Внутренняя война - Валери Тонг Куонг

Наверняка еще и потому — но она в этом себе не признается, — что в этот час в офисе практически пусто. Никто не помешает, не зайдет подписать бумагу: она может свободно располагать временем.

И вот они сидят в глубоких креслах друг против друга, испытывая одинаковое смущение и одинаковую тягу к собеседнику. Пакс держится уверенней, актерский талант выручает его во всех обстоятельствах (при выбросе адреналина стоит ему представить себе мать Кассандры — и тут же ледяная ярость остужает любую горячку). Эми листает досье Кристиана П., чтобы вспомнить его глаза — лукавые и добродушные, морщины — от вечной улыбки, а потом от мучительной обиды, и тут же возвращается мыслями к главной теме: пусть невозможно установить точные обстоятельства гибели, ей все равно необходимо принять жесткие меры по повышению уровня безопасности, соблюдению охраны труда, чтобы избежать нового несчастного случая.

— Наш тренинг проходит в игровой форме, — объясняет Пакс. — И в этом секрет успеха. Мы будем забавлять людей, играть с ними, устраивать сюрпризы — и таким образом обучать так же, как учат детей.

Нужно заинтересовать рассеянных участников, люди рады, когда видят что-то нетривиальное, но вскоре снова погружаются в апатию, в умственную спячку. На сцене будет два артиста: первый действует строго по инструкции, назовем его номер 1, а второй плюет на все правила и делает, что хочет, это номер 2, — естественно, симпатии большинства на его стороне, потому что в нем есть свобода, бунтарство, лихость и шик. Информация будет подаваться и впрямую, и намеком, иронией, будут каскадерские трюки (ничего опасного) и взаимодействие с публикой, — словом, будет настоящее шоу.

Пакс написал диалог (на самом деле адаптировал сценарий, уже сто раз использованный «Театрико»), включающий в себя все требования и алгоритмы безопасности. Он зачитывает его Эми. По мере того как развивается сюжет, тон становится все серьезней, и за беспечностью номера 2 проступает небрежность, неумение работать, неверие в себя, этот номер 2 — всего лишь дилетант, милый, забавный, но некомпетентный. Случается авария. И тут — Пакс выдерживает актерскую паузу — раздастся такой вой пожарной сирены, что кровь заледенеет в жилах у всех, кто недавно катался со смеху, слыша, как номер 2 вышучивает занудного, законопослушного и дотошного товарища. Поверьте, Эми, настанет такая тишина — будет слышно, как муха пролетит в зале!

Он назвал ее по имени. Это неприметный маневр по сближению, пробный шар, она принимает его без протеста. Пакс возобновляет чтение: последний резкий поворот сюжета случается, когда номер 1, следуя инструкции, которая в изменившейся обстановке бессмысленна, пытается справиться с аварией собственными силами и упускает драгоценное время, осложняя работу спасателей. Демонстрация завершается: очень важно соблюдать правила самому, внимательно относиться к поведению коллег и взаимодействовать с ними, мыслить самостоятельно и принимать решения коллективом.

Эми Шимизу в задумчивости чуть запрокидывает голову. Тонкая золотая цепочка грациозно огибает шею: наверно, раньше на ней висел кулон. Может быть, она его потеряла? Или сняла? Нет ни обручального кольца, ни других украшений.

— То есть считать безопасность труда делом скорее коллективной ответственности, нежели индивидуальной, — думает она вслух. — Искать вереницу причинно-следственных связей. Но где у последовательности начало и конец? Кого и что надо в нее включать? Того, кто поставил нереальную задачу, или того, кто взялся ее выполнять, зная, что у него начинается радикулит? Врача, не увидевшего симптомы заболевания, или жену, не заметившую подавленности, профессионального выгорания? Сетку надбавок и премий, которая поощряет к переработкам, или тяжелый развод, захвативший все мысли? Кадровая политика, диктующая быстрые перемены, или пугающие цифры безработицы? Ливень, сокративший видимость в момент, когда Кристиан П. съезжал с шоссе?

— К черту политкорректность, — прерывает ее Пакс. — Поиск причин — это мутная туфта, поиски виновного ничего не решают.

Он умолкает, испуганный смелостью и грубостью собственной формулировки. Он чувствует, как превращается в крошечную, ничтожную, не нужную точку посреди огромной пустоты. Как у него это вырвалось? Он боится, что шокировал Эми Шимизу, но та кивает головой.

— Даже очертив границы ответственности, невозможно все предвидеть, оформить правилами, процедурами, — соглашается она, — при самых похвальных намерениях и полном бескорыстии. Как бы ни соблюдал правила движения водитель машины, он не помешает ребенку выскочить на дорогу за мячом. Есть определенная неустранимая зона риска, состоящая из случайностей, перепутий, эксцессов, которые не укладываются в рамки закономерности.

Она глубоко вздыхает, полуприкрыв веки.

— Жить значит рисковать.

Ее тонкое тело вдруг застывает, как будто каменеет. Взгляд уходит, парит, исчезает где-то за стенами — совсем как во время нашей первой встречи, замечает растерявшийся Пакс. Она как будто покинула свое тело. Машинально он поднимает глаза, словно рассчитывая увидеть ее зависшей у потолка. Спохватывается: что за дикая мысль. Но Эми Шимизу определенно сейчас не с ним, она вне досягаемости. Она вязнет и топчется в липкой тине собственной судьбы, где главное уже не Кристиан П., а невозможность защитить близких от непредвиденного.

Несколько секунд — и она бледнеет, мертвеет, застывает, как мумия. Не зная, что именно так внезапно вырвало ее из общей беседы, Пакс строит предположения: должно быть, кончина Кристиана П. серьезно тронула молодую женщину. Вряд ли они были просто сослуживцами… Наверно, друзьями? Любовниками? За этой мыслью возникает другая, трудно формулируемая мысль, в которой смешаны ревность, влечение и жалость. Он хочет оживить эту женщину, обнять ее, вернуть ей ту радость, которой она себя лишила. Он не осознает, сколько в этом желании самонадеянности, насколько оно связано с его собственным мучительным прошлым. Он чувствует прилив новой энергии, которая прогоняет тени. Слова льются, рожденные десятками сыгранных ролей, всеми этими утешителями, адвокатами, психологами, отцами, сыновьями, братьями, наперсниками. Он говорит о неведении, неполном знании, неуверенности — основе всякого существования и матери всех страхов, которая опутывает, сковывает, душит и его тоже. Мало-помалу краски возвращаются на щеки Эми.

Она снова здесь.

Больше того: у нее на губах — тень улыбки.

— Возможно, надо признаться в собственной неуверенности, — вздыхает она. — Наверно, это и есть мужество.

Он кивает и тоже улыбается. Их взгляды на миг соединяются, потом расходятся. Позднее они смогут точно определить тот короткий промежуток времени, когда их отношения разительно меняются: все еще невидимо, но все уже есть — в этой улыбке, разделенной на двоих. Они перешли границу и уже не вернутся назад.