве.А в далекой даче детиПели, бегая в крокете,И ликуя и шутя,Легким шариком вертя.И цыганка молодая,Встав над ними, как божок,Предлагала, завывая,Ассирийский пирожок.
1929
24. Начало осени
Старухи, сидя у ворот,Хлебали щи тумана, гари.Тут, торопяся на завод,Шел переулком пролетарий.Не быв задетым центром О,Он шел, скрепив периферию,И ветр ломался вкруг него.Приходит соболь из Сибири,И представляет яблок Крым,И девка, взяв рубля четыре,Ест плод, любуясь молодым.В его глазах – начатки знанья,Они потом уходят в руки,В его мозгу на состязаньеСошлись концами все науки.Как сон житейских геометрий,В необычайно крепком ветреНад ним домов бряцали оси,И в центре О мерцала осень.И к ней касаясь хордой, что ли,Качался клен, крича от боли,Качался клен, и выстрелом умаКазалась нам вселенная сама.
1928
25. Цирк
Цирк сияет, словно щит,Цирк на пальцах верещит,Цирк на дудке завывает,Душу в душу ударяет
С нежным личиком испанкиИ цветами в волосахТут девочка, пресветлый ангел,Виясь, плясала вальс-казак.Она среди густого параСтоит, как белая гагара,То с гитарой у плечаРеет, ноги волоча.То вдруг присвистнет, одинокая,Совьется маленьким ужом,И вновь несется, нежно охая, —Прелестный образ и почти что нагишом!Но вот одежды беспокойствоВкруг тела складками легло.Хотя напрасно!Членов нежное устройствоНа всех впечатление произвело.
Толпа встает. Все дышат, как сапожники,Во рту слюны навар кудрявый.Иные, даже самые безбожники,Полны таинственной отравой.Другие же, суя табак в пустую трубку,Облизываясь, мысленно целуют ту голубку,Которая пред ними пролетела.Пресветлая! Остаться не захотела!
Вой всюду в зале тут стоит,Кромешным духом все полны.Но музыка опять гремит,И все опять удивлены.Лошадь белая выходит,Бледным личиком вертя,И на ней при всем народе
Сидит полновесное дитя.Вот, маша руками враз,Дитя, смеясь, сидит анфас,И вдруг, взмахнув ноги обмылком,Дитя сидит к коню затылком.А конь, как стражник, опустивВысокий лоб с большим пером,По кругу носится, спесив,Поставив ноги под углом.
Тут опять всеобщее изумленье,И похвала, и одобренье,И, как зверок, кусает завистьТех, кто недавно улыбалисьИль равнодушными казались.
Мальчишка, тихо хулиганя,Подружке на ухо шептал:«Какая тут сегодня баня!»И девку нежно обнимал.Она же, к этому привыкнув,Сидела тихая, не пикнув:Закон имея естества,Она желала сватовства.
Но вот опять арена скачет,Ход представленья снова начат.Два тоненькие мужикаСтоят, сгибаясь, у шеста.Один, ладони поднимая,На воздух медленно ползет,То красный шарик выпускает,То вниз, нарядный, упадетИ товарищу на плечиТонкой ножкою встает.Потом они, смеясь опасно,Ползут наверх единогласноИ там, обнявшись наугад,На толстом воздухе стоят.Они дыханьем укрепляютДвойного тела равновесье,Но через миг опять летают,Себя по воздуху развеся.
Тут опять, восторга полон,Зал трясется, как кликуша,И стучит ногами в пол он,He щадя чужие уши.Один старик интеллигентныйСказал, другому говоря:«Этот праздник разноцветныйПосещаю я не зря.Здесь нахожу я греческие игры,Красоток розовые икры,Научных замечаю лошадей, —Это не цирк, а прямо чародей!»Другой, плешивый, как колено,Сказал, что это несомненно.
На последний страшный номерВышла женщина-змея.Она усердно ползала в соломе,Ноги в кольца завия.Проползав несколько минут,Она совсем лишилась тела.Кругом служители бегут:– Где? Где?Красотка улетела!
Тут пошел в народе ужас,Все свои хватают шапкиИ бросаются наружу,Имея девок полные охапки.«Воры! Воры!» – все кричали.Но воры были невидимки:Они в тот вечер угощалиСвоих друзей на Ситном рынке.Над ними небо было рытоВеселой руганью двойной,И жизнь трещала, как корыто,Летая книзу головой.
1928
