Паук - Мустафа Махмуд

Я оставался на своем месте до тех пор, пока не услышал, как он закрыл за собой дверь.

Первой моей мыслью было украсть блокнот, но я побоялся, что, проснувшись ночью и вернувшись в лабораторию, Дамиан может обнаружить пропажу и, испугавшись, может покинуть свое пристанище, обрекая меня окончательно потерять его следы. Было лучше, чтобы все оставалось на месте. Я вышел на цыпочках из своего укрытия и покинул дом.

Когда я с ветерком ехал по дороге, мне внезапно в голову пришла такая мысль: послать телеграмму моему другу, который был послом Египта в Мадриде, и спросить его, не известно ли ему чего-либо о Доне Мигеле Варгасе и о Доне Себастьяне Камильо. Воевали ли они во время гражданской войны? Как распорядилась с ними судьба? Это была слабая надежда, но я цеплялся за нее.

Часы у меня над головой прозвонили десять раз в то время, когда я дописал последнее слово в телеграмме и передал ее почтовому служащему. Когда на машине я возвращался домой, дождь лил как из ведра. Дорога блестела под дождем. Тысячи мыслей одолевали меня. Может быть, я нес всякий вздор? Может быть все это иллюзия то, что я видел и слышал? Кошмар? Сон? Разговор между этими двумя людьми Доном Камильо и Доном Варгасом, которых, возможно, и не существовало в реальности? Эти слова, которыми, лежа на соседних кроватях в госпитале, обменивались два военнопленных, двое раненых, закованные в гипс и борющиеся со смертью ? И это последнее слово в разговоре, этот крик Дона Камильо: "Но я хочу жить!".

Было совершенно очевидно, что Испания больше не воюет и что разговор касался закончившейся войны, вероятно, гражданской войны. Весь этот разговор был воскрешением прошлого устами медиума Дамиана. Было ли такое возможно? Возможно ли, чтобы голоса оставались в воздухе на протяжении многих лет до тех пор, пока медиум не возродил их? Или же это был крик желания жить, который придал этому прошедшему прошлому возможность возродиться? Было ли это чудо воли? Крик упорного неприятия смерти? Но чья это была воля? Воля мертвого обычно умирает в то же время, что и он.

Может, я снова брежу? Как это все ошеломляло!

7.

Я ходил взад и вперед по комнате, закрыв дверь. Я присаживался на край кровати, вставал, садился за письменный стол. Попытался что-то написать. Я размышлял, ломая голову, как будто я складывал какие-то таинственные головоломки из слов, которые никак не соединялись одно с другим. Я попытался собрать все странные факты, рассеянные в этой трудной загадке с того самого первого несчастного дня, когда я увидел лицо Дамиана. Преступление в доме № 15 по улице Ибн аль-Валид в квартале Кубба, обезглавленный труп на греко-католическом кладбище, мозг с извлеченной из него шишковидной железой и разрезанный вдоль, лежащий в растворе формалина, не считая других мозгов, лежавших в лотках. Но где же головы, - спрашивал я себя, - где же тела?

Что делает этот безумец со своим адским инструментом, который он направляет на череп жертв? Какие страшные лучи он открыл? В чем заключаются эти ужасные поиски, которые он проводит над сперматозоидами, извлеченными из живых лягушек? А эта голубая жидкость, которую он использует в экспериментах? Как объяснить этот нервный кризис, который охватывает его время от времени? И в чем истина тех звуков, которые он выговаривает в бреду? Десятки и десятки вопросов, на которые нет ответа. И самое страшное, это ощущение того, что человек этот соскальзывает к катастрофе. Что может стать с ним, если он потеряет рассудок? Что может произойти, если навсегда будет разорвана наша связь с истиной. Надо было любой ценой найти средство для того, чтобы прояснить все это до того, как не станет слишком поздно. Но как?

Как мы можем узнать то, что твориться в черепной коробке? Как раскрыть то, что твориться в голове?

Я нервно шагал по комнате, когда слуга постучал в дверь и передал мне телеграмму. Она пришла из Испании, я ждал ее. Лаконичный текст: "Дон Себастьян Камильо, тореадор, умер в гражданскую войну в Испании. Установить личность Дона Мигеля Варгаса не представляется возможным". Значит. Все это было правдой. Звуки эти не были бредом больного, и имена не были чистой выдумкой замутненного разума. Эти имена носили люди, которые существовали в реальности. Слова не были плодом воспаленного воображения. Они были произнесены когда-то, десятилетия тому назад в конце гражданской войны двумя пленными - Доном Камильо и Доном Варгасом на больничной койке, где они боролись со смертью. Их слова канули в небытие, а Дамиан их просто уловил в пространстве.

