Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе (сборник) - Артур Дойл

– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Наверное, произошла какая-то ошибка. Я совершенно точно сказал Бартоломью, что мы приедем сегодня, а свет в его комнате почему-то не горит. Даже не знаю, что и сказать.

– Он всегда так охраняет дом? – спросил Холмс.

– Да, это он перенял у отца. Понимаете, мой брат ведь был любимчиком, и иногда я начинаю думать, что отец рассказывал ему намного больше, чем мне. Окно Бартоломью вон там, наверху, куда падает лунный свет. Там светло, но, по-моему, внутри свет не горит.

– Не горит, – сказал Холмс. – Но я вижу свет в маленьком окошке у двери.

– А, это комната экономки. Там живет старая миссис Бернстоун. Она-то нам все и расскажет. Вы, наверное, задержитесь пока здесь, а то, если и ее о нас не предупредили, а мы войдем к ней все вместе, она может испугаться. Но тише! Что это?

Он поднял над головой фонарь, и рука его задрожала, отчего круги света запрыгали и закачались вокруг нас. Мисс Морстен сжала мою ладонь, и мы с тревожно бьющимися сердцами прислушались. Со стороны большого черного дома в могильной тишине послышались заунывные, печальные звуки – горестный, надрывный плач испуганной женщины.

– Это миссис Бернстоун, – прошептал Шолто. – Кроме нее женщин в доме нет. Ждите здесь. Я вернусь через минуту.

Он подбежал к двери и постучал своим условным сигналом. Мы увидели, что ему открыла высокая старуха. При виде его она даже покачнулась от радости.

– О, мистер Тадеуш, это вы! Я так рада, что вы приехали! Я так рада, мистер Тадеуш!

Она повторяла эти слова, пока дверь не закрылась и ее голос не превратился в приглушенный монотонный шум.

Проводник наш оставил нам фонарь. Холмс поводил им из стороны в сторону, окинул цепким взглядом дом и большие кучи перелопаченной земли на прилегающем участке. Мы с мисс Морстен стояли рядом, и я сжимал ее ладонь в своей. Какая все-таки удивительная и непостижимая штука любовь: совсем недавно мы даже не знали о существовании друг друга, ни одно нежное слово еще не было произнесено и ни один ласковый взгляд не озарил наши лица, а руки наши сами по себе потянулись друг к другу. Позже я об этом много думал, пытаясь понять, почему это произошло, но в ту минуту мне показалось совершенно естественным повести себя именно таким образом, а Мэри потом часто рассказывала, что и ей какой-то неуловимый внутренний голос подсказал искать во мне утешение и защиту. Итак, мы стояли, взявшись за руки, и, несмотря на невеселые обстоятельства, в наших сердцах был покой.

– Какое странное место! – сказала мисс Морстен, оглядываясь по сторонам.

– Похоже, все кроты Англии собрались здесь, чтобы порезвиться. Нечто подобное я видел на одном холме у Балларата[22], где работали старатели.

– Здесь причина та же, – вставил Холмс. – Эти следы оставлены золотоискателями. Не забывайте, они шесть лет искали здесь сокровища отца. Неудивительно, что земля выглядит как гравийный карьер.

В это мгновение дверь распахнулась и из дома, вытянув вперед руки, выбежал Тадеуш Шолто. На лице его был написан ужас.

– С Бартоломью что-то случилось! – закричал он. – Мне страшно! Мои нервы не выдержат этого. – Он и впрямь чуть не рыдал от страха, а на его дергающемся бледном лице, выглядывающем из большого каракулевого воротника, было беспомощное выражение испуганного ребенка.

– Мы зайдем в дом, – коротко и твердо сказал Холмс.

– Да, конечно, идемте! – воскликнул Тадеуш Шолто. – Я уже ничего не понимаю.

Он провел нас в комнату экономки, расположенную слева от входа. Пожилая женщина ходила по своей комнате взад и вперед, испуганно заламывая руки, но вид мисс Морстен, похоже, несколько успокоил ее.

– Боже, благослови ваше милое спокойное личико! – воскликнула старуха, истерично подвывая. – Смотрю на вас, и мне легче становится. Я столько вынесла за этот день!

Наша спутница нежно погладила миссис Бернстоун по худой натруженной руке и прошептала несколько ласковых утешительных слов, отчего бледные щеки экономки снова порозовели.

– Хозяин заперся у себя и не отвечает, – объяснила она. – Он любит побыть один, поэтому я весь день прождала, когда он выйдет, но с час назад уже начала волноваться, не случилось ли чего. Я поднялась наверх и посмотрела в замочную скважину. Вы должны пойти туда, мистер Тадеуш… Вы должны пойти посмотреть сами. Я знаю мистера Бартоломью Шолто уже десять лет и видела его и веселым, и грустным, но такого лица у него никогда не было.

