Двенадцать замечаний в тетрадке - Каталин Надь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя Иштван учитель в Ормошпусте; вместе с женой они — весь учительский состав школы. Тетя Гизи учит младшие классы, а четыре старших класса ведет дядя Иштван. Живут они, конечно, там же, при школе, а дети приезжают из окрестных хуторов на автобусе. В прошлые весенние каникулы я приехала к ним погостить и попала к самому разливу Тисы. Школу построили на высоком месте, но всю низину вокруг нее залило водой. Река незаметно, как будто исподтишка, окружила наш холм. За одну ночь исчез луг и даже спортплощадка — напрасно мы старались накануне, приводя ее в порядок. Дядя Иштван как раз подготовил площадку под баскетбол, и мы расчертили ее белыми линиями, чтобы можно было играть по правилам. В школе наводнения никто не боялся: люди привыкли к ежегодным наводнениям так же, как и деревья, которые чувствовали себя в воде совсем уютно и были такие зеленые, что становилось больно глазам. Дядя Иштван вытащил из сарая лодку, и вся семья взялась ее ремонтировать. Каждый знал, что в ближайшие четыре-пять дней до шоссе можно будет добраться только на лодке.
Мне тоже не было страшно. Школа стояла на вершине холма неколебимо и прочно, словно пограничная крепость. Вот только когда очень уж засмотришься на воду, какие-то совсем непривычные мысли начинают лезть в голову. Да в них и смысла никакого не было, так, отдельные слова: «водоросли», «бесконечность», «водяная могила». Почему-то неотвязно думалось о том, как оно все было, когда похоронили короля гуннов в русле вот этой самой Тисы; как запрудили сперва реку, а потом запруду порушили и дно реки с захороненным в нем Аттилой снова скрылось под водой… Я даже разыскала «Невидимого человека»[7] в книжном шкафу для старшеклассников, чтобы еще раз перечитать роман, но мне не позволили: движок, что давал электричество, уже не работал, а портить глаза при керосиновой лампе, сказали, не годится. Ночью мне снились гунны.
К утру все переменилось, потому что работы стало хоть отбавляй. Едва рассвело, у школы появились две лодки, а в них — весь восьмой класс, шестеро ребят. Они даже на берег не вышли, поздоровались прямо из лодок: дядя Иштван тоже спустил свой челнок на воду, и они все вместе отправились на разведку. До самого вечера прочесывали окрестности, так и сновали между зарослями кустарников и школой. Работали дружно, понимая друг друга без слов — им каждый год приходилось спасать зверье: вода заливала и ближний лесок, а в нем непременно оставалось хоть несколько зверушек. Всякий раз, возвращаясь к школе, они везли с собой одного-двух незадачливых зверьков, дрожащих, фырчащих и мокрых комочков шерсти. А мы с тетей Гизи и ее детьми переоборудовали к тому времени сарай для инструментов, чтобы спасенным жилось удобно и чтобы они не могли убежать. Бедняжки ведь так напуганы, что способны рвануть невесть куда.
Так получился у нас настоящий заповедник, правда ненадолго: мы связались с ближайшим лесничеством, и оно вскоре переправило спасенных в безопасное место. Но несколько дней у нас, как говорится, был полон дом гостей: три косули, более десятка всякой лесной мелкоты, два красавца фазана. И еще тайный жилец, явившийся добровольно… Но это особая история.
Стояли необычайно теплые вечера, так что спали мы при открытых окнах. Но теперь был заведен новый обычай: на ночь оставлять дверь открытой настежь, чтобы услышать, если у нашего зверья что-то не в порядке. Я не очень радовалась этому: ночи стояли темные, хоть глаз выколи, вокруг вода… Но, конечно, помалкивала. А дядя Иштван, ничего не подозревая, именно меня попросил после ужина отворить и припереть чем-нибудь дверь, чтобы не закрывалась. Я кинулась к выходу, подхватила первый попавшийся камень, швырнула его под дверь и пулей назад, чуть притолоку не сбила, задев на бегу.
— Ну, ты и торопыга! — удивился дядя Иштван и снова уткнулся в транзистор, отыскивая танцевальную музыку.
Но только заиграли какое-то танго, как вдруг вижу: дверь медленно, тихо закрывается. Значит, плохо лег камень. Только бы не заметили, что я боюсь! Опять выскочила в сени. Где камень? Скорее его под дверь — и назад! Все еще играли танго, дядя Иштван объявил:
— Танго! Приглашают дамы…
Но тетя Гизи купала очередного малыша, а я — я неотрывно глядела на дверь. Она опять закрывалась.
— Халтурная работенка, — посмеиваясь, сказал дядя Иштван и сам подпер камнем дверь.
На всякий случай я легла в постель, натянула на голову одеяло. Но и под ним отчетливо слышала, как скрипит, закрываясь, дверь…
Утром я проснулась от крика младшей дочки дяди Иштвана:
— Ой! Мотли, мотли! Петушок! Мотли!
Пока что у нее все живое называлось «петушок», даже муха. Сейчас ее восторги относились к огромной болотной черепахе. Такой она еще не видывала, да и я, признаться, тоже. Наверное, черепаха спасалась от наводнения и добровольно пожаловала в наш заповедник. Она замерла в двух шагах от двери и недоверчиво помаргивала из-под своей брони. Так, значит, это ее милость поднимала я вместо камня и подпирала ею дверь! Она же всякий раз отползала в сторону, и мне оставалось только думать, что, как знать, может, ду́хи все-таки существуют…
Ну, а про дядю Элека ты знаешь хотя бы то, что он летчик. Это к нему я убежала на аэродром, когда ты в первый раз пришел к нам. Уж я перед ним не пожалела для тебя черной краски! Но не бойся, он не поверил ни одному моему слову.
О дяде Элеке я могла бы порассказать много, да только в голову мне все время лезет один-единственный случай, и, хотя я стыжусь его, но все-таки, пожалуй, расскажу: теперь ведь все равно. Как-то я и Ма собрались прокатиться на самолете; собственно говоря, дядя Элек и организовал нам эту поездку. Он