Как могло произойти подобное чудо? Благодаря какой-то части мозга, о которой нам ничего не известно, судя по всему, благодаря какой-то части, которая у нас не функционирует и которая не может быть ничем другим, как шишковидной железой. Дамиану удалось возбудить ее электрическими разрядами и химическим раствором. Который он впрыскивал себе в вену. И тогда железа обретала крайнюю чувствительность, становясь своего рода внутренним органом, способным видеть и слышать через время, своего рода радаром, обнаруживающим события, несмотря на покрывало прошлого. В это трудно было поверить! Но в конце концов, кто знает, что могло бы произойти, если бы слепой червь смог вообразить себе, что его примитивная нервная система включает зачатки слуха и зрения! Что произошло бы, если бы червь подумал, что спустя много лет его далекие потомки будут иметь глаза и уши. Можно с уверенностью сказать, что он счел бы это крайне удивительным и невероятным. Так же обстоит дело и с нами, мы слепы перед будущим. Мы не можем представить себе, что возможно видеть и во времени, как мы видим в пространстве, что история может стать для нас видимой и что в нашем мозгу есть зачатки любопытного аппарата, способного вспоминать о прошлом и читать в нем, как это сделал бы глаз, все, что оно содержит в себе. Что еще более волнительного может быть для духа!

Лик мира, вероятно, сильно бы изменился, если бы нашему зрительному полю удалось расшириться до такой степени, чтобы позволить нам видеть прошлое так же хорошо, как и настоящее, воспринимать события прошлого так же отчетливо, как и те, современниками которых мы являемся. Мы стали бы похожими на ангелов, на пророков, на богов! Но каким образом это может стать возможным? Как мне постичь тайну этого человека, как узнать то, что открылось ему? Для успешных действий был совершенно необходим четкий план.

На этот раз я прекрасно знал дорогу. Я снял слепок с замка и сделал себе ключ. Я тайно проник на виллу в то время, когда Дамиана не было дома. Все в лаборатории было на месте. Стерилизатор со шприцами кипятился на электроплитке. Коснувшись генератора лучей, я заметил, что он еще был теплым: значит, совсем еще недавно он был включен.

Не успел я как следует поразмыслить обо всем этом, как на ступенях лестницы послышались шаги Дамиана, и в замке повернулся ключ. Я быстро спрятался за ширму и увидел, как он вошел; в руках он нес большой пакет, который он положил на стол и открыл. В стеклянной банке был паук, один из тех гигантских пауков, которые во множестве встречаются в жарких экваториальных областях. По коже у меня пробежала дрожь при виде головы этого насекомого и множества маленьких блестящих глаз на ней. Мне казалось, что его глаза пристально смотрели на меня в моем укрытии. Время от времени паук поворачивался вокруг себя, шевеля головой со множеством глаз, похожий на купол обсерватории, и разглядывая обстановку в комнате. Я начинал дрожать в своем укрытии каждый раз, когда на меня смотрели его бесчисленные глаза.

Это длилось недолго, поскольку, вооружившись каким-то необычным режущим инструментом, очень похожим на вилку, Дамиан не замедлил открыть банку и медленно вонзил инструмент в спину паука, разрезав его живого вдоль. Потом он ловко скальпелем рассек ему голову. Спустя несколько мгновений он извлек оттуда какое-то белое студенистое вещество круглой формы и положил его в пробирку, содержавшую раствор. Я увидел, как студенистое вещество постепенно растворилось в жидкости и превратилось в беловатую эмульсию, к которой он добавил множество других растворов. Затем он поставил эту смесь в центрифугу, чтобы отделить осадок от светлой жидкости.

Обработав это в центрифуге в течение нескольких минут, он собрал осадок в стеклянную банку, прибавил несколько капель концентрированной серной кислоты и спирта, и наполнил банку наполовину дистиллированной водой. Затем он сделал что-то вроде дистилляции, в ходе которой он добавлял капли разных растворов. Спустя некоторое время я был уже не в состоянии более четко различать эти химические операции, из было слишком много для того, чтобы я мог подробно уследить за ними, тем более, что мне была неизвестна природа большинства используемых растворов. Я смог только понять, что он подвергал этот экстракт очень сложной химической обработке, чтобы, в конце концов, получить всего лишь несколько кубических сантиметров какой-то желтой жидкости.