Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2 - Александр Кваченюк-Борецкий

Вслед за одним наказанием Красногубов неизвестно за какие грехи тут же получил новое – наряд на работу в столовой. Он мыл посуду, драил полы, чистил картофель. Его было такое множество, что любому-другому это напрочь отбивало всякое желание браться за кухонный нож. Но Виктору работа пришлась по душе. Ведь теперь, что касалось картофеля, некоторых других овощей и круп, которых на кухню доставлялось всегда в избытке, он ел столько, сколько его душе было угодно. Нужно было только не полениться их приготовить… За первым нарядом Красногубов схлопотал второй, потом третий. Он нарочно грубил товарищам по службе, имевшим более высокое звание и неохотно выполнял их приказы. Имел неряшливый вид. Папахин пользовался всякой возможностью, чтобы Виктор находился в роте, как можно, меньше. Так офицеру было спокойнее. В конце концов, он добился того, чтобы по приказу командира полка Красногубова перевели в хозяйственный взвод на постоянное место службы. От этого оба: и командир, и подчиненный только выиграли. Первый оттого, что избавился от плохого солдата. Второй – от чрезмерно деспотичного военачальника. Виктор получил то, чего хотел. Он теперь не особенно страдал от голода. И до конца службы так раздобрел, что прибавил к своим ста десяти еще килограммов тридцать с гаком. При этом он не выглядел толстым. Просто слегка раздался в плечах. Да, лицо его лоснилось от сытости.

Папахин назначил себе нового помощника на место Кружилина, и тот, используя всевозможные непопулярные методы, добросовестно нагонял страху на солдат. Ведь Папахинская рота претендовала на то, чтобы получить звание отличной в политической, боевой и строевой подготовке. Тем не менее, за два года службы учебные стрельбы из табельного оружия Папахин проводил лишь однажды.

8

Виктор был дома совершенно один. Мать с утра наладилась к соседке, муж, которой успешно фермерствовал на бывших колхозных полях. У него было два трактора, старенький комбайн, «КамАЗ» с прицепом, свиноферма. Выращивал он картофель и пшеницу. Забивал скот. Плоды своего каторжного труда за полцены продавал городу. Матрена Гурьевна пришла затем, чтобы похвастать перед соседкой, какой у нее геройский сын объявился из армии. Как ладно на нем сидит солдатское обмундирование! На груди висят знаки воинской доблести. А сам-то, орлом смотрит!

– От слышь, Осиповна! Твоему-то Ереме был бы помощник какой! – на все лады расхваливала Матрена Гурьевна своего Витю. – Ну, что, придешь на моего сокола глянуть?! Аль, нет?! Чаи погоняем! А то и чего покрепче сообразим!

– Да, не знаю я, Гурьевна! – прохладно встретила непрошенную гостью важная хозяйка. – Чего, там, смотреть-то? Все из армии приходют, если, конечно, воевать в Чучни не пришлось…

И Осиповна с сомнением посмотрела на Матрену Гурьевну. Та вспыхнула, было, как порох. Досадуя на не особенно радушный прием, она едва сдержалась, чтобы не отплатить хозяйке ее же монетой. Но благоразумие все же взяло верх. Гостья решила, что лучше действовать с умом и хитростью, чем идти напролом к поставленной цели.

– Мой ничего не сказыват, но я тебе одной по большому секрету доложу!.. Только ты никому – ни-ни! – предупредила Матрена Гурьевна.

Сделав испуганное лицо, и, раскрыв рот от изумления, Осиповна во все глаза уставилась на гостью.

– У него ж, у Вити моего, ранения имеются!

– Да, что ты, соседушка?!

– Вот такой шрамище во всю грудь!

И для наглядности Матрена Гурьевна провела рукой, начиная от собственного подбородка и до самого низу так, что ее рука почти что коснулась пола.

Красногубова не обманывала соседку, поскольку на теле у Виктора и, в самом деле, остался едва заметный след от ножа, которым полоснул его Кружилин. Но рана была такой незначительной, что, скорее, походила на большую царапину и зажила буквально через неделю. Больше всего тогда Виктор переживал за испорченную гимнастерку, так, как во всем полку не нашлось новой, такой, чтобы подходила ему по размеру. Кое-как залатав прежнюю, он так и проходил в ней до самого конца службы. И, лишь демобилизовавшись, облачился в парадную форму без единого изъяна.

– А еще у него ранение – вот сюда!

И Матрена Гурьевна ткнула пальцем в икру правой ноги.

– Пуля навылет прошла! – продолжала она, с опаской поглядывая по сторонам. – Я, так думаю, раз, мой Витя про свои боевые подвиги ничего не рассказыват, значит, дело это – большой государственной важности! И никому знать про то не следует…

– Ишо бы! – с готовностью согласилась Осиповна.

По правде сказать, история второго «ранения» Красногубова была на редкость банальна. Как-то полковая медсестра отправилась к выгребной яме, располагавшейся на территории военной части, точнее примерно в двухстах метрах позади ее казарменных и бытовых помещений, чтобы избавиться от мусора: пищевых отходов и грязных бинтов. Она делала это ежедневно, поскольку медсанчасть всегда перенаселяли больные, и горы мусору скапливались в корзинах уже к полудню. На сей раз, оказавшись возле довольно обширной свалки, ничего не подозревавшая медсестра вдруг обнаружила, что находится там не одна. Сперва она отчетливо услышала громкое хрюканье. Приглядевшись, в самой середине груды пищевых отходов, а, точнее, метрах в двадцати от себя неожиданно увидела огромного клыкастого кабана. Яростно разгребая мордой и копытами злачные кучи, он с громким чавканьем пожирал объедки с солдатского стола, картофельную кожуру и прочие весьма аппетитные «деликатесы». Когда, после некоторых колебаний, на свой страх и риск медсестра с мусорным бачком в руках, все ж таки, приблизилась к самому краю выгребной ямы, кабан насторожился и развернул морду в ту сторону, откуда послышался посторонний шум. Его налитый кровью глаз секунду или две пристально разглядывал девушку в белом, как мел, халате. Естественная раздражительность и свирепость этого животного, не имея границ, моментально обратилась против возмутительницы его спокойствия, которая сама того не ведая, возбудила в прародителе домашней свиньи необузданные инстинкты. Ни секунды не мешкая, кабан проворно выбрался из выгребной ямы, в том месте, где спуск в нее был пологим, и, с места в карьер галопом пустившись по самой кромке смрадного выгреба3, стал стремительно приближаться к медсестре. Та от страха пронзительно, как будто ее резали по живому, завизжала и с криком: «Помогите!», пустилась наутек, позабыв про бак с мусором. Но, не пробежав и нескольких шагов, она внезапно попала прямо в объятия Красногубова. С ведрами, полными картофельной кожуры, он, не спеша, направлялся к свалке. Виктор едва успел заслонить собой перепуганную до смерти медсестру. Ошалевший кабан, который стремительно мчался ей вслед, с намерением сокрушить все на своем пути, неожиданно заметив новое препятствие, не останавливаясь, с разбегу резанул острым клыком по ноге Красногубова. От возбуждения солдат не почувствовал боли. Потеряв равновесие, и, распластавшись брюхом на земле, он машинально схватил свирепое животное за заднюю конечность. Протащив за собой поверженного врага с полдюжины метров, кабан бешено завертелся на месте. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы высвободиться из плена. Но пятерня Красногубова, словно железный капкан, захлопнувшись, отказывалась выпустить на свободу опасное животное. Напрасно оно издавало жуткие вопли, нагоняя страху на всю округу. Воспользовавшись моментом, Красногубов привстал на колени. Подтянул к себе яростно сопротивлявшегося кабана и, изловчившись, с такой невероятной силой ударил кулаком по волосатой хребтине, что раздался громкий хруст. Жалобно взвизгнув, кабан свалился замертво.

Медсестра, ничего не понимая, стояла, как вкопанная, на том самом месте, где ее оставил Красногубов, спасая от кабаньих клыков. К выгребной яме, возле которой происходила скоротечная, но впечатляющая схватка человека и дикого животного, уже сбежались солдаты и офицеры. В немом изумлении они разглядывали внушительные желтые клыки лесного жителя, его отвратительную щетину, маленькие злые глазки, в которых навсегда потух безрассудный убийственный огонек. Виктор отказался от услуг санитаров, предлагавших ему носилки. Слегка прихрамывая и опираясь на хрупкое плечико медсестры, он направился в медсанчасть.

Девушка, которую звали Ляля, скоро забыла о том, что еще недавно ее жизнь подвергалась смертельной опасности. Кокетливо улыбаясь, она промыла рану своему спасителю. Обезболив, наложила несколько швов. Смазала какой-то мазью с неприятным специфическим запахом и туго перебинтовала. Уложила Виктора на кровать в единственной на тот момент пустующей палате для тяжело больных… Поблагодарив медсестру, Красногубов устало закрыл глаза. Лицо его было бледно.

– Тебе – плохо?! – с тревогой спросила она.