Гибриды - Роберт Сойер

— Входите, входите, — сказал Рубен, впуская их в дом с прохладного вечернего воздуха. Мэри скинула туфли, Понтер — нет, потому что не носил обуви. На нём были неандертальские штаны, которые внизу штанин расширялись, превращаясь во что-то вроде встроенных мокасин.

— Встреча ветеранов карантина! — объявил Понтер, оглядывая их маленькое сообщество. Так оно и было: они вчетвером оказались заперты в этом доме по приказу канадского Минздрава, когда Понтер во время своего первого визита на эту Землю внезапно заболел.

— Истинно так, друг мой, — ответил Рубен на заявление Понтера. Мэри огляделась. Ей очень нравилась здешняя мебель — органичное сочетание карибского и канадского стиля, повсюду тёмное дерево и встроенные книжные шкафы. Сам Рубен был довольно неряшлив, но его бывшая жена, очевидно, обладала отменным вкусом.

Мэри обнаружила, что, попав в дом, моментально расслабилась. Разумеется, сыграло свою роль то, что именно здесь зародилась её любовь к Понтеру, или что этот дом стал для неё надёжным убежищем, охраняемым офицерами федеральной полиции, всего через два дня после того, как Корнелиус Раскин изнасиловал её в кампусе Йоркского университета в Торонто.

— Сейчас для этого уже не совсем сезон, — сказал Рубен, — но ещё можно попробовать устроить барбекю.

— Конечно, здорово, — согласился Понтер с большим энтузиазмом.

Рубен рассмеялся.

— Значит, договорились. Сейчас я всё приготовлю.

Луиза Бенуа была вегетарианкой, но не имела ничего против тех, кто ест мясо — и это было весьма кстати, потому что Понтер мясо натурально обожал. Рубен положил на гриль три совершенно гигантских говяжьих пласта, а Луиза занялась приготовлением салата. Рубен постоянно сновал между грилем и кухней, помогая Луизе с приготовлениями. Мэри следила, как они работают бок о бок, время от времени словно невзначай нежно касаясь друг друга. У Мэри с Кольмом в первые дни их брака тоже было так; а потом стало казаться, что они вечно путаются друг у друга под ногами.

Мэри и Понтер предложили помочь, но Рубен сказал, что помощи не требуется, и скоро ужин был на столе, и все четверо расселись вокруг него. Мэри поразилась мысли о том, что она знает этих людей — троих самых важных людей в её жизни — всего три месяца. Когда сталкиваются миры, всё меняется очень быстро.

Мэри и Рубен ели свои стейки с помощью ножей и вилок. Понтер надел одноразовые обеденные перчатки, которые привёз с собой из дома; он просто брал мясо затянутой в перчатку рукой и отрывал куски зубами.

— Это были поистине фантастические несколько месяцев, — сказал Рубен, похоже, думая о том же, о чём и Мэри. — Для всех нас.

И это в самом деле было так. Понтер Боддет случайно перенёсся в эту версию реальности, когда его эксперимент с квантовыми вычислениями вышел из-под контроля. Оставшийся в своём мире партнёр Понтера Адекор Халд был обвинён в том, что убил его и избавился от тела. Адекор и старшая дочь Понтера Жасмель Кет сумели снова открыть межмировой портал на достаточное время для того, чтобы Понтер смог вернуться назад и оправдать Адекора перед трибуналом.

По возвращении домой Понтер сумел убедить Верховный Серый совет позволить им с Адекором попытаться открыть постоянный портал, что им довольно быстро удалось сделать.

Тем временем магнитное поле на этой версии Земли внезапно начало флуктуировать, по-видимому, в преддверии смены полярности. Неандертальская Земля пережила подобное событие совсем недавно, и оно протекало невероятно быстро: магнитное поле их Земли пропало двадцать пять лет назад и полностью восстановилось всего через пятнадцать лет.

Мэри, всё ещё страдающая от нанесённой изнасилованием психологической травмы, покинула Йоркский университет и присоединилась к команде Джока Кригера в только что организованной «Синерджи Груп». Однако на обратном пути в Торонто Понтер идентифицировал насильника Мэри — им оказался Корнелиус Раскин, который также изнасиловал Кейсер Ремтуллу, главу факультета и непосредственную начальницу Мэри.

— Несомненно фантастические, — согласилась Мэри. Она улыбнулась Рубену и Луизе; они были такой прекрасной парой. Понтер сидел рядом с ней; она взяла бы его за руку, не будь она затянута в дурацкую перчатку. Но между Рубеном и Луизой такого препятствия не было; Рубен сжимал Луизину руку и буквально светился от любви к ней.

