Одна тень на двоих - Татьяна Устинова

— Откуда взялась вчерашняя записка?

— Что-о?

— Записка. Откуда она?

— Что значит — откуда? Из почты. Мне приходят всякие газеты, и конверт принесли вместе с газетами. А что это за записка? Там написана какая-то ерунда, не знаю, почему я ее не выбросила.

— Мне вчера пришла точно такая же. — Данилов поднялся из-за стола, чтобы налить себе кофе. — Ты все еще пьешь чай? Или переходишь к кофе?

— Какая — такая же?

— «Убийца должен быть наказан, пощады не будет», — монотонно процитировал Данилов. — Я не понимаю, какое это отношение имеет к тебе.

— А к тебе какое? — Марта заволновалась, и Данилов пожалел, что заговорил об этом. Что-то он слышал о том, что беременным женщинам нельзя волноваться.

— Я думаю, что речь идет о смерти моей жены, — сказал он и посмотрел на снег за окнами.

Машину теперь придется откапывать лопатой. На Кутузовском проспекте, где жили его родители, у дворника была шикарная алюминиевая лопата. Дворник стерег ее, как будто она бриллиантовая. Когда Данилов был маленький, он мечтал, что станет дворником. Ему казалось, что нет на свете ничего лучше, чем целыми днями грести на улице снег алюминиевой лопатой. И не сидеть за роялем по шесть часов.

— При чем здесь твоя жена? — тихо спросила Марта. — Или имеется в виду, что убийца — это ты?

Данилов ничего не ответил. Он также был специалистом экстра-класса в умении не отвечать на вопросы.

— Андрей, прошло пять лет. — Марта никогда не называла Данилова Андреем. — Даже тогда всем было ясно, что ты ее не убивал. Неужели ты думаешь, что записка как-то связана с твоей женой?

— Марта, совершенно очевидно, что записка как-то связана с моей женой. — Данилов ополоснул ее кружку и налил кофе. — Прости, что я тебя расстроил.

— Пошел к черту, — пробормотала Марта. — Там написано «пощады не будет». Это означает, что тебе «пощады не будет»?

— Я не знаю.

— Но это… угроза?

— Я не знаю, — повторил Данилов с досадой, — и обсуждать это бессмысленно. Я только хотел узнать, как эта записка попала к тебе.

— Так и попала. С почтой.

— Я уже понял, спасибо, — вежливо ответил Данилов. — Если у тебя нет никаких планов, может, поедем кататься?

— Так снег валит, Данилов, — развеселившись, сказала Марта.

— У меня шипованные колеса. Никаких проблем.

У них было такое почти семейное развлечение. Время от времени они ездили кататься. Просто так, куда глаза глядят, по любому шоссе. Чем дальше, тем лучше. Однажды таким образом они приехали в Ярославль. Ехали-ехали и приехали. Им было очень весело, пока не выяснилось, что до Москвы двести с чем-то километров и нужно или где-то ночевать, или возвращаться. Волга была под боком, широкая, неторопливая, пахнущая свежей водой. От ухоженной набережной поднимались подстриженные газоны, в саду играл духовой оркестр — ухали сверкавшие на солнце трубы. Город был просторный и чистый, на площади перед театром туристы кормили толстых голубей, и Марта с Даниловым решили остаться.

Зря они тогда решили остаться, но вспоминать об этом нельзя.

— А куда мы поедем, ты уже придумал?

— Я хочу показать тебе дом.

— С привидениями?

— Что?

— Какой дом, Данилов?

— Мне его заказал Тимофей Кольцов. Слышала о таком?

— Ты даешь, Данилов, — пробормотала Марта, — каждый человек хоть раз в жизни слышал о Тимофее Кольцове.

Тимофей Ильич Кольцов был знаменит, богат и даже — дело неслыханное! — отчасти уважаем. В отличие от всех остальных, обремененных несметными богатствами страдальцев, он не качал деньги из нефтяной трубы и даже не приватизировал ни одно месторождение газа. У него были заводы, строившие тяжелые океанские корабли, рыболовецкая флотилия в городе Калининграде, где Тимофей Ильич губернаторствовал, на заднем плане еще болтались «Уралмаш», пара-тройка непотопляемых банков, газета «Время, вперед!» и несколько предприятий поменьше и понезаметнее. Заводы Тимофея Ильича никогда не стояли, даже в худшие, самые темные времена на них исправно платили зарплату, рыба ловилась, конфетная фабричка лепила конфеты, дороги в области за пять лет стали не хуже немецких, наркобизнес со своей территории Тимофей Ильич ловко выжил, что для портового города было чудом из чудес. «Равноудаление» олигархов прошло для Тимофея Ильича безболезненно, поскольку он никогда «равно-не-приближался». Он производил неприятное впечатление, был громоздок и тяжеловесен, говорил медленно, смотрел хмуро, журналистов не любил и даже не давал себе труда скрывать это. Однако для того, чтобы попасть на его завод, самые обычные работяги выстаивали очереди и проходили многотрудные собеседования. Он все держал в руках, контролировал каждую мелочь, за один-единственный прогул с заводов увольняли, за пьянку увольняли с «волчьим билетом», но он так хорошо платил, что слухи об этом распространялись быстрее, чем журналистские повизгивания о том, что он «чудовище новой России, танк в лондонском костюме, черная дыра, засасывающая деньги, людей и сам воздух», и им верили больше.

Марта понятия не имела, что Данилов строит дом для Тимофея Ильича Кольцова.

— А зачем ему дом, — спросила она, вспомнив все это, — или в Швейцарии земли не хватает? Данилов пожал плечами.

— Я никогда его не видел. То есть, конечно, видел по телевизору, — тут же уточнил он, и Марта усмехнулась, — несколько раз приезжала его жена. Очень приятная. Сказала, что у них двое маленьких детей, они с ними видятся только вечером, а на Минском шоссе такие пробки, что не проехать. У них сейчас дача в Назарьеве.

— Было бы странно, если бы у них была дача в деревне Анискино, — заметила Марта. — Или в селе Хлобыстино.

— Мне нравится этот дом. — Данилов улыбнулся — У меня получился отличный дом. Мартышка. У меня давно не получалось ничего подобного.

— Данилов, ты отличный архитектор, — сказала Марта с раздражением, — то, что ты не великий писатель, как твой отец, совершенно не означает, что ты ничего собой не представляешь.

Она сказала ему то же самое, что Лида накануне по телефону, но почему-то у него не возникло немедленного желания выскочить из комнаты, сославшись на то, что ему срочно нужно принять душ или сходить в булочную. Или он просто привык к тому, что Марта всегда говорит то, что отвечает его самым трудным и тайным мыслям, но как-то так, что он не пугается до полусмерти?

— Я просто хочу показать тебе этот дом, — повторил он с некоторым нажимом, чтобы она поняла: углубляться в обсуждение темы отцов и детей не стоит. — Это по Рижскому шоссе. Пятьдесят третий километр. Поедем?

— Кофе брать? — осведомилась Марта.