Преступление в двух сериях - Марина Серова

— Вы не знаете, кто куда отправился после вечеринки?

— Понятия не имею. Мы разъехались на такси, — усталым тоном, явно вещавшим что-то вроде: «Как же ты мне надоела, сыщица недоделанная!», пробубнила Людмила. — Лично я отправилась домой, — добавила она равнодушно.

Я не смогла придумать, о чем же еще спросить сию очаровательную даму, и сочла за лучшее удалиться. Маслова проводила меня с видимым облегчением на лице и ревнивой яростью в выпуклых больших глазах.

— До свидания, Людмила Владимировна, — застегнув сапожки, набросив куртку на плечи и подхватив сумку, вежливо попрощалась я.

— До свидания, — с натужной любезностью пробурчала Маслова, напоследок снова окинув меня ревнивым взглядом. Ее глубоко задевало существование в мире красивых женщин. Этим чувством лучилась ее кожа, полыхали глаза, кривились пухлые сочные губы.

Дожидаться лифта я не стала, а легко сбежала с третьего этажа вниз по лестнице, случайно раздавив подошвой ботинка валявшийся на полу стеклянный шприц, жалобно при этом хрустнувший.

Осень приняла меня в свои тусклые, тронутые рваными клочьями прозрачно-серого тумана объятия. Я села в машину и включила прослушку. Надежда была на следующее — может быть, Людмила, обеспокоенная моим визитом, решит кому-нибудь позвонить или что-то процедит в беседе с самой собой. С напряжением вслушиваясь в тишину, царившую в наушниках, я просидела около получаса. После чего, не дождавшись ни звонка, ни слова и решив, что к Масловой смогу вернуться позднее, поехала к следующему претенденту на роль вора — к Михаилу Яковлевичу Гурьянову.

За этим именем мне чудился типичный бухгалтер, не интересующийся ничем, кроме своих документов, и безумно гордый занимаемой должностью. Деревенский тип, родители которого с покорностью судьбе ежеутренне выводят коров на выпас, окучивают картошку и радуются, когда урожай яблок превышает прошлогодний. А также гордятся сыночком, выбившимся в люди в провинциальном городе, наивно считающем себя третьей столицей страны.

Не знаю, почему при этом имени у меня возникли подобные ассоциации. Да и кто, в сущности, может четко объяснить игру своего воображения?

Гурьянов обитал в высотке в центре города, недалеко от офиса фирмы «Луч». Правильно, хороший сотрудник не должен опаздывать на работу, невольно застревая в пробках.

Я вошла в обшарпанный подъезд, но в котором — вот ведь чудо-чудное — не витало ни единого неприятного запаха и даже, наоборот, тянулся шлейф чьих-то бесподобных духов. Поднявшись на пятый этаж, позвонила.

Дверь мне открыли практически сразу, и я увидела Михаила Гурьянова. Высоченный костистый тип с крупным носом, уподоблявшим его хищной птице своей привередливо изогнутой формой, с небольшими светлыми глазками, тускло поблескивающими на лице, и со светлыми волосами. Ворот рубашки в своем вырезе демонстрировал крупный кадык жилистой шеи.

Я выудила из сумки удостоверение и представилась:

— Татьяна Иванова, следственный отдел.

Гурьянов скептически впился своими близко посаженными глазками в мои корочки, не удостоив меня даже поверхностным осмотром.

— Простите, а просроченное удостоверение разве действительно? — с надменным ехидством осведомился Гурьянов, наконец подняв голову и впившись в мое лицо затянутыми поволокой глазами.

Вот черт, буквоед несчастный! Заметил такую мелочь!

Но я не растерялась. Вскинула бровь и тоном, не менее надменным, процедила:

— Если вас не устраивают мои документы, могу вызвать в следственный отдел. И общаться тогда мы будем исключительно на моей территории. Я сделала вам одолжение, придя сюда, — заявила я, а затем, окинув пренебрежительным взглядом обшарпанный подъезд и задержав глаза на не менее «ухоженной» прихожей бухгалтера, веско добавила, дожала: — Ну так что, подождете вызова в следственный отдел уголовного розыска? — Бухгалтер обмяк, но не совсем, хотя на виске у него задергалась предательская жилка, и буркнул с небрежной снисходительностью:

— Ну хорошо, я отвечу на ваши вопросы, заходите.

— Благодарю вас, — ехидно улыбнулась я. — Вы очень любезны, Михаил Яковлевич.

— Я лишь законопослушен, Татьяна Александровна, — с тайным смыслом произнес Гурьянов. — Входите же, не стойте на пороге. Вдруг вы и в самом деле из милиции? — добавил он еле слышно.

