СМЕРТИ НЕТ - КАТЯ ЧЕ

в упадке сил, – всё-таки технические приспособления успешно нейтрализуют множество сезонных нюансов. Дело в человеческой культуре, за просто так выжимающей из нас все соки. Вы хотите перестать, или чтобы другие перестали, но от вас требуют за это вдвое больше. Отдайте им хоть всё – ничего не изменится. Потому что кроме вас никто этого почувствует. Марте казалось, что она бродит по саду, вороша подсыхающие листья, а рядом с ней не спеша прогуливаются греческие философы, кивая чёрными клювами в такт. Некоторые взлетают на ближайшие урны, чтобы лучше слышать, и порой одобрительно вскрикивают: Да! Да! Да, так вот. Идея денег, заменив собой простой акт взаимопомощи, подчинила сферы ума и эмоций. Эта идея сделала главными слова «своё» и «чужое». Эта идея породила понятие измены. Измена – такая же единицы расплаты, как и деньги, только на уровне эмоций. Измена понятна всем, она оправдывает ненависть и насилие, убийства и войны. Безумные от моральных законов люди становятся ещё безумнее, столкнись они с изменой. Они начинают торговаться с самими собой, не уступая себе ни пяди.

Знаете, что такое измена? Это когда в непогоду ищешь более удобный путь. У меня есть один знакомый, – сеньор Д. с усмешкой сверкнул из своего угла глазами, – он чувствует себя способным к жизни и творчеству, только непрерывно изменяя. Он влюбляется в вещи, в идеи, в друзей, в необычных женщин, попеременно оставляя их ради нового увлечения. Такой путь, словно проложенный маячками. Такой путь, в котором он, как жёлтый Пакман, должен сожрать как можно больше привидений. Только и всего. В этом его сила. В этом его счастье. Кто-то может идти параллельно, кто-то – своим путём. Но устраивать войны ради его остановки не стоит – погибнут все, оставив очередной никудышный пример окружающим.

Снег стал совсем густой, никакого сада – сумеречные дороги, освещённые фонарями и никого почти, проявляющего волю быть этой осенью на улице. Окружающие Марту гости сонно собирались по домам. Искали свои вещи, стараясь не перепутать, прочерчивали маршруты до дома, до завтра, до – отсюда не видать, разрезая время на нелюбимое, с одной стороны, и нежеланное, с другой. А посередине они сами, на ручки и спать, наигравшись в счастье до судорог.

4. Депрессия (Природа пафоса)

К утру приснилось слово Бланманже. Именно с большой буквы, именем кардинала или радикала, или плана захвата соседней еды, игрушек и женщин, нет, хватит игрушек. Марта прислушалась к слову и поняла, что сеньор Долорес очень любил застолья.

Сеньор Д. любил застолья. Любил и умел их организовывать и проводить. Когда достаточно одного вашего желания, высказанного мимоходом, и всё начинает воронкой закручиваться вокруг – это явно говорит о вас как о достаточно сильном человеке. Сильном и интересном многим. По всему выходило, что интерес мира к сеньору Д. крайне велик.

Каким образом сидевший целыми днями в своей комнате, изредка выползавший на кухню сеньор Д. умел раскручивать миры, Марта не понимала. Вернее, теоретически было ясно, но проследить сам процесс перехода одной материи в другую никогда не получалось. Ещё одного сновидца в доме представить было трудно, поэтому вариант с магнетической харизмой устраивал более всего. К тому же, стала бы она готовить улунский напиток абы кому. А это, согласитесь, аргумент.

Вечером её ожидала записка, подсунутая под комнатную дверь: приходи.

Ни за что, подумала Марта, даже не потрудившись в этот раз придумывать – для себя самой прежде всего – оправдания. У неё было чем себя занять и сегодня и в другие дни, идеи переполняли её, создав вокруг почти непроницаемую оболочку. И протыкать её о крахмальные салфетки и вилки, растекшись после среди рядов быстро краснеющих вдохновенных гостей – не сейчас, нет, нет, никогда.

На длинном столе было несколько причудливых салатов – овощной с травами и соусом, свекольный с грецким орехом, фасолевый с сельдереем, креветочный с ананасом, огненный тыквенный суп с мясом, мясистый разноцветный перец, пупырчатые огурцы и тугие томаты, жирные колбасы, твёрдые и острые сыры, рыба лососевых кровей, креветки южных морей, языки разнообразные, балыки прекрасные, бутерброды с икрой в намазку, тосты с остроконечными башнями микрозакусок, белые и чёрные хлебцы, пироги со внезапной, как восторг, начинкой, котлеты куриные и рыбные, жареный картофель, коньяки и вина – белые и красные, морсы разные, сливки и молоко, мандарины, конфеты шоколадные и мармеладные, печенье миндальное и песочное, торт тройной шоколад, торт масляный с цукатами и миндалём, и бланманже с ягодами малины.

Зачем ты всё это перечисляешь? – сеньор Д. читает рукопись со сложными чувствами в бровях и усах. – Ну как же, во всякой приличной работе есть список авторов, с которыми ты имел разного рода связи на протяжении. Чаще всего, конечно, копипастные, но всякое бывает, источники информации или просто точного слова наследили как могли. Чем хуже источники углеводов, белков и бессонной ночи от тяжести в животе? Никогда не знаешь, что окажется судьбоносным в твоей жизни, какая сладкая ягода или ягодка окажется её солью, – Марта не сдавала ни пяди. И бланманже с ягодами малины.

Обычный зимний ужин. Не заливать же хлопья снега за окнами молоком вечерних разговоров на тёплых кухнях. Знай, грейся, да ешь. Что ещё остаётся бодрствующим.

Чтобы не поправиться, есть нужно из тарелок холодных цветов.

У сеньора Д. тарелки были практически арктические, некоторые даже с северным сиянием. Гости активно грелись, компенсируя тёплым цветом разнообразнейших блюд и поправлялись, здоровели, выздоравливали на глазах. Сеньор Д. много понимал в этом. Сеньор Д. их успокаивал.

Марта всё ещё не могла смириться с тем, что они работают в команде. Поминутно отдувая со лба непослушную платиновую чёлку и прищуривая ланьи свои глаза в цвет бирюзового платья, она раздражении била сеньора Д. в самое уязвимое – в первый слог его имени, меняя звучание в совершенно человеческую сторону. В комнате гулко звенело, словно монеты ударялись о стены, – да, сеньор Дóлорес, конечно, сеньор Дóлорес. Сеньор Долóрес добродушно мурчал в ответ: он не разменивался по женским мелочам.

То, что она с самого начала была частью происходящего, ещё можно было принять. Но то, что именно она была волей… Даже «не хочу» и «никогда» – всё было словами одной фразы. Все реплики гостей, все поглощённые и извергнутые после угощения – как дыхание, ритмично выходило из её сознания. Марта перечитывала текст, думая: какой грустный мир.

Гости искали в сытости затерявшиеся ниточки беседы, икали, тесня пищеводы словами, в общем, проводили время в довольстве, прочее оставив на потом. Позволяли себе вспоминать, а некоторые – даже