Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию? - Виктор Устинов

Английское правительство уже давно решило участвовать в войне на стороне Франции и России, и вело активную подготовку к ней, но ее министр иностранных дел Грей еще раз принимает на себя роль «миротворца» и считает необходимым созвать конференцию послов четырех держав (Англии, Франции, России и Германии) и предложение об этом было передано 26 июля в Париж, Берлин и Петербург. Целью конференции намечалось предотвращение дальнейшего осложнения кризиса между Австрией и Сербией, но эти государства Лондоном на переговоры послов не приглашались. Соотношение сил на конференции складывалось явно не в пользу Германии, и ее отказ от переговоров уже в силу одного этого обстоятельства был по существу предрешен сразу.

С 20 июля в Англии начал осуществляться грандиозный королевский смотр британскому флоту, для которого была проведена пробная мобилизация морских сил Англии. После этого небывалого в летописях истории смотра английского флота I, II, и III флоты со вспомогательными силами в конце месяца ушли в море для маневров[42]. Англия готовила свою главную силу – флот – к войне, но в Германии не придали этому событию должного внимания. Одновременно в глубинных районах страны английское правительство готовило экспедиционный корпус для его отправки во Францию. Это было тайной за семью печатями, которую знали всего лишь несколько человек в Лондоне и Париже. Английская армия, предназначенная для операций на западноевропейском театре, имела в своем составе 150 тыс. человек. К 21 августа экспедиционный корпус в составе 4-х пехотных и одной кавалерийской дивизий на транспортных судах прибыли во Францию через Гавр, Руан и Булонь, откуда они сразу были выдвинуты в район Любеж-Ландреси, где вскоре приняли участие в знаменитом Марнском сражении, в котором была похоронена стратегия Германии быстрого разгрома Франции и ее союзника – Англии.

Но Лондон вновь пытается создать иллюзию своего нейтралитета, чтобы поскорее подтолкнуть Берлин к началу боевых действий против Франции и России. И это удалось им осуществить. Кайзер Германии Вильгельм II и его правительство во главе с канцлером Бетман-Гольвегом были убеждены, что в назревавшем конфликте Германии с Францией и Россией Англия сохранит свой нейтралитет в начальный период войны, который немцы считали достаточным для того, чтобы они смогли разгромить французскую армию, и тогда можно было вести переговоры с англичанами в принципиально новой политической обстановке, в которой Берлин мог диктовать свои условия мира.

Принц Пруссии Генрих, родной брат Вильгельма II, в последние дни июля был в Лондоне, где он встречался с королем Великобритании Георгом V, чтобы узнать позицию англичан на случай войны Германии с Францией и Россией. 29 июля в Берлине было получено от него сообщение, в котором он уверил германское правительство в английском нейтралитете. Это был неправильный вывод, пристегнутый к военной обстановке, царящей в Пруссии, и принц подстраивал мнение английского короля к этим обстоятельствам, изменить которые он уже не мог. На самом деле король Георг V устранился от такого обещания, сказав своему двоюродному брату принцу Генриху буквально следующее: «Мы попробуем сделать все, что можем, чтобы не быть вовлеченными в это и останемся нейтральными»[43].

Посол Германии в Англии Лихновский не верил успокоительному сообщению принца Генриха, потому что, в отличие от других стран, в английской столице принято считаться прежде всего с политикой правительства, а не короля, мнение которого имеет важное значение, но не решающее. Английское правительство до конца сохраняло тайну своего участия в войне на стороне Антанты, потому что они знали о планах Германии напасть на Францию через Бельгию, и в Лондоне было решено открыть свои карты только при нарушении нейтралитета этой страны.

1 августа Грей заявил Лихновскому, что Англия ни в коем случае не потерпит нарушения бельгийского нейтралитета, и предупредил германское правительство об ответственности такого шага. Лихновский тогда спросил: может ли рассчитывать Германия на нейтралитет Англии в случае соблюдения бельгийского нейтралитета? Грей наотрез отказался дать такую гарантию. Тогда Лихновский попросил Грея уточнить условия, на которых можно добиться от Англии нейтралитета. Подойдя ближе к послу, Грей ответил ему жесткой и давно усвоенной фразой: «Англия желает сохранить руки свободными»[44].