Я сдержанно улыбнулась такой наглости, но заострять внимание на столь мелком эпизоде не стала. И вошла в прихожую, обитую мягким покрытием, имитирующим кирпичную кладку и делавшим малюсенькое помещение еще меньше. Костлявый тип, больше похожий на уборщика территорий или пьяницу грузчика из продуктового магазина, чем на бухгалтера престижной фирмы, смотрелся в по-женски милой малюсенькой прихожей как-то неестественно, как выглядит массивная кружка среди хрустальных бокалов. Но это лирика.

Разувшись, я прошла вслед за Гурьяновым на кух-ню — видимо, он счел меня недостойной остальных комнат. Спасибо, хоть не в туалет проводил. И опустилась на добротный, упершийся четырьмя грубовато вырубленными ножками в бесцветный линолеум табурет. Закинула ногу на ногу и спросила равнодушно:

— У вас можно курить?

— Курите, — величественно позволил Михаил Яковлевич и поставил передо мной далеко не величественную пепельницу — консервную банку с обрывком этикетки, на которой значилось лишь начало слова — «Киль…».

Выудив сигарету, я медленно поднесла к ней огонек зажигалки, не обращая внимания на ожидание во взгляде Гурьянова. Он был мне неприятен — не знаю отчего.

— Михаил Яковлевич, расскажите мне о событиях того вечера, — заранее ощущая оскомину в ушах, если таковая может быть, предложила я.

За сегодняшний день я уже несколько раз из разных уст слышала рассказ о вечеринке, и он успел мне надоесть до чертиков. И все же вынуждена была и вопрос этот задать снова, и ответ на него внимательно выслушать. Потому что я надеялась услышать какое-либо маленькое несоответствие с показаниями других участников банкета, которое позволило бы мне раскрутить все дело. Но в который раз услышала банальную историю. Ничего!

Гурьянов говорил многословно, через фразу повторяя, что ему все это не нужно, что он невиновен и не понимает, с какой же стати милиция подозревает его. Мне не слишком нравилось это его словоблудие. Да и постоянные попытки самооправдания, насколько я знаю, обычно свидетельствуют о глубоком чувстве вины.

— Ну хорошо, — выслушав его все же до конца, вздохнула я. — Вы говорите, что у вас не существовало поводов похитить чертежи из кабинета Шолонского. А как же долг? Ведь вы должны довольно крупную сумму вашему боссу, разве не так?

— Мне эти ваши документы совершенно не нужны! — высокомерным тоном, в котором проскальзывали истеричные нотки, возопил Гурьянов. — Своих хватает! А долг я отдам, как только смогу. И Глеб Денисович не торопит меня — он понимает, у каждого могут быть финансовые трудности.

Глаза Гурьянова, пока он все это вещал, перебегали с моих открытых коленей на лицо, и бросалась в глаза борьба страха и, как это называется во второсортных романах, похоти. Причем перевешивало то одно, то другое.

Он так цепко ощупывал взглядом мои лодыжки, что я даже пожалела, что не надела сегодня джинсы.

— Михаил Яковлевич, я и не говорю, что вы взяли документы, — с мягкой иронией объяснила я. — Просто пытаюсь понять, кому они могли понадобиться!

Странно, с самых первых слов мы с Гурьяновым поддерживали один и тот же насмешливо-пренебрежительный тон, с вариациями от легкой иронии до колючего ехидства. Меня раздражали его попытки утвердить глубину и остроту собственного ума, а в раздраженном виде я становлюсь прямо-таки страшной. Я, конечно, сдерживалась как могла. И старалась быть прямо-таки убийственно вежливой. Но, каюсь, получалось это не всегда.

— Откуда мне знать, кому? — наконец миролюбиво вздохнул Гурьянов. — Может быть, Ручину? Этот молодой человек не производит впечатления надежного. Ему есть что скрывать, мне кажется. Или Кармишин. Вдруг он решил занять место Шолонского? Не знаю.

— Ничего более вы мне не расскажете? — на всякий случай полюбопытствовала я.

Гурьянов пожал плечами и ответил насмешливо:

— Я сомневаюсь, что вы из милиции. Не знаю, что вам нужно, но я совершенно ни при чем.

Впрочем, в голосе его сквозила искренняя обеспокоенность будущим — а вдруг его посадят? Но успокаивать Гурьянова я не стала. И вышла, небрежно попрощавшись.

Озабоченный какими-то своими мыслями, Михаил Яковлевич практически не обратил внимания на мой уход. Он поспешно захлопнул за мной дверь, а я, подчиняясь скорее интуиции, нежели здравому размышлению, пару раз стукнула каблучками у его двери и замерла. И не ошиблась — слышно было, как Гурьянов с кем-то общается. Вроде бы звонит кому-то. К сожалению, его слов я не слышала — все слова слились в один невнятно тусклый поток. Но сам факт звонка достаточно интересен и навел меня на мысль, что неплохо было бы последить за господином Гурьяновым.