Не кто иной, как я - Пирс Энтони

Теперь, когда было поздно что-либо предпринять, Диллингэму пришла в голову мысль, что капитану ничего не стоило направить ракету в пустоту, а потом заявить, будто Диллингэм покончил жизнь самоубийством, и получить с Университета денежки сполна за ракету.

Ну нет, Университет немедленно опротестует чек, выданный при столь подозрительных обстоятельствах. Капитан должен это понимать. Нечестная игра не стоит свеч.

К тому же у капитана такая благородная морда!

Диллингэм не осмеливался включить экран и посмотреть, куда мчится ракета, из опасения, что джанн мог подключиться к экрану. Приходилось лететь наугад в надежде, что раз уж он не знает маршрута, то джанн и подавно об этом не догадывается.

Время шло. Диллингэм задремал. Ракета находилась в свободном падении, но вращение вокруг оси создавало внутри некоторую силу тяжести. Диллингэму снились сверкающие роботы.

Разбудили его тормозные двигатели ракеты. Вскоре ракете предстояло опуститься на цивилизованную планету — во всяком случае он так надеялся. А иначе к чему было городить огород?

Посадка была тяжелой. После того как исчезли перегрузки и Диллингэм пришел в себя, он с трудом натянул скафандр и открыл люк. Он все еще не осмеливался включить силовое оборудование, так как управление им требовало помощи "лингвиста". Он был готов ко всему — к снежной буре, горящей лаве или бескрайним водным просторам.

Его ждало разочарование. Пейзаж был знаком. Он оказался на Металлике.

А чего он, собственно, ждал? Ясно, что корабль не успел далеко отлететь от планеты за то время, пока дантист находился на его борту. С другой стороны, спасательная ракета, уступавшая кораблю в мощности, летела до Металлики дольше, чем Диллингэм удалялся от нее на борту корабля. Возможно, потому, что израсходовала запас горючего на достижение первоначального ускорения. Ближайшей планетой оказалась та, которую он недавно покинул.

Где же теперь джанн? Ремонт зуба, надо полагать, закончен…

Диллингэм улыбнулся. Робот, верно, сейчас находится на Рискухе и размышляет, что могло случиться с неким дантистом.

Он осмотрелся. Это был не тот район, где он нашел и лечил робота. Густая металлическая растительность покрывала почву, поблескивали чашечки цветков и позеленевшие медные лишайники были ярче, чем у той ямы. На горизонте возвышались ржавые горы, по долине протекал бурный ручей машинного масла.

Дикие места.

Все к лучшему. Джанн в конце концов догадается, в чем дело, вернется на Металлику, но его не найдет. Планету в спешке не обыщешь. А раз Диллингэм не прибегал к помощи электронного оборудования, найти его будет невозможно.

Только бы не умереть с голоду…

За спиной щелкнул "лингвист" спасательной ракеты, хотя Диллингэм его и не включал.

— Не кто иной, как я…

Ого! Об этом таланте робота Диллингэм и не подозревал. Значит, джанн мог не только подключаться к системе связи, но и включать ее на расстоянии. Узнав — каким образом, непонятно — частоту "лингвиста" ракеты, он проследил за ее курсом.

Как просто!

— Когда вы здесь будете? — устало спросил Диллингэм.

— Через семнадцать минут, о смертный.

Смотри, чтоб ничего, никто, никакНе смог бы твоей жизни угрожать.Коль клятву я не выполню свою,Всю жизнь себе я не найду покоя.

— Катитесь вы к черту со своей клятвой! — крикнул Диллингэм.

Но тут же подумал: а что, если он пригрозит покончить жизнь самоубийством? Впрочем, вряд ли это чему-нибудь поможет. Придется писать завещание и в нем указать, какими будут три его желания согласно второй клятве робота и как распорядиться богатством, положенным за третье спасение. Даже смерть — совсем не такая простая штука, как кажется на первый взгляд.

4

Семнадцать минут. Как мало для того, чтобы спрятаться в кустах, подальше от спасательной ракеты. Правда, можно никуда не спешить и дождаться джанна…

Бесполезно. Эту машину не обманешь. К тому же, если и удастся от нее скрыться, чего он добьется? Медленной смерти от голода и жажды?

О сражении с роботом не могло быть и речи. Диллингэму было сорок два года, но даже в юности он не был силачом. А джанн сильнее любого человека.

Единственная надежда — перехитрить его. Несмотря на все свои преимущества, робот не был очень уж сообразительным, иначе Диллингэму не удалось бы так долго от него увиливать. Роботу, к примеру, ничего не стоило замкнуть на расстоянии систему посадки спасательной ракеты и тем самым разбить ее о поверхность планеты. Он мог бы также помешать дантисту взойти на борт корабля, отправлявшегося на Рискуху, вмешавшись в деятельность вокзальных "переводчиков". Робот упустил несколько верных возможностей расправиться с Диллингэмом.

А кроме того, он, очевидно, считал себя обязанным отвечать на все вопросы доктора. Такое поведение типично для машины. Возможно, джанн просто не умел лгать или уклоняться от правды, чему отлично научились маленькие современные роботы. Быть может, это и есть его ахиллесова пята?

— Почему вы позволили мне улететь с Металлики? — спросил Диллингэм в надежде понять мотивы робота.

— Я этим бы, о смертный, помешалСвободе твоего передвиженья.

— Разве это так уж важно, если вы все равно решили меня убить?

— Не должно ограничивать праваДругих существ, коль это не нарушитСвятое слово джанна. Где бы ты,О смертный, ни пытался скрыться,Я все равно тебя найду, и тыЛишь от моей руки кончину примешь.Затем тебе я право дам избратьЛюбые три желания за то, что…

— Знаю, знаю. А затем, за третье спасение, вы меня облагодетельствуете.

— И лишь тогда свободен буду яОт клятв. И перейду к делам насущным.

Нет, продолжать этот разговор бессмысленно. Диллингэм уже знал, что роботу недоступна ирония, заключающаяся в обещании осыпать богатствами мертвого человека. Возможно, джанн даже придумает, как выполнить остальные две клятвы, если Диллингэм и не успеет составить завещания.

В распоряжении Диллингэма оставалось не более десяти минут. У него было такое чувство, будто желудок его — губка, разбухшая от горчицы, а в мозг кто-то насыпал пригоршню иголок. Он понимал, что спокойнее смириться с судьбой, но тело продолжало сопротивляться.

— В силах ли я предотвратить свою смерть? — пробормотал он.

— Сказать того тебе я не могу,Не нарушая кодекса морали.

— Значит, есть способ?