В назревавшем военном конфликте в Европе главным союзником кайзеровской Германии выступала Австро-Венгерская империя, а судьба ее всецело зависела от личности императора Франца Иосифа, царствование которого продолжалось более 60 лет. Ввиду старости и отхода его от дел в австрийской политике все больше выступал на первый план наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд д’Эсте, ярый клерикал и противник окружения престарелого монарха. Между императором и наследником всем был виден скрытый и глубокий антагонизм. Недобрые чувства к нему возрастали из-за зависти сановников императора Франца Иосифа к его великому государственному уму, быстро и легко разбиравшемуся в вопросах внутренней и внешней политики империи и умевшему всегда находить главное звено в их разрешении.

Франц Фердинанд был отвержен императором, но, обладая сильной волей и тщеславием, он искал и утверждал себя в австрийской политике, которая резко отличалась от взглядов императора и правительства. Ловкие придворные, прибегая к помощи врачей, не раз зачисляли его в покойники, но наследник был полон жизненных сил и энергии. Следовало ожидать, что с его воцарением политика Австро-Венгрии могла войти в противоречие с германской политикой, и Тройственный союз мог бы развалиться. Для этого в глубинах политической жизни венского двора имелись сильные потоки поддержки.

В самой Австрии феодально-клерикальные круги были недовольны усиливающимся влиянием венгров в политике государства и их тесным смыканием с интересами прусских правящих кругов. Старая венская знать, чье прошлое было тесно связано с Францией, и кто веками определял политику немцев от Одера до Рейна, не могли переносить высокомерного и поучающего тона кайзера Вильгельма II, а его опора на прусских юнкеров в политике и экономике империи пугала их своей воинственностью и непредсказуемостью. В этих кругах еще не зажили раны от поражения, нанесенного Пруссией Австрии в 1866 году, за которым последовала утрата ее гегемонии в Германии и влияния на политические события в Европе. Франц Фердинанд, уже в силу своего клерикализма, был близок к этим кругам, и питал откровенную вражду к венграм, ставшим союзниками Пруссии в австро-прусской войне и защищавших германские интересы в послевоенный период[45].

Эрцгерцог поддерживал стремление старой и заслуженной венской знати обрести свое былое величие. Его фамильные корни уходили вглубь этой величавой истории, на которой покоилось могущество Габсбургов. Это политическое настроение было настолько мощным и сильным, что Франц Фердинанд связывал с ним свое будущее. Это был поворотный момент в истории Европы, способный изменить все направление ее жизни в ближайшем будущем, в то время как механизм войны был закручен до отказа, и спокойно раскрутить его назад мог только переворот в политике австрийского государства[46].

Нет сомнения, что больше всех не хотели видеть Франца Фердинанда императором в Будапеште, где правящий класс с восшествием его на престол ожидал крах. Венгрия, благодаря поддержке Берлина, имела решающее влияние в системе дуализма, и феодально-клерикальная партия, на которую опирался наследник престола, выдвигала план преобразования монархии Габсбургов на основе федерализма, или триализма (создание третьего славянского политического центра, наряду с австрийским и венгерским), которое постепенно должно было превратиться в Федерацию[47]. Эрцгерцог был убежденным сторонником ослабления власти венгров в правительстве, но он понимал, что его давление на венгерскую аристократию является одновременным давлением на прусское юнкерство, которое не хотело делать никаких уступок и никому не прощало попыток поколебать их могущество в германской и австро-венгерской империях. Наследник престола явно симпатизировал южным славянам, и он хотел их ввести в состав третьей силы в парламент и правительство, чтобы ослабить влияние венгров в имперской власти и стоявшей за их спиной Германии. За славянской поддержкой могла последовать перенацеленность политики Австро-Венгрии на союз с Россией и Францией, имевшими давние и глубокие корни. Эрцгерцога нельзя было склонить к войне с Россией, он был ее непримиримым противником. Германскому военному атташе Франц Фердинанд сказал, что «война с Россией была бы полной нелепостью, потому что для нее нет никакого основания, и она ничего не может дать»[48].