Вокруг крючка - Михаил Заборский

И Семен Петрович, повернувшись, неосмотрительно сплюнул против ветра.

— А все ж таки рыбачок он, — не сдаваясь, сказал Петр Степанович. — Родственная душа!

— Что такому родственнику не рыбачить? Машина не нанятая! Сядет, бывало, да закатится под самый Калинин.

— Наверно, и нынче выехал! — вздохнул Петр Степанович. — На своей прикрепленной. Большое все-таки удобство!

— Отстаешь от событий, братец ты мой, — с ноткой гражданского сладострастия в голосе перебил его Семен Петрович. — Нынче прикрепляют, да не ко всякому. Неужто газет не читаешь?.. Отъездился твой благодетель.

— Я так думаю, должна произойти из этого случая какая-либо разрядка, — несколько недоуменно загудел Петр Степанович, заслушав едкую информацию об ограничении мякинниковских прерогативов. — От излишеств, конечно, можно человека отучить, а вот от рыбалки — ни-ни! Как говорится, история не знает примеров. А вот что Василий Горыныч из любого положения выход изыщет — это точно! Светлая голова!

И неизвестно, куда бы дальше повернул разговор, как вдруг замечаем — повисла у нас на хвосте машина. Автобус и с черной полосой вокруг кузова.

— К счастью! — заметил Петр Степанович и голову вбок отворотил. — Не иначе, сегодня ершом обловимся.

А Семен Петрович, как оказалось, с вечера маринованный огурчик съел. Нежинский, с пупырышками. Все думал, как-нибудь обойдется. А не обошлось. И взыграла у него с того огурчика печень.

— Тебе, — кричит, — стыдно так высказываться! Местком еще, а сам в приметы веришь. Слабо, видно, у тебя поставлена антирелигиозная пропаганда. А порешь, между прочим, ерунду… Уж если на то пошло, каждому известно — покойника повстречать к большим неприятностям… Как вот я чувствовал, что ничего нынче не поймаем!

И пошел и пошел! Пока его кашель не забил. А потом закурил и говорит дальше:

— А сейчас очень поучительно было бы выяснить, от чего данный товарищ отдал концы? Могло случиться — на рыбалке простыл, и вот теперь такие неприятности!

Здесь-то он и зацепил Петра Степановича за живое. Как тот зашумит:

— Да ну тебя к свиньям! Ты давай меняй пластинку! Люди на отдых поехали, а он, эвона, нашел, о чем толковать!

Семен же Петрович линию свою продолжает:

— Любопытно, — говорит, — знать, не снижаются ли в нынешнем сезоне цены на похоронные принадлежности? Снизили же, например, на пылесосы.

— Не знаю, — отвечает Петр Степанович. — Не приценялся!

— А какое, — спрашивает дальше Семен Петрович, — вы предпочитаете для отдыха кладбище — Даниловское или Ваганьковское?

Тут Петр Степанович поворотился и давай сверху по кабине кулачищем лупить. Знак дает водителю, чтобы остановился.

Ну, притормозил водитель. И голову в окошко высунул.

— В чем, — спрашивает, дело?

— А в том, — орет Петр Степанович, — что либо этого бородатого шамана высаживай, — показывает на Семена Петровича, — либо пусть та машина с глаз скроется. У меня нервы тоже не железные!

Тут мы водителю причину объяснили, после чего и он свой голос подал.

— Ладно, — говорит, — пускай она подальше уедет по своим надобностям. И хотя, конечно, все там будем, но некоторым туда, может быть, еще рановато. Вот у меня, к примеру, бочкотара из Клина еще не вывезена.

Так и умяли мы конфликт и вскоре подъехали к городу Солнечногорску. Свернули с шоссе направо и спустились в низинку. Дальше дорога кончилась. Впрочем, до озера уже рукой подать.

И вдруг наперерез нам катит та самая. С черной полосой. И неподалеку встала… Что за наваждение?!

— Вот, — говорит Семен Петрович. — Судьбы все равно не минуешь. Разве нынче будет ловля?

А тем временем вылезает их водитель и направляется к задним дверям. Открывает и кричит провожающим.

— Приехали! Ну-ка, вываливайтесь! И чтобы у меня без задержки!

Что ни дальше, то больше! Неужели, думаем, нализался человек? Наглость какая! Люди горем убитые, а он еще издевается!

— Где я этот голос слыхал? — спрашивает вдруг Петр Степанович. — Какие-то очень знакомые интонации…

Между тем народа из машины вылезает куча. Но все на обычных провожающих не очень похожие — кричат, прыгают.

Пригляделись мы поближе, да так и ахнули. Батюшки! Это, оказывается, совсем и не провожающие, а, как и мы, рыбачки. С пешнями и ящиками. И все, представьте, из нашего министерства. Рыболовная секция в полном составе. А за водителя у них сам товарищ Мякинников. Василий Горыныч.

