За други своя! - Олег Верещагин

Они втянулись под прикрытие валунов — гранитные исполины высились стеной на пару саженей. Тут было потише, снег шел через верх, и казалось — обманчиво — что находишься в каком-то шатре с белыми стенами. Все прислонились к камням, выдыхая облачка пара из-под капюшонов, раздался приглушенный кашель, звякало оружие, но никто не разговаривал — лишь сипело из многих глоток сорванное дыхание.

Гоймир хрипло сказал, полузакрыв глаза черными от недосыпа и усталости веками:

— В пору поспели… Лава сошла… — он улыбнулся, на губах из трещин выступила кровь. — Если кто и поспешал по следу — свело их… — он вытер кровь крагой, моргнул, сплюнул.

— Нас тоже сведет, — тускло ответил кто-то. — Им добро — их хоть в теп-до утащило. А мы тут одно… окочуримся.

— Заткнись, — сказал Йерикка. Проваливаясь в снег, прошел до конца каменной гряды, выглянул в снежную мглу.

— Не потишало? — спросил Гоймир. Йерикка покачал головой, возвращаясь, ударил по руке Богдана, потянувшегося к кожаной фляжке анласской работы. Тот уронил руку, сел в снег и заплакав, вытирая лицо локтем. Йерикка пнул его ногой в бок, потом ударил ножнами по спине:

— Встань, сопляк! Быстро!

Богдан поднялся, привалился к камням, достал негнущимися пальцами "вальтер":

— Кончу тебя…

— А, — отмахнулся Йерикка. Подбросил пулемет на плече и пошел к Гоймиру. Богдан выстрелил ему в спину, промахнулся. Йерикка даже не повернул головы.

Олег, оттолкнувшись плечами, пошел следом, проходя мимо Богдана, ударил его в подбородок. Тот неловко сел в снег опять, выронил пистолет, стукнулся затылком о камень.

Олег подошел к совещавшимся Гоймиру и Йерикке. Позади шмыгал носом, копошился в снегу, разыскивая пистолет, Богдан, сплевывали и шумно дышали остальные.

— Что там? — коротко спросил Олег. Йерикка ответил:

— Если в ближайшие полчаса не найдем себе убежище на ночь — подохнем. Или сядем и не встанем уже, или на тропе занесет… Гоймирко, ребята садятся. Прошлую ночь почти не спали, потом считай двадцать верст по горам… Гоймир, не отвечая, смотрел в круговерть снега. Тихо ответил:

— На рисунках пещер нет. Только скалы одно…

— Попросимся переночевать к волотам в камень, — сказал Йерикка, — лишь бы не под камень.

— Идти надо, — решился Гоймир. — Йой, поднимаемся, встаем! Все!

Йерикка пошел в конец колонны. Олег не переставал удивляться его выносливости. Рыжий горец был совершенно неутомим — а сейчас еще и беспощаден. Тех, кто успел усесться и не хотел вставать, расслабившись и уже погрузившись в оцепенение, легко переходящее в смерть, он бил наотмашь мечом в ножнах, выплевывая ругательства — порой совершенно бессмысленные, но остервенелые. В ответ ему тоже неслась ругань, но беспомощная. Подняв всех, Йерикка пристроился последним и пообещал:

— Кто упадет — прикончу тут же! — не поверить ему было трудно…

… Наверное, о таких переходах потом сочиняют былины. Или складывают? Тут ничего не надо сочинять — все правда… Может, и про них сложат — сейчас Олега это мало интересовало. Снова лупил в лицо беспощадный снег. Олег, стиснув зубы, пер на одной гордости, как плуг — тут было по бедра — полуволоча Богдана. Тот еле передвигал ногами, бормоча:

— Помрём… все помрем… боги, боги…

Грозить ему смертью или стыдить было бесполезно, Олег пыхтел и тащил его, хотя не вполне понимал, почему сам движется. А преследователи сейчас лежат под снегом… им не надо идти… снег теплый, толстый… там нет ветра и холода… там тихо и тепло…

…— Вольг, оправо возьми!

Ах, да! Олег зашел шагов на пять от тропы. Казалось, идущую цепочку размывает ветер — то один, то другой вываливался из нее, забирал в сторону, проваливался в снег или падал на сколизи камней и льде. Гоймир по временам оборачивался и хрипло вскрикивал:

— Одно… ни единый… не помрет! Я… запрещаю… то!

И все удивились и не поверили, когда он вдруг выбросил руку вперед и выкрикнул:

— Пещера!

…Это было сильно сказано. На пещеру увиденное воеводой не тянуло — просто расщелина в скале, узкая и невысокая. Но ветер туда не задувал, и это оставалось главным.

