Призраки (Haunted) - Чак Паланик

Когда лифт подъезжает, она говорит, что идет к Ленни, в пентхаус. В клинику.

Она смотрит на твои сбитые каблуки, на твои страшные ногти и говорит:

– Пойдем посмотрим, какие у нас перспективы развития…

Лифт останавливается на последнем этаже. Ленни занимает целый пентхаус. У дверей стоят охраняют два полосатых костюма, сплошь набитые мышцами. Именно этим гориллам ты отдаешь долю Ленни, половину всего, что зарабатываешь. Один из охранников называет ваши имена в микрофон, пришпиленный к лацкану, и дверь открывается с громким жужжанием.

Внутри только ты, Анжелика и Ленни.

Только не смейтесь, но твоя одинокая жизнь, где сплошные чужие ноги – у Ленни все еще хуже. Запертый здесь, наверху, он целый день ходит в махровом купальном халате, считает деньги и говорит по телефону. Всей мебели – только стул с заляпанным грязным сиденьем. У стеклянной стены с видом на город лежит одинокий матрас. На экране компьютера безостановочно ползут цифры: цены на акции.

Ленни подходит к вам, халат не завязан, под халатом – мятые полосатые боксеры. Белые носки давно пожелтели. Ленни тянет руки к лицу Анжелики и говорит:

– Мой ангел, мое сокровище. – Он берет ее лицо в ладони и говорит: – Как ты, солнце мое?

На своих высоченных шпильках она чуть ли не на голову выше него. Она улыбается и говорит:

– Ленни…

И Ленни бьет ее по лицу, сильно, с размаху, и говорит:

– Ты же обманываешь меня. – Он замахивается, готовый ударить еще раз. – Берешь клиентов у меня за спиной, да?

Анжелика подносит руку в перчатке к лицу, закрывает красный отпечаток Ленниной ладони и говорит:

– Малыш, нет…

И Ленни опускает руку. Поворачивается к Анжелике спиной. Подходит к окну, смотрит на город, распростертый как раз под его матрасом.

– Малыш, – говорит Анжелика. – Дай я тебе покажу что то новенькое.

Анжелика смотрит на меня.

Потом подходит к нему, встает у него за спиной, кладет руки в перчатках ему на плечи. Она говорит:

– Сейчас ты увидишь, как мамочка любит своего малыша… Она мягко давит ему на плечи, чтобы он сел на матрас. Потом – лег. Она снимает с него пожелтевшие носки.

– Давай, малыш, – говорит она. Снимает перчатки и говорит: – Ты знаешь, как я умею заделать ноги…

А потом она делает то, чего я в жизни не видела. Никогда. Она опускается на колени. Открывает рот. Губы растянуты широко широко, в тонкую линию. Она проводит языком по всей подошве его стопы. Анжелика обхватывает губами Леннину пятку, и Ленни стонет.

Только не смейтесь, но есть работа, которая хуже самой поганой из всех поганых работ. Медиамагнат, у которого в жизни не поднималось давление, умирает от сердечного приступа в номере «Четырех сезонов». Рок звезда, абсолютно здоровый лось, умирает от почечной недостаточности после массажа ног в «Шато Мармот».

У нас есть доступ к ногам президентов и султанов. Директоров крупных компаний и кинозвезд. Королей и королев. Мы знаем, как сделать, чтобы заказное убийство смотрелось как смерть по естественной причине.

Об этом тебе и рассказывает Анжелика, когда вы едете вниз на лифте. Уже после того, как Ленни стонал и бился, словно в припадке. Уже после того, как Анжелика вылизывала его ногу до тех пор, пока он не сел на матрасе, схватившись руками за сердце, и хватая ртом воздух, и глядя на Анжелику, которая продолжала сосать его пятку. Когда его сердце остановилось, Анжелика прикрыла его простыней, до самого подбородка. Вытерла помаду с его ноги, подкрасила губы. Она отключила его телефоны и сказала охранникам, что Ленни решил вздремнуть.

Когда вы едете вниз на лифте, Анжелика говорит, что она больше не будет «заделывать ноги». Это был ее последний раз. Ленни ей заказало конкурирующее агентство. Эта «заделка» стоила миллион долларов, налом. И теперь Анжелика «отходит от дел», навсегда.

Анжелике нужно чего нибудь выпить, чтобы отбить вкус ноги Ленни. В баре отеля вы берете себе по коктейлю. Последняя выпивка, на прощание. А потом Анжелика тебе говорит: посмотри вокруг. Видишь, в холле. Эти мужчины в костюмах. Женщины в дорогих мехах. Они все – убийцы от рольфинга. Убийцы от рэйки . Убийцы от глубоких очистительных клизм.

Анжелика говорит, что в гемматерапии есть особые приемы: если, скажем, положить кристалл кварца кому то на сердце, потом – аметист на печень и бирюзу на лоб, человек впадет в кому, и так и умрет. Если знающий фэн шуист заберется по тихому к тебе в спальню и чуть сдвинет мебель, у тебя разовьется неизлечимая болезнь почек.

– Прижиганием, – говорит Анжелика, имея в виду метод, основанный на возжигании ароматических конусов на точках акупунктуры, – можно убить. И шиатсутоже.

Она допивает коктейль и снимает свое жемчужное ожерелье.

Все эти лекарства, которые, по утверждению производителей, сделаны только из натуральных компонентов, а значит, полностью безопасны – Анжелика смеется. Говорит, цианид – натуральный компонент. И мышьяк тоже.

Она отдает ожерелье тебе и говорит:

– Теперь я снова Лентил.

Такой ты хочешь запомнить ее, Анжелику, а не такой, какой она была на фотографии в газете на следующий день, когда ее тело в промокшей норковой шубе выудили из реки. Убийцы забрали ее сережки и часы с бриллиантами, чтобы это выглядело как ограбление. Она умерла не от умелой «заделки ног», ее умертвили вполне традиционным способом: пулей в затылок, прямо в ее безупречную французскую косу. Предупреждение всем Диркам и Доминикам, которым захочется «отойти отдел».

Звонят из клиники. Не Ленни, кто то другой, тоже с русским акцентом. Хотят направить тебя к клиентам, но ты им не доверяешь. Охранники видели тебя с Лентил. Там, в пентхаусе. Вполне вероятно, тебя тоже ждет пуля в затылок.

Родители звонят из Флориды и говорят, что их постоянно преследует черный автомобиль, и еще им звонили и спрашивали, где тебя можно найти. А ты теперь постоянно переезжаешь из одной ночлежки в другую и «делаешь ноги» прямо на улице, чтобы у тебя были деньги на жизнь.

Ты говоришь папе с мамой: вы там осторожнее. Говоришь, чтобы они не давали делать себе массаж никому, кого они не знают. Ты звонишь им с телефона автомата и говоришь, чтобы они не связывались с ароматерапией. Аурами. Рэйки. Только не смейтесь, но теперь тебе постоянно придется срываться с места на место. Может быть, всю оставшуюся жизнь.

Нет, объяснить ты не можешь. У тебя уже не осталось четвертаков, и ты говоришь папе с мамой: ну ладно, пока.

3

В первую неделю мы ели мясо под соусом «Веллингтон», а Мисс Америка обходила все двери и, встав на колени, ковырялась в замках мастихином, позаимствованным у Герцога Вандальского.

Мы ели морского окуня, а Мисс Апчхи глотала пилюльки и капсулы из гремящих пузырьков у нее в чемодане. Кашляла в кулачок и вытирала нос рукавом свитера.

Мы едим тетраззини с индейкой, а Леди Бомж играет своим кольцом с бриллиантом, оправленным в платину. Она перевернула его на пальце и разговаривает с ним вслух, словно держа огромный бриллиант в ладони.

– Пакер? – говорит она. – Это совсем не то, чего я ожидала. – Леди Бомж говорит: – Как я могу написать что то достойное, когда окружение… не соответствует?

Разумеется, Агент Краснобай снимает ее на видео. Граф Клеветник достает свой диктофон, ловит каждое слово.

Там кхе кхе. Тут кхе кхе. Ворчание. Нытье. Все недовольны, все жалуются. Мисс Апчхи говорит, что здешний воздух буквально забит токсичными спорами плесени.

Там кхе кхе. Тут так так. Никто не работает. Никто не написал ни строчки.

Худющий Святой Без Кишок, словно голодный птенец с вечно раззявленным ртом и запрокинутой головой, вливал в себя картофельную запеканку с мясом, или яблочный пирог, или острые пирожки с чили из серебристых шуршащих пакетов из майларовой фольги. Заглатывал чуть теплую массу, даже не пережевывая. Его острый кадык ходил вверх вниз при каждом глотке.

Хваткий Сват выплюнул табачную жвачку на грязный ковер и сказал, что это промозглое здание, сумрачное и унылое, совсем не похоже на писательскую колонию, как он ее себе представлял: люди пишут на свежем воздухе, зеленые лужайки услаждают взор; у каждого – свой отдельный коттедж; по утрам им приносят завтрак в коробке. Цветущий сад, абрикосовые деревья в белой метели лепестков. Послеобеденный сон под каштанами. Крокет.

Мисс Америка даже еще не бралась за конспект своего киносценария, своего будущего шедевра, а уже заявила, что у нее ничего не выходит. Грудь болит – невозможно писать. Руки какие то вялые. От одного только запаха сегодняшних котлет из телятины ее немного стошнило вчерашними крабовыми лепешками.

У нее почти на неделю задерживается менструация.

– Это синдром нездорового здания, – сказала ей мисс Апчхи. Ее красный нос уже свернулся на сторону оттого, что она постоянно вытирает его рукавом.

Леди Бомж провела пальцами по перилам, по резным спинкам кресел и показала нам пыль.