А дальше, видим, Валерка к нам бежит. Щеки румяные, глаза сияют, зубы блестят. Сразу понятно, что очень паренек обрадовался. И прямо к Семену Петровичу. А сам во все горло хохочет.

— Вот, — кричит, — дядя Сеня, какая удача! Встретились! А я мотыля достал самого крупного. Часа два вчера в очереди выстоял. Теперь не заботьтесь — на всех хватит! Я к сбору-то всего на двадцать минут опоздал. Будильник заело!

У Семена же Петровича давно очки потные. А Валерка дальше трещит:

— Это меня какие-то рыбаки подвезли. У них кружок рыболовный — каждый выходной выезжают. А машину они с обкатки взяли. Она новая, никого еще не возила. Нас первых.

И хохочет пуще прежнего:

— У них вчера автобус поломался. Так и думали: ну, сорвется выезд! А начальник их выручил. По административной линии. И обеспечил транспортом. Он у них даже сам за водителя. Ух, и дал нам жизни этот начальник! Два раза из кювета машину вытаскивали, пока ехали. Трое обратно в Москву вернулись. Сдрейфили! А я ничего. Да ведь он не нарошно. Он еще только учится.

И вот, если кто замечал, очень теперешняя молодежь поговорить любит. И даже не всегда о чем ей положено. Так и Валерка.

— Этот начальник, — кричит, — задумал свою машину покупать. И уже обучаться начал. По административной линии. Потому что так ему выходит гораздо экономичнее. Дешевле… И практики больше. А он сейчас, дядя Сеня, речь хочет говорить…

— Товарищи! — донесся до нас гавкающий голос. — Заклеймим тех, кто малодушно откололся. Тех, кому чужды новые пути!..

— Что? — торжествующе воскликнул Петр Степанович. — Я же говорил — история не знает примеров!..

И, не слушая больше Валерку, он поспешил в сторону оратора.

Сон Феди Пешнетопа

Ох, уж этот март! Ночью была оттепель, а к утру ударил мороз, и порядочный. И гололедица получилась такая, что не успели ребята дойти до Черного ручья, как у Феди Пешнетопа в ногах заломило. А ведь это только полпути до озера. Впрочем, даже такой испытанный вездеход, как Паша Заика, и тот сделал по дороге не один рискованный пируэт.

Федя, мальчонка худенький, длинноносый, с несколько удивленным выражением лица, прозвище свое получил не так давно, когда приучался к рыбалке. В один день, который не назовешь прекрасным, он утопил три пешни. Первую — собственную, с крашеной зеленой ручкой и резцом, похожим на стамеску. Тут дело получилось просто: у Феди обмерзли рукавички, и пешня выскользнула из них, когда он прочищал ледяное горло старой, брошенной кем-то лунки. Полдня ходил после этого Федя унылой тенью за приятелями, совал удочку в чужие лунки и клянчил пешню. С лунок его сгоняли: время шло к февралю, и лед был толстый, а в пешне опасливо отказывали. Сжалился один Паша и разрешил взять тяжелый отцовский лом, выгнутый на верхнем конце баранкой.

— Немедленно принесешь обратно! — суровым голосом скомандовал он.

Федя поспешно вырубил лунку рядом с пареньком, у которого уж очень здорово ловилась крупная плотва.

— Воткни лом посильнее в лед, чтобы не упал! — сказал Паша.

Федя ткнул что было мочи и, как на грех, опять угодил в старую лунку, припорошенную снегом. Лом мелькнул, подобно черной молнии, и исчез.

А уже вечером, когда собирались домой, подошел городской усатый рыбак, в роговых очках, скрипящем кожаном пальто и фетровых щегольских бурках. Он волочил за собой удивительную пешню в виде лопаточки, с полированной рукояткой, отделанной медными бляшками.

— А ну, малец, погрейся! — сказал он Феде простуженным басом. — Помоги с пешни лед отбить.

— А как это, дяденька? — разинул рот Федя.

— А еще рыбак! — самодовольно усмехнулся усач. — Подыми обеими руками пешню кверху и брось на лед плашмя.

Федя почтительно, как драгоценность, взял пешню в руки и поступил точно по приказанию. И здесь случилось самое удивительное, чего до сих пор не могут забыть полушкинские ребята: пешня ударилась всей плоскостью об лед, подскочила, описала в воздухе какую-то непостижимую кривую и, как живое существо, скользнула в пробитую неподалеку лунку. Городской рыбак закричал неожиданно тонким голосом. Что произошло дальше, лучше не вспоминать, но с тех пор Федя прочно утвердился в звании Пешнетопа.

Иное получилось с Пашей. Он вовсе не был заикой, обычно говорил чисто, без задержек, и никто не находил в его речи никаких изъянов. Но когда уж очень хорошо начинала ловиться рыба, Паша блаженно жмурил карие глазки, слегка поджимал толстые губы и, будто проглатывая что-то очень вкусное, пришептывал: