Предупреждение путешествующим в тумане - Андрей Костин

Нина подошла почти вплотную и, прижимая одной рукой мою кисть к губам, другой обхватила шею, провела по волосам и поймала пальцами мочку уха. Острые ноготки впились в кожу, и я поморщился.

— Что ж, — спросил, — зря ломали дверь?

— Хочешь прежде меня накачать? — она подмигнула.

Разбитая бутылка коньяка была уже пустая на две трети, когда я пришел. Во сколько она начала? Как только получила телеграмму?

— Поищи на полке справа, — говорит она. — На нижней.

Давно ли мы перешли на ты? И надолго ль? Согнувшись в три погибели, я шарю в темноте и наталкиваюсь на всякую ерунду вроде старых ботинок и пустых трехлитровых банок. Вдруг под ладонь попадается какой-то тряпичный комочек, и я непроизвольно поворачиваюсь к свету, чтобы его рассмотреть. Лучше бы я этого не делал. В кулаке у меня был зажат женский носовой платок.

Поднимаю глаза на Нину. Губы у нее нервно подергиваются. Потом она резко бьет меня по руке. Платочек падает на пол.

— Вот, значит, куда он от меня своих б… прятал, — кричит она, — если я не вовремя возвращалась…

Она судорожно всхлипывает, отворачивается, и тут ее начинает тошнить.

Волоку даму в туалет.

— Уйди, — просит она между приступами. — Убирайся отсюда. Не смотри.

Иду на кухню, наливаю стакан одной заварки. Закуриваю. Минут через пятнадцать приходит Нина.

— Выпей, — говорю я, жестом показывая на стакан чая. — Поможет.

Глаза у нее уже совсем трезвые.

— Мне очень стыдно, — она теребит поясок халата, — поверьте, это впервые в жизни.

— Ничего не было, — я киваю, — договорились?

Она отводит глаза. Я смотрю на часы. Значит, путь к Бессонову в ближайшие дни лежит через Громову, как я и предполагал. А мне он нужен именно в ближайшие дни. Точнее, не он, а что — сами знаете.

— Сегодня вам лучше уйти, — нерешительно произносит Нина. — Вы не подумайте…

— У меня уже есть номер в гостинице.

Нина кивает, и мы прощаемся. Она очень бледная, мне ее жаль. Но что тут поделаешь?

На новое место жительства я попал к девяти часам вечера.

У гостиничных номеров есть одно неприятное свойство — к ним привыкаешь. Привыкаешь к пятнам на обоях, скрипящему креслу и поцарапанной плоскости стола, улице за окном и голосу дежурной. Может, именно поэтому я не люблю подолгу задерживаться на одном месте — в день отъезда становится страшно, что больше никогда сюда не вернешься.

Я поставил сумку, стянул свитер, расстегнул ворот рубашки и распахнул окно, чтобы немного подышать вечерним воздухом. На улице только смеркалось, и сквозь причудливую вязь деревьев проглядывали красные крыши домов. От серых плит тротуара веяло вечерней сыростью. На каждой плите сидело по жабе.

Я вернулся к сумке и стал подбирать наряд для предстоящего мероприятия. За окном квакнула одна жаба. Потом вторая. Похоже, они задумали устроить концерт.

Через час я уже был возле дискотеки. Правда, как выяснилось, меня там не особо ждали.

— Слушай, парень, — сказал мне в дверях довольно мрачный субъект, почесывая выбритый затылок, — катился бы ты отсюда, а? В зале и так полно народу.

— Меня ждут, — я попытался оттолкнуть его и без лишних разговоров пройти наверх. Но недооценил субъекта. Потому что через секунду он уже яростно выкручивал мне руку.

— Отпусти, — наконец попросил я.

— Брыкаться не будешь? — пропыхтел он.

Видимо, я тоже был не подарок.

— Хорошо.

Он отпустил.

— Можешь кого-нибудь послать. в зал? — я растирал затекшую руку.

— Это еще зачем? — субъект не отличался приветливостью.

— Передай барменше, — я полез за деньгами, — привет.

— От кого? — он взял купюру двумя пальцами за уголок.

— От… инкогнито.

— Чего-чего?

— По буквам повторить? — я прищурился.

— Да нет, не надо. Не глухой. Гвоздь! — окликнул он какого-то типа, выходящего из туалета. — Сходи к Зойке. Передай…

Гвоздь вернулся довольно скоро и буркнул субъекту:

— Зойка просила пропустить. Ее приятель.

— Постой тогда за меня.

Субъект поднялся вместе со мной наверх, провел через зал, раздвигая танцующих, и, подтолкнув кого-то под ребра кулаком, освободил место у стойки. А под конец вернул деньги. Это меня особенно потрясло.

— Вход бесплатный, — пояснил он. — Вы платите только за напитки.

— У вас тут строго, — я улыбнулся барменше.

— Здорово помяли? — она ответила на улыбку. — Здесь чужих не любят. Учтите на следующий раз.

— Следующего раза не будет. Сзади я его не подпущу, а спереди со мной справиться не так-то просто.

— Ишь ты, какой крутой, — сказала она насмешливо. — Как утес на Волге. Что закажете?

— Дайте кофе.

— И чего-нибудь покрепче? — напоминает барменша.

Она отходит, а в это время кто-то окликает меня:

— Вот не ожидала вас здесь встретить…

Я обернулся и получил удовольствие лицезреть лаборантку, ту самую, языкатую. Звали ее Марина, я запомнил.

— Что, слишком старый? — я хмыкнул.

— Неудачно пошутила, каюсь, — она садится на соседнюю табуретку, немыслимо переплетая джинсовые ноги.

— Чем вас угостить? — спрашиваю я.

— Если можно, стакан фанты. Тут очень душно.

— Вы одна?

— Нет, с друзьями. Отмечаем жизненный успех одного милейшего человека.

Она облизнула вишневые накрашенные губы. Красилась она неистово. А зря — мордочка у нее вполне смазливая, если представить без косметики (что довольно сложно). Женщины при помощи туши, помады и пудры творят поистине чудеса, я бы многим из них народного художника сразу давал. Ну, пусть не народного, заслуженного…

Барменша поставила между нами длинный бокал с оранжевым напитком, кофе и рюмку на блюдечке. В рюмке был какой-то ликер ядовитого голубого цвета. Я расплатился.

— Как устроились? — спросила Марина.

— Неплохо. Эдгар помог с гостиницей.

— Знаю. Кстати, без меня не обошлось. В гостинице одноклассница работает, я попросила отдельный номер. Вам ведь отдельный дали? На каждом этаже только по одному одноместному, и все занимают кавказцы.

— Значит, я у вас в долгу?

— Не пугайтесь. Потребую всего лишь массу мелких услуг, — она засмеялась.

— Готов. Всегда.

— Для начала — проводите меня сегодня домой. Ничего себе заявочка, да? — она снова засмеялась. — Просто в нашей компании два отрока уже предложили себя в провожатые, а выбрать одного — обидеть другого. Коллектив не простит.

— Берите обоих.

— Вот еще. Они передерутся по дороге. Тем более под этим делом.

— Да, тяжело вам. Как соберетесь уходить — дайте знать.

— А может… Прямо сейчас к нам присоединитесь?

— Не стоит. Я человек робкий, приобретать новых знакомых пока не собираюсь.

— Как знаете.

Она достает пудреницу, проводит пуховкой по лицу.

— Ничего картинка? — спрашивает.

Я показываю большой палец.

Потом она уходит, а я знаком прошу барменшу обратить на меня внимание.

— Не люблю одиночество… — начинаю волынку.

— А мне показалось, вы встретили приятельницу.

— Это не то…

— А, понимаю.

— Мой товарищ — вы его сегодня видели — говорил, что у него тут бывает знакомая…

— Вот оно что? Кто такая?

— Вера Громова. Вы ее случайно не знаете?

— Верку-то? Справа она, за крайним столиком, — барменша скосила глаза, — только как бы не вышло скандала. Она, кажется, в компании…

Осторожно поворачиваю голову, словно рассматриваю танцующих, пока мой взгляд не упирается в молодую женщину с белыми прямыми волосами и тонким нервным лицом. Рассмотреть как следует не удается, так как между нами маячит мужская спина.

По всему выходит, что они спорят. Вроде мужчина уговаривает ее пойти с ним, но девушка отрицательно качает головой. Наконец спутник машет рукой и, не оборачиваясь, уходит.

Мне почему-то кажется его фигура знакомой. И еще — он все время старался быть ко мне спиной.

— Все выходит довольно просто, — я оборачиваюсь к барменше.

— Похоже, — отвечает она. — Потанцуйте с девушкой, пока ее кавалер не вернулся.

— Непременно.

Я пошел и пригласил. Она согласилась, только быстро оценила с ног до головы и сразу же положила руки мне на плечи.

— Вы хорошо танцуете, — сказал я после того, как мы ввинтились в толпу и в этом бешеном галопе продержались до конца мелодии.

— Спасибо, — только и ответила.

Почти без перерыва начался медленный танец. Я аккуратно повел ее за собой поближе к окнам, где воздух был свежее. Танцующих много, но мы ни с кем не столкнулись, и она ни разу не сбилась с ритма.

— Вы не огорчайтесь, что ваш дружок ушел, — сказал я. — Он еще вернется, и все образуется.