В продолжение ужина они оживлённо болтали, сначала за главным блюдом, потом за десертом и фруктовым коктейлем, и, наконец, за кофе (для троих Homo sapiens) и кока-колой (для Понтера). Мэри наслаждалась каждой минутой общения — но одновременно чувствовала грусть от того, что вечера наподобие этого, в обществе Понтера и их друзей, будут случаться нечасто — неандертальская культура устроена по-другому.

— О, кстати, — сказал Рубен, отхлебнув кофе, — одна моя знакомая из Лаврентийского постоянно просит меня свести её с вами. — В лаборатории Лаврентийского университета в Садбери Мэри провела первое исследование ДНК Понтера, подтвердившее, что он неандерталец.

Бровь Понтера приподнялась.

— Э?…

— Её зовут Вероника Шеннон, она постдок в тамошней Группе нейрологических исследований.

Понтер явно ожидал, что Рубен продолжит объяснения, но, поскольку он молчал, Понтер решил его подтолкнуть:

— Ка? — по-неадертальски это означало «да?».

— Прости, — сказал Рубен, — я просто не знаю, как это сформулировать. Ты ведь, наверное, не знаешь, кто такой Майкл Персингер?

— Я знаю, — сказала Луиза. — Читала статью про него в «Saturday Night».

Рубен кивнул.

— Да, там была про него большая статья. Про него также писали и «Wired», «The Skeptical Inquirer», и «Maclean’s», и «Scientific American», и «Discover».

— Кто он? — спросил Понтер.

Рубен отложил вилку.

— Персингер — американский уклонист[13] из тех золотых времён, когда утечка мозгов происходила в обратном направлении. В Лаврентийском он работает много лет и изобрёл там прибор, который вызывает в человеке религиозные переживания путём магнитной стимуляции головного мозга.

— Ах, этот Персингер, — Мэри закатила глаза.

— Слышу в твоём голосе сомнение, — сказал Рубен.

— Это потому что я сомневаюсь, — ответила Мэри. — Это ведь всё чушь собачья.

— Я сам попробовал, — сказал Рубен. — Не с Персингером — с Вероникой, моей знакомой. Она разработала систему второго поколения на основе исследований Персингера.

— И ты видел Бога? — насмешливо спросила Мэри.

— Можно сказать и так. Там определённо что-то было. — Он посмотрел на Понтера. — И потому-то ей нужен ты, дружище. Она хочет засунуть тебя в свою установку.

— Зачем? — спросил Понтер.

— Зачем? — переспросил Рубен, словно ответ был очевиден. — Потому что наш мир стоит на ушах по поводу того, что твой народ так и не изобрёл религию. Причём не то чтобы она у вас была, но потом вы от неё отказались — за всю вашу историю вы ни разу даже не задумались об идее Бога или загробной жизни.

— Подобная идея стала бы — как вы это говорите? — плевком в лицо наблюдаемой реальности, — сказал Понтер. Потом посмотрел на Мэри. — Прости, Мэри. Я знаю, что ты во всё это веришь, но…

Мэри кивнула.

— Но ты — нет.

— Так вот, — продолжил Рубен, — группа Персингера считает, что нашла нейрологическую причину существования у Homo sapiens религиозных верований. И моя знакомая Вероника хочет посмотреть, удастся ли ей вызвать религиозное переживание у неандертальца. Если да, то им придётся найти какое-то объяснение тому факту, что у вас нет религиозных мыслей. Но Вероника считает, что метод, который работает на нас, не сработает на тебе. Она думает, что ваш мозг отличается от нашего на каком-то фундаментальном уровне.

— Интересное предположение, — сказал Понтер. — Процедура не представляет никакой опасности?

Рубен покачал головой.

— Ни малейшей. Собственно, как раз на мне это и проверяли. — Он улыбнулся. — Большая проблема для большинства психологических исследований состоит в том, что практически все подопытные — студенты-психологи с младших курсов, то есть люди, решившие изучать психологию. Мы знаем невероятно много об устройстве мозга людей этого типа, но очень мало о мозге людей в целом. Я познакомился с Вероникой в прошлом году; она обратилась ко мне по поводу набора подопытных среди шахтёров — совершенно иной демографической группы, чем та, с которой они обычно работают. — Рубен работал штатным медиком на принадлежащей компании «Инко» никелевой шахте «Крейгтон», в которой располагалась Нейтринная обсерватория Садбери. — Она предлагала шахтёрам за участие по паре баксов, но руководство «Инко» пожелало, чтобы до начала набора добровольцев я одобрил процедуру. Я прочитал работу Персингера, ознакомился с модификациями Вероники и прошёл процедуру сам. Магнитное поле там используется совсем небольшое по сравнению, скажем, с МРТ, на которую я регулярно направляю пациентов. Это совершенно безопасно.