Шерлок Холмс взял лампу и отправился наверх, поскольку у Тадеуша Шолто зуб на зуб не попадал от страха. Он был так напуган, что у него подкашивались ноги и мне пришлось взять его под руку, чтобы он не упал по дороге. Пока мы поднимались, Шерлок Холмс дважды останавливался, доставал из кармана лупу и внимательно осматривал отметины на циновке из кокосового волокна, устилавшей лестницу вместо ковровой дорожки, хотя мне они показались простой сбившейся в комочки пылью. Холмс медленно переступал со ступеньки на ступеньку, освещая себе дорогу лампой и бросая по сторонам пытливые взгляды. Мисс Морстен осталась внизу с испуганной экономкой.

Третий лестничный пролет вывел нас в длинный прямой коридор, с огромным индийским гобеленом на стене справа и тремя дверьми слева. Холмс все так же медленно двинулся вглубь коридора, тщательно все осматривая, мы же шли следом за ним, и наши длинные черные тени стелились за нами по полу.

Мы остановились у самой дальней двери. Холмс постучал, но ответа не последовало. Тогда он попытался открыть дверь и нажал на ручку, но оказалось, что дверь была закрыта на широкую мощную задвижку, – мы рассмотрели ее в щель, поднеся лампу. Ключ торчал в замке, но был повернут, поэтому замочная скважина оставалась наполовину открытой. Шерлок Холмс нагнулся к ней и тут же со вздохом отпрянул.

– В этом есть что-то дьявольское, Ватсон, – сказал он. Никогда еще я не слышал, чтобы мой друг говорил таким взволнованным голосом. – Что вы на это скажете?

Я нагнулся, посмотрел в скважину и чуть не закричал от ужаса. Вся комната была залита лунным светом, каждый предмет освещало желтое призрачное сияние. Прямо на меня смотрело лицо. Оно словно висело в воздухе, потому что все, что было за ним, оставалось в тени. И это было лицо… нашего друга Тадеуша. Та же блестящая лысина, те же короткие рыжие волосы на висках, та же бледная кожа. Но только какая-то страшная улыбка застыла на нем, неестественная и напряженная ухмылка, которая в этой освещенной луной спокойной комнате производила куда более жуткое впечатление, чем любая гримаса боли или бешенства. Этот лик так походил на физиономию нашего нового друга, что я оглянулся, чтобы убедиться в том, что Тадеуш Шолто на самом деле стоит сейчас рядом с нами. Только после этого я вспомнил, что как-то в разговоре он упомянул, что они с братом – близнецы.

– Это ужасно! – сказал я Холмсу. – Что теперь делать?

– Дверь придется взламывать, – ответил он и навалился на нее плечом, надеясь выдавить замок. Что-то хрустнуло, дверь скрипнула, но не поддалась. Тогда мы вместе навалились на нее изо всех сил, и на этот раз она с неожиданным треском провалилась внутрь. Мы оказались в комнате Бартоломью Шолто.

Помещение было оборудовано под химическую лабораторию. На стене напротив входа на полочке в два ряда выстроились склянки с притертыми пробками. Рабочий стол был заставлен бунзеновскими горелками, пробирками и ретортами. В углу в плетеных корзинах стояли бутыли с кислотой. Одна из них, похоже, протекала или лопнула, потому что из-под нее вытекал ручеек какой-то темной жидкости и в воздухе стоял резкий запах смолы. У одной из стен комнаты посреди груды обломков штукатурки и дранки стояла приставная лестница. Над ней в потолке зияло отверстие, небольшое, но достаточно широкое, чтобы через него мог пролезть человек. Рядом с лестницей валялся небрежно смотанный клубок веревки.

За столом на деревянном стуле сидел полностью одетый хозяин дома. Голова его склонилась на левое плечо, на губах застыла загадочная, наводящая ужас улыбка. Тело его было холодным как лед и окоченело. Он был мертв уже много часов. Мне показалось, что не только лицо, но и все конечности Бартоломью Шолто были перекручены и вывернуты самым невообразимым образом. Рядом с его рукой на столе лежал интересный, похожий на молоток инструмент – тонкая коричневая палка с каменным набалдашником, прикрученным крест-накрест грубой веревкой. Тут же лежал клочок бумаги, на котором были нацарапаны какие-то слова. Холмс взглянул на него и передал мне.

– Взгляните, – сказал он, многозначительно двинув бровью.

В свете фонаря я прочитал, содрогнувшись от ужаса: «Знак четырех».

– Боже мой, что все это значит?! – воскликнул я.

– Это значит, что здесь произошло убийство, – сказал Холмс и нагнулся над телом. – Ага, я так и думал. Вот, полюбуйтесь!

В коже над ухом мертвеца торчало нечто, напоминающее длинный темный шип.