Колонна и горизонты - Радоня Вешович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот по-спортивному медлительный, всегда без головного убора, наводчик станкового пулемета Душан Вуйошевич. Я вспомнил чисто подметенный тротуар перед его магазином в Беране. Сам он с поседевшими, как у настоящего интеллигента, висками, аккуратно подстриженными усиками, в клетчатой рубашке, сидит в плетеном кресле, склонившись над модным журналом, и время от времени потягивает из чашечки кофе. Кажется, и сам он только что сошел со страниц этого модного журнала. Возле него играют две его дочурки, похожие друг на друга, как близнецы. Он ждет покупателей, посматривая то на витрину, то на главную улицу. Видимо, ему уже основательно надоел такой образ жизни и он, глядя в сторону Турии, ищет какую-то другую, более содержательную жизнь, не похожую на ту, что ведет сейчас, жизнь торговца, заранее рассчитанную и до конца его дней гарантирующую ему прибыль. Однако его участие в восстании не было бегством в опасную авантюру: этот жизненный путь он избрал сознательно. В то время, когда даже красный джемпер на крестьянском пареньке расценивали в этом местечке как верный признак принадлежности к коммунистам, Душан Вуйошевич был одним из немногих, кто вносил щедрый вклад в партийную кассу. Об этом мало кто знал, и неизвестно, когда бы это стало достоянием широкой гласности, если бы не загремели первые выстрелы повстанцев, а затем на свободную территорию не нагрянули карательные экспедиции итальянских и албанских фашистов. От его бывшей внешней небрежности не осталось и следа. С пулеметом на плечах он походил на былинного героя. В те дни его имя появилось на страницах партизанского бюллетеня, где штаб черногорских отрядов объявил ему благодарность за исключительную храбрость в боях на горе Цмилевице.
От Милисава Дашича, прозванного нами Доктором, от учителя с высшим образованием Божо Коядиновича, от металлурга Антуна Пиберника, подофицера Милана Антоновича и Милоша Коматины до тюремного жандарма Душана Недича, который, сторожа коммунистов перед войной, больше верил своим узникам, чем режиму, дававшему ему деньги на жизнь, до подпасков Зако Валича и Михаила Недовича наша колонна представляла собой мозаику самых разнообразных судеб народа, взявшего в руки оружие.
Целый день мы несли на своих плечах низкое снежное небо. Однако, шагая все дальше и дальше, мы почти не чувствовали усталости. Нас окрыляли и придавали нам силы наши идеи. Вскоре из тумана и мороза, который обжигал лицо, вынырнули залитые оранжевым светом окна домов Рогатицы.
РАЗВЕРТЫВАНИЕ БРИГАДЫ
Мы считали, что марш в направлении Рогатицы приближает нас к более важным событиям. Это вскоре подтвердилось. На совещании в Рогатице Тито ознакомил командиров и комиссаров наших батальонов с боевой обстановкой, сказал об угасании восстания в Романии. Бригада получила конкретные задачи. Выполняя их, бригаде пришлось действовать на огромном для ее численного состава пространстве.
Весть о создании 1-й пролетарской бригады через посыльных, почту и разговоры быстро распространилась во всех районах, и мы, понимая ее важность, ни на минуту не упускали из виду происходящие события, зная, что только тогда сможем успешно вести борьбу, если и дальше будем серьезно следить за их развитием и правильно их оценивать.
Чтобы усташи Павелича не нащупали наш след, батальон оставил Рогатицу и за ночь преодолел Гласинацкое поле. До рассвета мы шли навстречу бушующему ветру, который с яростью валил нас с ног и с такой силой сек лицо, что двигаться можно было только с полузакрытыми глазами. Во время движения клонило в сон, перед глазами все плыло, мы приходили в себя лишь тогда, когда под ногами оказывалась какая-нибудь неровность или нужно было сворачивать. Я спал на ходу и, шагая, видел сон: будто иду по травяному лугу и натыкаюсь на какую-то низкую преграду. Поднимаю ногу, чтобы перешагнуть ее, и… наступаю Хамиду на пятку. Хамид просыпается и начинает ворчать. После нескольких шагов — снова тот же сон и снова протесты Хамида. Слева и справа от нас простиралась бескрайняя голая местность, и сама мысль о том, что человек может заблудиться здесь, казалась ужасной.
К рассвету на горизонте возникли низенькие домики, прижавшиеся к опушке хвойного леса, как грибы. Я уже слышал скрип дверей, чувствовал тепло человеческого жилья. Столб дыма на окраине Гласинаца воспринимался в этой ледяной пустыне как волшебная картина. Батальон подошел к населенному пункту и остановился в ожидании распределения на ночлег. А Гайо Войводич и его группа тем временем уже пристроились между забором и стогами и начали негромко напевать что-то из «Горского венца».
Местные жители выходили из домов и безмолвно застывали у ворот, поджидая гостей…
Когда мы проснулись, на село опускались сумерки. На низеньком столике дымился в миске боснийский картофельный суп, заправленный овечьим и говяжьим жиром, а возле деревянных ложек лежал ячменный хлеб, по куску на каждого. Только после того, как в миске не осталось ни капли супа, мы почувствовали в себе силы, чтобы вести беседу.
Управившись с домашними делами, со своими коровами и овцами, хозяева собрались в доме. При свете керосиновой лампы начались расспросы: кто мы, за что боремся. Теперь сербы высказывали нам те же опасения, которые мы уже неоднократно слышали из уст мусульман в Рудо, Меджедже и Рогатице. Под влиянием пропаганды четников сербы считали своим главным врагом не оккупантов, а местных турок и хорватов из соседних сел. Вражда перерастала в нечто более крупное и страшное — люди стали руководствоваться принципом: или мы их, или они нас. В этой междоусобице, в смраде сгоревшего человеческого и овечьего мяса, в сизом пламени ракии, в зловонных ямах мы видели лишь продолжение коварной и жестокой политики немецких и итальянских фашистов. Человек, предоставленный самому себе, был в этих горах беспомощным и слабым. Терзаемый непреодолимыми сомнениями, он был уверен, что здесь можно увидеть все, только не добро. Брошенный на произвол судьбы, он легко предавался всяким суевериям и в результате часто страдал душевным недугом.
Мы всеми силами старались, чтобы в этих разговорах наша национальная междоусобица не рассматривалась отдельно, вне связи с оккупацией. В сущности, наша буржуазия подготовила благоприятную почву для иностранного фашизма. Мы говорили о том, что избрали иной путь, путь сознательной борьбы за новую, освобожденную Югославию, и вот теперь в единстве наших рядов уже