Радоваться ни у кого сил не оставалось, выяснилось, что в расщелине «паркетом» (это Олег так определил) могут поместиться десять человек. Но это уже никого не интересовало и не смущало. Мальчишки поспешно побросали часть плащей на пол и легли — пятеро ногами к выходу, пятеро — головами между их

голов, ногами — вглубь расщелины. Остальные девятеро улеглись на товарищей сверху — и вся эта куча закрылась оставшимися плащами,

Трудновато в это поверить, но никто не шевельнулся, чтобы расположиться поудобнее. Меньше всего их сейчас волновало, что кто-то кому-то давит локтем на горло, что в живот уперлась рукоять пистолета, а чья-то чуня уперлась тебе между ног. Сил пошевелиться не оставалось, и обтекающая талой водой одежда не казалась неудобством.

Олег лежал между Йериккой и Рваном, голова его оказалась зажата головами Богдана и Холода. Сверху навалился Морок. Было душно, сыро, пахло мокрой тканью, по том, сырым металлом, коже и талой водой. Снаружи вовсю уже свистел, и ревел буран, по ногам немного тянуло. Дышать оказалось трудновато, вокруг тоже тяжело дышали остальные. И все-таки Олег чувствовал, как его с каждой секундой все больше и больше охватывает счастье — оттого, что он просто жив!

Он уже засыпал, покачивался на мягчайшей перине предсонной дремы, когда ему в щеку толкнулся горячий шепот Богдана:

— Во-ольг…

— Умм… — отозвался он. И пошевелился, насколько это было возможно, чтобы показать — не спит.

— Прости… Вольг?

— Ага. За что? — сонно спросил Олег, стараясь удерживать себя на грани сна и бодрствования, чтобы и говорить, и иметь возможность заснуть в любую секунду.

— Так ты ж… ты меня одно спас… — услышал Олег шепот младшего мальчишки — смущенный и растерянный какой-то.

— Когда? — вяло отозвался Олег. Он не соображал, о чем говорит Богдан, а задумываться было невыносимо лень.

— Ну… на тропе. Повис я на тебе, как мешок… — было СЛЫШНО, что молодому горцу стыдно. И Олег, вдруг проснувшись рывком, вспомнил прошлогодний поход и младшего мальчишку, свалившегося в болото. Олег вытащил его. Мальчишка был так напуган, что даже не плакал, когда Олег, сам перепуганный, тащил его на берег — и только прижимался к Олегу, глядя испуганными глазами на колышущуюся поверхность болотины. А может быть, он просто не понял, что мог погибнуть… и лишь потом его начала бить крупная дрожь, хотя он уже отогрелся и даже обсох возле с бешеной скоростью разведенного Олегом костра…

Землянин вдруг испытал короткий, но острый прилив нежности, забыв, что Богдан не так чтоб уж намного младше. Он повернул голову и тихо сказал:

— Ладно тебе. Давай спи.

Закинув руку за голову, он нашел ладонь Богдана и чуть сжал ее — на секунду ладонь окаменела, но потом расслабилась, и Богдан, вздохнув коротко, уткнулся носом в плечо Олега. Уже сонно сказал:

— Угу… благо… — и почти сразу задышал спокойно. Олег осторожно высвободил свою ладонь. Пробормотал:

— Защитник слабых, оскорбленных и униженных…

Стало смешно. Он провалился в сон раньше, чем перестал улыбаться…

…Они опали и не видели, что буран улегся, и теперь падал тихий, густой и сухой снег, кружившийся в синем воздухе. Он залетал и в расщелину, постепенно покрывая белым легким слоем плащи горцев, закостеневшие от дыхания. Стены расщелины подернулись тоненькой пленочкой льда — дыхание двух десятков спящих, пробиваясь сквозь ткань, превращалось в конденсат, оседавший на камне и замерзавший.

И в конце концов в тихом белом, царстве не осталось уже ничего, кроме красных скал, что нарушало бы общую картину мрачного и величественного покоя — покоя смерти. Казалось, горы затихли и погрузились в сон, загнав людей в убежище и вновь доказав свою силу. Немигающее Око Ночи в полном блеске сияло над снегами. Красным отсвечивало висящее у горизонта Солнце.

Смотрела с небес в расщелину звезда. Не взгляд — холодная и внимательная, как Смерть.

Олег проснулся от того, что по разогревшемуся телу потянуло холодом, Он завозился, не понимая, где наводится — было темно, душно, давила какая-то тяжесть, кругом хрипло дышали люди — и вдруг послышался веселый возглас Гостимира:

— Йой, поднимайтесь! Родину снегом заносит!

Спихнув с себя живой груз, Олег треснулся головой в твердую крышу. Пока он размышлял, куда делись пледы, по нему резво проползли, больно пихаясь, двое или трое, а по глазам резанул белый, беспощадный свет…

…Мальчишки один за другим выползли, наружу — лица у всех были красные, распаренные, глаза розовые, как у кроликов. Следом валил пар, первый вдох на свежем воздухе врезался в легкие, как нож. Олегу при виде товарищей вспомнился Михаил Евдокимов: "После бани морда красная…" Плащи спеклись, их завалил толстый слой снега. Рядом с Гостимиром снаружи уже выплясывал Хмур, выкрикивая: