Кровь хищника - Якупова Гульнур Мидхатовна

…И вот сидят они вчетвером — вся семья и молча смотрят в глаза друг другу. Аюхан понимает: все ждут, когда начнет он, глава семейства. А он не ведает, как начать, какие слова подобрать, чтобы разговорить свою бабушку — замкнутую Хадию.

Наконец, решившись, Аюхан с трудом начал:

— Бабушка, никто не знает нашу родословную лучше тебя. Расскажи нам по порядку: какого мы роду-племени? Почему у нас в Асанае нет родственников? Кто мои родители? Почему наш род медвежьим зовут? Сколько неприятных моментов в жизни было у меня из-за этого, и теперь вот — у Ильяса. Из-за какого-то ярлыка парень любимую девушку может потерять. Объясни, бабушка, в чем дело? Очень тебя просим.

Хадия молчит, полуприкрыв глаза. Ильяс смотрит на нее с мольбой:

— Прабабушка, если уж отец ничего не знает, то я и подавно. А ведь каждый человек должен знать о своих предках.

Замкнутая Хадия и не думает раскрываться. Залия нервно говорит:

— Свекровь, разные слухи о нас по селу ходят. Надоело слушать. Объясни, в чем дело? Есть в нашем роду звериная кровь или это только досужие сплетни?

На отрешенном лице старухи проявились признаки жизни. Она поочередно оглядела всех троих внимательным взглядом и с видимым усилием произнесла:

— Именно что и есть звериная кровь… Кровь хищника…

И, ничего больше не говоря ошарашенным сыну с внуком и невестке, словно бы погрузилась в сон, полностью уйдя мыслями в воспоминания, в то далекое время, когда не было еще на свете ни Аюхана с Залией, ни, тем более, Ильяса, а сама Хадия была еще маленькой девочкой с тощими косичками…

Глава 2

Хадия

На хуторе

…Страшно пятилетней Хадие. Мать лежит в соседней комнате и беспрестанно охает, а отец ходит мрачный, как грозовая туча, и что-то бормочет себе под нос. В какой-то момент, когда мать закричала особенно пронзительно и страшно, отец не выдержал и велел Хадие:

— Беги, дочка к тетке Анфисе, пусть скорее идет сюда! Да чтоб муж ее, Иван, ненароком не услышал…

В этом глухом уголке мира под названием «Помещичий хутор» единственными соседями родителей Хадии была семейная пара: дядька Иван, его жена Анфиса да их дети, Аксютка и Ванятка. Помещик на хуторе бывал нечасто. Приедет нежданно-негаданно с десятком сопровождающих, потешится, страсть охотничью утолит и обратно уезжает. Иногда привозил с собой красивых городских женщин, разнаряженных и сговорчивых, и тогда гульба затягивалась на три, а то и на пять дней. Вот и сейчас он здесь. В особняке посреди хутора идет какая-то таинственная для Хадии жизнь. Она думает, что помещик с гостями и виноваты в том, что мать захворала, потому что они все время требуют кумыса, до которого большие охотники, и мать с утра до ночи занимается изготовлением напитка. А дело это хлопотное, трудоемкое. Тетке Анфисе проще, она повариха. Целыми днями жарит-парит для гостей еду и питье. А мать Хадии доит кобылиц, которых пасет отец. Анфиса ходит принаряженная, ухоженная. А родители Хадии одеты бедно, и дом у них похуже. Им в барский дом и ходу-то нет. Помещик даже едва ли знает, как их зовут…

Анфиса, к счастью, оказалась дома и по просьбе Хадии, поняв, что происходит что-то неладное, сразу же собралась и побежала к соседям. Хадия осталась играть с Аксюткой. У той есть и чайная фольга, и цветастые обертки от конфет. Обе девчушки так увлеклись игрой, что не сразу заметили вошедшего отца Хадии. Тот подошел к дочери, положил тяжелую руку ей на голову, погладил осторожно и негромко попросил:

— Пойди, дочка, побудь с матерью.

А сам ушел в лес, унося с собой маленький аккуратный сверток.

Прибежав домой, Хадия только взглянула на мать, как сразу поняла, насколько ей тяжко сейчас. Та лежала на постели жалкая, изможденная какая-то, и у Хадии от жалости сжалось сердечко. Прильнув к матери, она стала ласково гладить ее по щеке, бормоча какие-то слова утешения. А мать беззвучно плакала, прижимая девочку к груди:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Братишка был бы у тебя. Братишка… Да вот не дал Аллах, мертвым родился.

Почти каждый год повторяется одно и то же. Отец с очередным свертком уходит в лес, Хадия остается с обессилевшей матерью. То без братишки, то без сестренки оставляет девочку смерть. Однажды она спросила у матери:

— Почему они появляются на свет мертвенькими? Почему? Вот у Аксютки братик есть, а я одна…

— Не знаю… — мать погладила плачущую девочку по голове и грустно сказала: — Младенцы попадают в рай…

С того дня прошло почти семь лет. Жизнь на хуторе все так же однообразна и скучна: утро-вечер, ночь и снова утро. И постоянная тяжелая работа, которой с лихвой хватает как на родителей, так и на Хадию. Иногда девочка мечтает, как бы ей жилось в деревне с загадочным названием Асанай, о которой она так много слышала от матери и которую ни разу не видела. Там, наверное, много сверстников, мальчишек и девчонок, и все они с утра до вечера играют в веселые игры и кушают каймак с бишбармаком…

— Мама, — в очередной раз просит Хадия, — расскажи про деревню, какая она?

Отложив шитье, мать задумчиво смотрит в окно и рассказывает, словно сейчас перед ее взором далекий Асанай.

— В Асанае много домов, они стоят вдоль улиц и огорожены резными палисадниками. У меня там двоюродная сестра осталась, наверное, еще жива. А сама я родом из маленькой деревушки. Мои родители и два старших брата умерли от холеры, и тогда меня сестра забрала к себе, в Асанай, куда ее отдали замуж. Вот только не долго мне пришлось там пожить.

— А зачем ты приехала на хутор?

— Да кто ж меня, сироту, спрашивать будет? Взяли да и отправили к твоему отцу. Сам-то он один-одинешенек, татарин с Московской стороны. Барин его с собой привез. Ну одному, бобылем, понятное дело, непросто на хуторе, вот он и пришел в Асанай в поисках невесты. Да только никто не хотел свою дочь в глухомань отдавать, про которую очень многие только и слышали, а видеть и не видывали. Ну а я сирота, понятное дело…

— Мама, так может уедем в деревню, а?

— Да уж отца сколько раз упрашивала, не соглашается он. Да и я вроде как привыкла. Из-за тебя только сердце разрывается. Тебе скоро уж двенадцать исполнится, водишься только с русскими ребятишками, родной язык кабы не забыла…

— А отец вон на двух языках говорит.

— Так он весь мир исколесил, покуда здесь осел. Он и узбекский знает.

— Удивительно… Мама, а ты… любишь его? — задала неожиданный вопрос Хадия.

— О чем ты, дочка?!

— А что? Вон дядька Иван постоянно своей Анфисе говорит: «Ты меня любишь, иначе бы не вышла за меня».

— У них, дочка, совсем другая история. Анфиса из богатой семьи, а Иван ее — бродяга. Полюбили они друг друга и сбежали подальше от Анфисиных родных. Здесь вот у помещика и осели.

— А отец тебя любит?

— Да что ты, дочка, к этому слову так прицепилась?

Хадия упрямо тряхнула косичками:

— Я знаю, он тебя любит.

— Да откуда ж ты знаешь?

— Да уж знаю…

— Надо же, — улыбнулась мать, — вот дочка у меня и подросла, можно с ней и о сокровенном поговорить.

И, помолчав, добавила:

— А в деревню я тебя все же увезу…

* * *

Но жизнь внезапно круто переменилась. Шел семнадцатый год. За этот год помещик приезжал на заимку всего лишь один раз и был непривычно хмур и зол. Несколько дней он просидел безвылазно в особняке с каким-то военным, а потом оба уехали и как в воду канули.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Прошло несколько месяцев. Дядька Иван ушел за солью в далекий город Усольск. Вернулся он две недели спустя. Ввалился в дом, поставил возле двери полный мешок соли и без сил, со стоном рухнул на нары. Анфиса задрала на муже рубаху и чуть не завыла в голос, зажав рот рукой. От тяжелого заплечного мешка вся спина Ивана превратилась в сплошное кровавое месиво.